Маша Царева - Сидим, курим…

• Название: Сидим, курим…
• Автор: Маша Царева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00646-4

«Сидим, курим…» — это роман о поиске внутренней свободы, меткая тонкая зарисовка из жизни современной Москвы. Главные героини — три молодые девушки, каждая из которых, как умеет, пытается выжить в циничной столице. Арбатская художница, пофигистка, неформалка, нео-хиппи. Порнозвезда, роскошная, порочная и несчастная. Богатая содержанка — когда-то она была свободной, носила фиолетовый ирокез, моталась по миру, а теперь — покупает бриллианты к завтраку и тратит все моральные ресурсы на ублажение личного божка… Что может быть между ними общего? Чей путь к свободе более короток и менее тернист?

---

Мария Царева Сидим, курим…

Я ненавижу этот город почти так же сильно, как и люблю.

Ненавижу смердящие бензином автопробки, надменные лица красавиц в дорогих туфлях. Жару, оставляющую трещинки на асфальте и веснушки на плечах, московский ледяной февраль, хватающий за нос железной клешней. «Хаммеры», паркующиеся так, словно они лунные вездеходы — то есть одни на всей планете, а прохожие, убого протискивающиеся мимо, — так, не в счет… Дешевые сетевые харчевни, от которых за версту разит прогорклым подсолнечным маслом. Пьяных приставал. Малолетних уличных попрошаек, которые бесцеремонно суют под нос изъеденные диатезом руки. Дорожную соль, с азартом голодного хищника впивающуюся в лучшие сапоги. Продавщиц дорогих бутиков, которые смотрят так, словно от тебя пахнет какашками, — всего лишь из-за грошовых мокасин. Свою депрессию — но об этом немного позже.

Я люблю стойкую, как духи «Красная Москва», романтику Бульварного кольца — вроде бы время летит, как атлет на олимпиаде, город меняется, а оно остается все тем же. Люблю тополиный пух, щекочущими снежинками оседающий на асфальт. Студентов, хлещущих пиво на пыльной траве. Принцесс, которые умеют выходить из автомобиля, правильно сдвинув колени и ни разу не сверкнув трусами. Суши-бары, пабы, где беснуются экспаты, шокирующие новшества вроде молекулярной кухни (в очередной раз доказывающие, что силой сарафанного fashion-радио в ранг высокой моды можно возвести любую ерунду). Любовников, которые выходят на лестничную клетку покурить и больше никогда не возвращаются. Полыхающую разноцветной иллюминацией Тверскую. Воробьевы горы в дождь. Вечную занозу в сердце, судьбу мою — Арбат. Впрочем, об этом тоже потом.

Сидим, курим…

О чем могут говорить три девушки, уединившиеся в приарбатском скверике ради совместного смакования ментоловых сигарет (курение заменяло нам lunch)?

Случайные прохожие мужского пола, бросив мимолетный, в меру заинтересованный взгляд на нас, сблизивших головы и заговорщицки перехихикивающихся, наверняка думали, что речь идет:

1) об острой нехватке крепких пенисов на душу жаждущих любви женщин;

2) о гадких характерах и матримониальной нерешительности тех обладателей пенисов, которых мы называли бойфрендами;

3) о прославленных обладателях пенисов вроде Бреда Питта и Майкла Дугласа (и в этом же контексте о сучьей природе Анджелины Джоли и Перчинки «Posh»).

Мужчины вообще отводят своим пенисам слишком много ментальных сил — это заметил еще старина Фрейд.

Каково же было бы их удивление, если бы они узнали, что три эффектные девицы расслабленно беседуют:

1) о чертовых химчистках, которые портят дубленки и свитера, а потом не желают возвращать деньги, прикрываясь жалким аргументом «а так и было»;

2) о деньгах, которые чем-то напоминают хамоватых родственников из Одессы, свалившихся как снег на голову и ушедших по-английски, оставив легкое ощущение недоумения;

3) о любви — вернее, ее отсутствии, которое кажется обнадеживающим, когда тебе двадцать, но по мере приближения тридцатилетия начинает небольно, как заживающая мозоль, беспокоить;

4) ну и факультативно о моей (куда же без нее!) депрессии.

Наша дружба вписана в совершенную геометрическую форму равностороннего треугольника. Нас трое, и в отношениях царит гармония коммунистического равенства. Никто не отдает никому предпочтения, никто не перешептывается ни у кого за спиной.

Мы настолько разные, что даже непонятно, как умудряемся оставаться вместе вот уже не первый год в московской сутолоке, порой расшвыривающей в противоположные стороны даже самых близких людей. Пожалуй, Арбат и есть наше объединяющее звено.

Я работаю на Арбате. Ничего особенного — потрепанный складной стульчик, мольберт, перепачканные грифелем пальцы. Не угодно ли портрет, мадам? Я непрофессиональная художница. Когда-то пробовала поступать в Суриковку — провалилась два раза подряд. Зато мой талант превращать молниеносно намалеванные черточки в узнаваемые лица помогает не умереть с голоду. В лучшие дни у меня бывает до десяти клиентов, и я беру по триста пятьдесят рублей с каждого.

