Клавдия Лукашевич - Две сестры

• Название: Две сестры
• Автор: Клавдия Лукашевич
• Жанр: Русская классическая проза

Мои дорогие друзья-читатели, вы, конечно, знаете, что жизнь человеческая очень разнообразна, сложна и переменчива. Не для всех проходит она спокойно и счастливо. Судьба часто посылает людям тяжелые испытания. Почти в каждой жизни случаются невзгоды, горести, а в иных даже страдания и мучительные болезни. Но как бы ни была тяжела ниспосланная доля, по моему убеждению, у каждого человека есть святой долг — прожить жизнь трудолюбиво, с пользой для других и себя. Человек должен как можно больше сделать доброго, прекрасного и непременно в чем-нибудь, где-нибудь оставить по себе хотя бы самый маленький светлый след, добрую память на земле. Это есть великое назначение человека, и к этому должны стремиться все люди.

В своих книгах я хотела показать, что ни радость ни горе сплошь не наполняют человеческой жизни — они чередуются, сменяя друг друга, и очень часто сегодня мы не знаем того, что принесет нам завтра. Бывает тяжело, но горе и несчастья проходят бесследно, болезни излечиваются. Дороже всего то, что, часто неожиданно, являются на помощь люди с открытой, любящей душой, с участливым словом привета, с сердечной заботой и лаской, с готовностью научить, помочь, поддержать. В этом есть духовная красота жизни, источник счастья.

Мне кажется, что описание только веселых, радостных картин ненадолго увлечет сердце и ум читателя, между тем, как описание скорби человеческой, мучительной борьбы, тяжелых душевных переживаний глубже запечатлевается в юных сердцах. Страдания учат бороться и терпеть; печаль делает человека вдумчивее, отзывчивее к чужому горю… Мои юные друзья, не бойтесь подойти участливо к страдающему человеку, выслушать внимательно его печальную повесть, облегчить его горе своим состраданием и чем можно помочь. Такое участие и помощь сделают вас сильными, полезными, возвысят в собственном сознании и оставят светлый след для общего блага.

К. Лукашевич

---

Клавдия Владимировна Лукашевич Две сестры

I Дашета и Машета

На главной улице провинциального города Зарайска стоял красивый деревянный дом, окрашенный в серо-голубоватую краску, с резными белыми карнизами и с узорчатыми окнами. Дом был двухэтажный, с мезонином, на каменном фундаменте. Кругом, за высоким забором, разросся густой, тенистый сад, и весною, когда там цвели черемуха, сирень и акации, нежный аромат распространялся далеко по улице.

На воротах этого дома была прибита дощечка, а на шей значилось: «дом М. и Д. Носовых».

Был один из самых обыкновенных летних будничных дней. В шесть часов утра калитка в доме Носовых отворилась, и из него вышли две женщины. Одна была высокого роста, худощавая, сутуловатая. В ее темных волосах пробивалась седина; черты лица быки тонкие и строгие, нос довольно большой, с горбинкою.

Годы наложили немало морщин на этом когда-то красивом лице. Небольшие карие глаза смотрели грустно на Божий мир. Одета она была в черное пальто, и круглую с перьями шляпу, на руке держала вытертый ридикюль. Видно было, что женщина эта не придавала никакого значения наряду, — все на ней было темное и довольно старомодное, но в этом темном наряде яркою белизною выделялись манжеты и воротничок.

Другая женщина по виду была прислуга. Полная низенькая старуха в большом сером байковом платке, она переваливалась, как утка, и плелась с большою круглою корзинкою в некотором отдалении за своем барыней.

На улице просыпалась жизнь. Мужчины отправлялись кто на службу, кто на работу, женщины спешили на рынок, кое-где выбегали ребятишки, проезжали водовоз или телега.

Две кумушки остановились поболтать на перекрестке. Одна из них, увидев высокую, сутуловатую женщину, заметила как бы про себя:

— Барышня Носиха на рынок пошла.

— Да, — подхватила другая, — она хорошая хозяйка. Сестрица-то, поди, спит еще. Только и знает, что наряжается да с собаками водится.

— А что, соседушка, ведь Носихам, поди, много есть годов? — спросила любопытная кумушка.

— Да вот, милая, я вам сейчас рассчитаю. Мой папенька сказывал, что ему пятнадцатый год шел, когда старик Носов этот самый дом ставил. — Она указала рукою на голубоватый дом. — А через год у них эта старшая барышня, Марья Степановна, появилась. А через пять лет и Дарью Степановну Бог дал. Теперь-то моему отцу за семьдесят будет. Вот и считайте сами…

— Да, годы немалые. Ведь, подите ж, и средства у них есть, и Марья Степановна была недурненькая, а не судьба: женихов не нашлось. Так и остались сидеть в старых девушках.

— Марья-то Степановна была сосватана, голубушка. Говорят, жених ее утонул. Она шибко убивалась и больше ни за кого идти замуж не захотела. Ну, а Дарья Степановна какая-то неумная. Да и характерна очень. Кто ж такую возьмет.

Кумушки потолковали и разошлись.

Вечером из того же дома Носовых показалась новая особа. Раньше ее из калитки выбежали две маленькие беленькие собачки, с голубыми бантиками на шее, третью она вела на шнурке: это был толстый, уродливый мопс, одетый в красную попону.

Вышедшая особа была среднего роста, полная и очень некрасивая: курносая, с выдавшимися вперед скулами, с бесцветными узкими глазами. Ее седые волосы были круто завиты на лбу, большая белая соломенная шляпа надета на затылок, на шляпе красовались розовые бутоны, ленты и перья. Платье на ней шло бледно-розовое; вокруг талии обвивалась зеленая лента, которая спускалась концами сбоку; на плечах была накинута белая стеклярусная накидка, зон-рас был палевый с широкими кружевами. Большие серьги, брошь, множество браслетов и колец довершали туалет этой особы.

