Мария Сосновских - Переселенцы

• Название: Переселенцы
• Автор: Мария Сосновских
• Издательство: Издательский дом "Печатный вал"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91342-009-1

ББК

С 77

Сосновских М.П.

С 77 Переселенцы. Документальная повесть. – Ирбит: ИД «Печатный вал», 2009. – … с.

ISBN 978-5-91342-009-1

Документальная повесть Марии Панфиловны Сосновских рассказывает о жизни в Центральном Зауралье в XVIII-XIX веках выходцев из Новгородской губернии.

Для широкого круга читателей.

ISBN 978-5-91342-009-1

© Сосновских М.П., 2009

© ИД «Печатный вал», оформление, 2009

---

БЕГЛАЯ НЕВЕСТА

В семье Елпановых в эту весну произошло неприятное событие. Перед самой Троицей из Юрмича опять приехали сваты. Сваты сидели в избе и разговаривали со старшим Елпановым, а Марианна была в маленькой горенке-боковушке и слышала весь разговор. Лицо ее было красно, на глазах выступили злые слезки – Петр Васильевич сватам отказал наотрез. Елена Александровна хотела было готовить яичницу на закуску, но Елпанов вино пить не стал, сказал сватам, чтобы не тратили попусту время и больше к нему не ездили: у его дочери уже есть жених. Сваты принялись за уговоры, но Петр Васильевич был непреклонен:

– Кончен наш разговор, сказано – сделано! А сидеть мне с вами некогда, меня дела ждут!

Он пошел сначала смотреть, как работники строят кирпичный завод, потом в кузницу и на мельницу; да надо будет после паводка плотину осмотреть хорошенько – не нужно ли кое-где подчинить ее. Только поспевай доглядывать за всем да за всеми: на работников надейся, да сам не плошай.

"Времени и так не хватает, хоть вечером спать не ложись, а еще сваты эти навязались, – во время кратких передышек раздраженно думал Елпанов. – Всякая нищета еще будет сватов засылать… Любовь, вишь, у них! А с чем ее едят, любовь-то? Я вот сам век без любви прожил и, слава Богу, не помер. Придет время, и выдам Маряну взамуж, да только за того, за кого мне нужно".

Павел Васильевич давно наметил выдать дочь за старшего сына тагильского купца Варсонофия Зыкина. В сентябре около Богородицына дня вот уже год будет, как он овдовел, умерла жена, осталось двое детей, уже большие, скоро и от рук отойдут, старшему уж лет пятнадцать. Правда, Дмитрию Зыкину уже около сорока, да что из этого – зато он купец первой гильдии.

"И Маряна не Бог весть какая красавица, ей ли еще выбирать-то? Прикажу – и пойдет за Зыкина, никуда не денется. Недаром говорят: стерпится-слюбится!".

С этим Петр Васильевич и забыл про сватов и не видел даже, когда они уехали: повседневные хозяйственные заботы и хлопоты всецело поглотили его.

А Марианна, наплакавшись в своей горенке, вечером пошла на улицу к подружкам и домой не вернулась… Первой хватилась мать, когда пошла будить дочь доить коров. Похолодев от ужаса, она сказала только что проснувшемуся мужу:

– Отец! Марянка-то ведь все еще с гульбища не вернулась!

– Как? Што? Она не с ума ли сошла?! Утро уж на дворе! Сдурела совсем девка… Ну, я ей покажу – дома сидеть будет! И ты тоже хороша – зачем ее на гулянку отпустила?

– Ну ладно, отец, не ругайся, может, у подружек где ночевала…

– И никаких подружек, никаких ночевок боле! Дома работы столько, а ей хоть бы хны, вот явится – все космы выдеру, и будет дома сидеть до Покрова… А потом за кого хочу, за того и пойдет взамуж!

– Дак ведь ей уже не семнадцать лет – слава Богу, двадцать третий пошел, свой ум полный! На привязи держать ее, что ли? Скоро и сама никуда ходить не будет, старой девой останется…

– Ну, раскудахталась! – только плюнул Петр Васильевич.

Елена Александровна молча вышла в сени, взяла с полки подойник и пошла доить коров.

"Ну где же она? – билась в голове мысль. – Неужто решила бежать из дома, такая тихоня?".

Елена Александровна стала доить, первые тугие струйки молока глухо ударили в дно деревянного подойника, но тревожные мысли не давали покоя. Она еще надеялась, что вот-вот своим легким, неслышным шагом войдет дочь и виновато скажет:

– Ой, мама, проспала я немного! Весной вставать рано так неохота!

И начнет ловко и уверенно доить. Что бы ни делала дочь, в руках у нее все словно кипело. И характер у нее покладистый, в любой семье такую любить будут, с кем хочешь Маряна уживется…

Елена Александровна подоила, пошла в погреб, слила парное молоко, и перед тем, как идти доить других коров, заглянула в дом.

Муж уже ушел в кузницу; Евгения затопила печь и месила квашню. Елена Александровна приоткрыла дверь в горенку, там по-прежнему было пусто, стояла застеленная Марянкина постель…

Подоив всех коров, Елена Александровна стала провожать скотину на выгон и тут увидела лучшую подругу дочери – Анку Прядеину.

– Анюта, подожди!