Len'a (crazy) с некоторых пор на Арбате живет. Вернее, в Плотниковом переулке живет некий богатенький буратино (хотя телосложением он больше похож на Винни-Пуха, мы называем его Пупсиком), которого угораздило запасть на ее креветочно-жилистые красоты. А познакомились мы, когда она была типичным арбатским персонажем с вечно хмельными глазами и босыми грязными пятками. Таких чудиков на Арбате навалом, особенно летом, — с гитарами наперевес они мирно сидят на асфальте, спиной привалившись к стене, и мурлычут себе под нос какую-то ересь, время от времени протяжно выпрашивая у кого-нибудь десятирублевку.

Марина приходит сюда в студию, к некоему фотографу-порнографу, который ее протежирует в мире продающейся красоты. Наша Марина — порнозвезда, но это тоже отдельная история.

Уличная художница, богатая содержанка с мрачным маргинальным прошлым и порноактриса — неслабый триумвират?

Что еще сказать?

Мне двадцать пять лет, и с некоторых пор у меня хроническая депрессия.

На месте нашего президента я бы давно ввела государственный налог на редкие имена. Хочешь назвать своего отпрыска Мефодием или Дездемоной — пожалуйста. Только будь добр, безумец, оплати свою прихоть в кассе. Может быть, материальный фактор заставит тебя, оригинал с наклонностями к моральному садизму, призадуматься. И еще один маленький человек будет спасен от неизбежной участи паршивой овцы, над которой с детства все в лучшем случае безобидно посмеиваются.

Родители назвали меня Аглаей. Гланя, Глаша — почему-то мне с самого детства было неудобно озвучивать собственное имя. Первая учительница спросила, как меня зовут, я бодро и звонко соврала: Таня. Долгое время меня так и называли, афера открылась на родительском собрании. В тот вечер родители долго со мной разговаривали — в папином монологе доминировало непонятное мне слово «инакомыслие». С возрастом я все-таки усвоила, что они тогда имели в виду: мне стоит гордиться тем, что я не такая, как все — Даша, Маша или Юлечка, — само имя, как магический талисман, намекало: я особенная.

Может быть, поэтому из меня и вырос типичный городской фрик. Если бы в паспорте моем значилось тривиальное «Мария» или «Татьяна», то, возможно, моя судьба сложилась бы несколько иначе — вдруг я стала бы нежной тургеневской барышней, любительницей тугих кудельков у лба и белых шляпок в солнечную погоду? Но нет — на моей голове вечный хаос (которому я вот уже много лет тщетно пытаюсь придать видимость нарочитого художественного беспорядка), я ношу простые льняные платья, домотканые рубахи, шали крупной вязки и длинные янтарные бусы — все это покупаю со скидками у арбатских старух. Зимой — толстые вельветовые штаны, свитера грубой вязки и обычные валенки, которые я собственноручно расшила бисером, блестками и разноцветным стеклярусом. Расчесанные на прямой пробор волосы ни разу не удостоились знакомства с краской.

Моя мать — бизнес-леди с отточенной в «Жак Дессанж» стрижкой и трехсотдолларовых туфлях — говорит, что я похожа на хиппи. А я не против…

Честно говоря, не знаю, когда белесая апатия окутала меня своими пуховыми крыльями. Скорее всего, произошло это не в какой-то конкретный момент — хитрая депрессия потихонечку, семенящими старушачьими шажочками отвоевывала мое пространство — до тех пор пока не разрослась вьюнком, который ничем не вывести…

Сидим, курим…

— Влюбиться бы мне, — говорю.

— Это еще зачем? — не понимает Марина, уже давно воспринимающая мужчин сквозь призму профессионально дозированных «оооох» и «ахххх».

Марина — классическая красавица. Такая красавица, что, глядя на нее, захватывает дух (ну или хочется повеситься на собственных чулках — в зависимости от половой принадлежности и крепости нервов любующегося). У нее нет подруг, кроме нас. У таких женщин по закону природы подруг быть не может. Ей повезло, что я пофигистка, a Len'a (crazy) влюблена в саму себя настолько искренне и взаимно, что давно утратила досадную женскую способность к адекватному сравниванию.

— А у Глаши депрессия, — щурится Лена, — ей кажется, никто ее не понимает.

— Ну что ты сразу… — досадливо морщусь я, — скорее, это апатия. В моей жизни уже давно ничего не происходит.

— А чего ты хочешь? — удивилась Маринка. По-моему, из нас ты единственная лишена амбиций.

— В социальном плане — возможно. Но когда я три года назад с огромнейшим скандалом уходила из дому, — при этих воспоминаниях я всегда мрачнею и так заметно, что, по словам окружающих, словно старею на десять лет, — тогда мне казалось, что впереди — полнокровная жизнь! Viva свобода и независимость! Примерно тогда же я познакомилась с вами… И все это было так необычно, так весело! А потом прошло время, но ничего не изменилось.