Барышня прихрамывала. Она обернулась, взглянула на окна, улыбнулась и закивала головою. Из раскрытого окна в среднем этаже смотрела та самая худощавая женщина, про которую утром судачили кумушки.

— Дашеточка, вы бы одели ватерпруф; мне кажется, ветерок подымается. Я боюсь, вы простудитесь, — говорила смотревшая из окна.

— Не беспокойтесь, Машета. Я тепло оделась и погуляю недолго. Раза два пройдусь по городскому саду и вернусь.

— Не забыли ли вы чего-нибудь, Дашеточка? Взяли ли носовой платок, перчатки, портмоне?

— Не беспокойтесь, Машета, я ничего не забыла.

— Не гуляйте слишком долго… Станет холодно и сыро. Я буду беспокоиться.

Нарядная барышня в ответ только улыбнулась. Она оправила немного кудри на лбу и шляпку, стряхивая с платья несколько соринок и, закинув назад голову, опустив глаза, пошла со своими собаками по улице.

— Возвращайтесь скорее, Дашеточка. Я буду ждать вас с самоваром, — донеслось ей издали из открытого окна. Она обернулась и молча кивнула головою. Множество любопытных глаз провожало шедшую улице особу с собаками. Многие даже высовывались окон, чтобы посмотреть на нее.

— Младшая барышня Носиха пошла гулять со своими собачками, — говорили на улице и смеялись.

— Шляпа-то, шляпа у Носихи… точно огород! — заметила шустрая черноглазая девочка.

— А бантов-то сколько! Ленты хорошие! Ишь вырядилась, точно молоденькая… А все-таки сразу видно, что старуха, — заметила ее товарка.

Уличные мальчишки бежали за нарядной барышней вслед и дразнили собак. Ни сердитые окрики, ни угрозы не могли унять шалунов.

Нередко на барышню с собаками глазели, остановившись толпою, заезжие крестьяне и вслух делали замечания.

— Матреша, а Матреша, гляди-ка, гляди, собаки-то как выряжены, точно облизьяны, — говорил молодой парень, подталкивая свою рябую спутницу в синей поддевке.

— Это кто ж такая будет? — спрашивала удивленная молодая бабенка.

— Это, должно быть, актерка со своими собаками. Такая плясунья вот что в киатре пляшет.

— Так, так… Оно сейчас и видно… Нарядившись-то как!.. Матушки-светы! Пестрота какая! Хорошо!

Барышень Носовых все знали в городе, и простой народ называл их «барышни Носихи». Уж давным-давно жили они в собственном доме на «Большой» улице. Жизнь их была у всех на виду, все к ним приглядывались. Тем не менее выход младшей Носовой на прогулку со своими собаками был всегда как бы целым событием и вызывал немало толков в городе.

II Как жили две сестры

Марья Степановна и Дарья Степановна Носовы были родные сестры. Они жили вдвоем в собственном доме, доставшемся в наследство от родителей. Дом у них был хороший и по тем местам доходный. Отдававшиеся внаем пять квартир всегда были заняты жильцами.

Старые девушки жили в достатке, в свое удовольствие, родных у них никого не было. Старуха Лизавета давно служила у них одной прислугой и по-своему была привязана к барышням, хотя за глаза и не прочь была поворчать на них, особенно на Дарью Степановну.

Сестры совсем не походили друг на друга ни наружностью, ни характером.

Дарья Степановна занималась только своими собаками, своей особой и туалетами.

Марья Степановна хозяйничала и очень много работала. Вся их чистенькая квартирка была переполнена рукоделиями ее рук. Все эти салфеточки, вышитые шелками подушки, вязаные занавеси, плато из цветов, абажуры требовали много труда и терпения. Кроме того, она очень любила цветы, которыми были заставлены все окна в квартире, а летом их сад представлял роскошный цветник.

Дарья Степановна считала себя еще молоденькою. Она одевалась во все светлое, туго затягивалась в корсет, ежедневно завивала на лбу кудряшки, пудрила лицо и намазывала брови. Но разве возможно вернуть ушедшую молодость?

Марья Степановна казалась старше своих лет, одевалась во все темное, и печать глубокой затаенной печали проглядывала в ее задумчивых глазах и лежала на всей преждевременно сгорбленной фигуре.

Был один пункт, на чем сестры совершенно сходились, — это педантичная аккуратность. Они были очень брезгливы, всюду видели грязь, и той чистоты, которая была заведена в их доме, невозможно описать, тут все вещи сверкали и блестели, нигде не было ни соринки, ни пылинки. Для мытья и чистки были заведены особые лоханки, тряпки, чашки, щетки, крылья, были изобретены своеобразные способы. Так, чайную посуду Марья Степановна мыла в теплой содовой воде, затем ставила сушить и тогда уже перемывала начисто в холодной воде и вытирала двумя полотенцами: одно было грубое, другое — помягче. Цветы она мыла в белых вязаных перчатках, причем расстилала на пол клеенку и половик. В кухне же чуть ли не для каждой вещи были особые мочалки, лоханки и полотенца, для всего были крышечки и дощечки. Лизавета привыкла к этой образцовой чистоте, и потому хозяйки очень ею дорожили.

Дарья Степановна в своей брезгливости шла дальше: она ничего не могла взять из чужих рук, особенно се она почему-то опасалась звонких денег и брала их не иначе, как через платок. Дома она приказывала Лизавете перемывать деньги в мыльной воде, говоря: «Они побывали в грязных руках».