Анка остановилась, побледнела, лицо ее вытянулось, глаза в испуге расширились. Елена подошла к ней вплотную и почти шепотом спросила:

– Анюта, ты не знаешь, где наша Марьяна? Она дома не ночевала, мы ночь не спали, все иззаботились, где она, не дай Бог, стряслось что-то…

Анка тяжело вздохнула и сказала:

– Не велела она мне говорить-то, да уж ладно, тетя Елена, вам скажу… Уехала она еще вчера… Прямо с гулянки жених ее в Юрмич увез…

– Да как же это?!

– Очень просто… Она еще тогда с ним договорилась, как свататься они приезжали… Сваты-то в ходке уехали, а жених остался; лошадь его ходила до вечера на выгоне, а сам он где-то прятался… Маряна тем временем кошелек одежи наклала да задами к нам принесла – в погребушке мы с ей спрятали кошелек-то. Вечером, как собрались на гулянку, петь да плясать принялись, мы кошель из погреба взяли, задами и гуменниками до ермолаевой бани, да в кусты на берегу Кирги. Жених спрашивает: никто, мол, вас не видел? Никто, отвечаем. Конь-то у его за рекой был, чтоб, значит, по мосту через всю деревню не ехать… Ну, обнялись, поцеловались мы с Марьяной в последний раз, заплакали обе. "Не говори пока, – просит она, – нашим-то. Убегом я решила взамуж идти, давно уж я Андрея люблю… А тятя – против, и теперя какого-то богатого жениха в Тагиле выискал мне! А я ни в жисть не за кого взамуж не пойду, кроме Андрея… Маму вот только шибко мне жалко, да че уж – век с ней жить все равно не придется…".

У ермолаевой-то бани Кирга неглубока, брод там есть; перенес Андрей кошель на ту сторону. Мы за это время простились с Маряной-голубушкой, потом спустились оба они к реке под обрыв, подхватил он ее, ровно перышко, перенес на руках, посадил к себе в седло и ускакали оне…

А я еще постояла на берегу, поплакала, потом для виду на игрища пошла. Девки спрашивают: "Куда ты свою подружку девала?". Чё-то у нее голова заболела, отвечаю, вот я ее домой и отвела…

Прости уж меня, тетя Елена, что я, не желаючи, пособницей ее убега сделалась!

Елена Александровна остолбенела на месте, земля словно уходила у нее из-под ног… Как теперь сказать об этом мужу?! О, Господи! Не миновать скандала…

А Анюта – тоже как на иголках:

– Ой, как боюсь я, тетя Елена, дяди-то Петра! Как узнает он, што мне будет?!

– Да тебе-то што, Аннушка, ни в чем ты не виновата. Если уж задумала она, так и без тебя бы убежала…

И Елена Александровна в тревоге пошла домой. Стала процеживать молоко, и тут уж дала полную волю слезам: на душе было так тяжело, словно она похоронила свою единственную дочь…

Да и сама она бы ушла, куда глаза глядят: так ей опротивело все в этом богатом, но постылом доме, где с утра до ночи все гнут да гнут спину… Да и сын Петра Васильевича Иван характером весь в отца. И уж об отцовском капитале всерьез подумывает…

Когда Иван с женой подслушали разговор отца с матерью и узнали, что Марианны нет дома, Иван смекнул, в чем дело, и в душе обрадовался: если Маряна ушла взамуж убегом, то, как пить дать, отец рассердится и откажет ей с приданым, и он, Иван, станет единственным наследником отцова богатства. Дождавшись, когда Петр Васильевич и Елена Александровна ушли из дома, он поскорее велел жене собрать завтрак. Евгения язвительно бросила:

– Уж подождал бы ты, Ваня, тятеньку-то! Хотя долго ждать придется: ведь не возвернется Маряна домой, дак искать надо будет!

– Нет уж, – отрезал Иван, – пусть они сами ищут, а я поеду на заимку – пары пахать! Сенокос скоро, а у нас паров пахать еще эвон сколько! Некогда мне беглых девок ловить… Уж давно она не маленька, двадцать три скоро будет… А ты помалкивай, не встревай в это дело – без тебя разберутся! Она убежала, ей и ответ держать, а мы тут ни при чем!

Вдоволь наплакавшись, Елена Александровна немного успокоилась и пошла в дом. Евгения садила в печь хлебы, косо ехидно поглядывая на свекровь, но ничего не спрашивала. "Так вам и надо, пусть треплют по деревне, что у Елпановых дочка из дому сбежала… Вот позорище-то будет на всю округу! Молодец Маряха, что убежала, а то уж совсем папаша затиранил всех каторжной работой. Да еще жениха дочери откопал – плешивого старого черта! Все кожилится*, штобы все только по его нраву было, штоб каждый под его дудку плясал, а он только деньги в сундук себе загребал!".

Евгения выглянула в окно кухни: свекор зашел в ограду и тяжелой походкой направился к крыльцу.

"Ид-е-ет, черт горбоносый, опять, поди, придираться будет!". Петр Васильевич вошел в избу, мало нагнувшись в низком притворе, задел картузом за притолоку, рассердился и с порога начал:

– Ну, явилась беглянка-то?

Елена Александровна, бледная, с заплаканными глазами, виновато отвела взгляд:

– Нет, не явилась покуда…

– Да она прятаться надумала, што ли?! Али со вчерашними сватами сбежала?