Далия Трускиновская - Деревянная грамота

• Название: Деревянная грамота
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00444-1

Москва в середине семнадцатого века — целый мир, где всего с избытком: и праздников, и тайн, и пылкой любви, и коварства соперников, и мужества, и находчивости. Лихие конюхи с Аргамачьих конюшен — Тимофей, Богдаш, Семейка и Данила, — выполняя распоряжение дьяка Приказа тайных дел Башмакова, ищут загадочную деревянную грамоту.

Как всегда, у них есть соперники — подьячие Земского приказа. Засады и погони, военные хитрости и роковые ошибки, мертвые тела и хитроумные влюбленные, секреты кулачных бойцов и искусство скоморохов — все сплелось вокруг грамоты. Что же это за диковина? Кому она принадлежит? Предателю, торгующему секретами Приказа тайных дел? Книжникам, собирающим редкости? Или людям, хранящим давние заветы предков?

Цикл исторических детективов известной рижской писательницы Далии Трускиновской о государевых конюхах продолжает роман «Деревянная грамота», где мы вновь встречаемся с героями «Заколдованной душегреи» и «Кровавого жемчуга».

---

Далия Трускиновская Деревянная грамота

Часть первая

Масленица была уж не за горами!

Стенька неторопливо шел по торгу, по некрутому горбу Красной площади, от родного Земского приказа к Василию Блаженному, но не прямо, а углами, норовя пройти все торговые ряды. Вот уж где он чувствовал себя как дома! Ему нравился лихой, разухабистый шум, сплавленный из выкриков и прибауток торгового люда, из громкой, но беззлобной ругани покупателей, из всяких стуков и скрипов, и этот шум был такой пестроты, что в ушах рябило.

А лица! Из-под надвинутых на брови меховых шапок и шапочек, со сверкающими глазами, с пылающими щеками, с веселыми громогласными ртами! Вот где восторгу-то — идти сквозь такую толпу, ловя взгляды молодых баб, приветствуя знакомых мужиков, наслаждаясь этим суматошным миром, без вина пьянящим, и за такое блаженство еще и денежки получать!..

Земский ярыжка Аксентьев шел по торгу хозяином. Все видели его толстую дубинку. Огреет вора — долго вор помнить будет. Все слышали его звонкий голос. Особенно женкам и девкам сладко было оглянуться на статного молодца…

Опытным ухом Стенька уловил шум драки и поспешил, распихивая толпу, прекращать безобразие.

— А ну, наддай! А ну, еще! — подзуживали зрители, которых для такого случая всегда набиралось довольно. — Ого, дядя! Здоров! Ты к Масленице подкормись-то! На Москве-реке биться будешь!

Стенька несильно двинул крикуна положенной по чину дубинкой, сшиб в сторону и занял его место.

На пятачке меж рундуками два мужика как могли отчаянно тузили друг друга, но толстые тулупы сковывали движения, гасили удары — и драка, начатая вполне достойно, обратилась в тупую возню. Это радовало зрителей почище представления скоморохов, и даже торговцы, прикрывавшие товар руками, искренне веселились.

— Стоять! — гаркнул Стенька, замахиваясь сразу на обоих дубинкой. Р-р-разойдись, сволочи! Кто велел на торгу буянить? Сейчас вон в приказ сведу!

— А сведи! — выкрикнул один из драчливых мужиков. — Только чтобы обоих! Пусть там разбираются — кто прав, кто виноват! Я батогов не боюсь!

— И я не боюсь! — встрял второй. — Веди нас в приказ! Уж я-то на него, на сучьего сына, челобитную подам!

— Это я на тебя подам! Государю в ноги брошусь!

И они опять полезли друг на дружку, оба здоровенные, в заиндевевших бородах одной длины, в похожих шапках — как есть близнецы!

— Тихо вы, тихо! Не то стрелецкий караул позову — он вам бока-то обломает! Пошли в приказ!

С немалым трудом Стенька довел их — все порывались вступить в новый бой, ругаясь хотя и матерно, однако уныло. Стенька знавал мастеров-матерщинников, которые не просто загибали, а складно и ладно, не хуже скоморохов, считавшихся знатоками этого дела. А ругань пойманных им мужиков была так же тупа и несуразна, как их драка.

В Земском приказе обоих поставили перед свободным на ту минуту подьячим Колесниковым.

— Кто таковы, сказывайте! — велел он, выложив перед собой чистый лист.

— Служилый человек Ивашка Шепоткин, — представился один.

— Торговый человек из Суздали Никишка Ревякин.

— Ну и какого же черта на торгу сцепились?

Сказал он это так, что драчуны ощутили себя малыми детишками, что досаждают взрослым нелепой возней и визгом.

— Мы по-честному, — буркнул Ивашка. — В бороду не вцеплялись, по срамному месту не били. Мы — на кулаках!

— Ах, вы, стало быть, кулачные бойцы? — с издевкой спросил Колесников. Торг с Москвой-рекой спутали? Или в календаре заблудились? Масленица еще не настала!

— Да нет же! — прямо-таки застонал служилый человек Ивашка Шепоткин. Меня, сироту, обидели!

И рухнул здоровенный сирота на колени, задрав при этом бороду и с нечеловеческой надеждой заглядывая в глаза Колесникову.

— Сказывай! — велел подьячий.

— Да этот сирота сам кого хошь обидит! — возмутился торговый человек из Суздали Никишка Ревякин и тут же схлопотал от Стеньки по шее.

— Не галдите вы там! — подал голос от своего края стола Деревнин. Сказку отбирать мешаете!

Он вполголоса совещался с низко к нему нагнувшимся попом и время от времени что-то записывал.

— Вот этот стервец жену мою продал! — Ивашка снизу ткнул перстом в Никишку.

— Ну, сказывай, — Колесников изготовился писать.

— Поехал я по государеву делу в Касимов и чаял там пробыть с полгода, не вдаваясь в подробности, доложил Ивашка. — А денег на дорогу не было, прожился, и там мне бы деньги понадобились. А он, страдник, вор, из Суздали своей приехал, а своего двора на Москве у него нет! И мы сговорились — я ему женишку свою, Марфицу, за пятнадцать рублей заложил!

— За пятнадцать рублей, — повторил подьячий, записывая. — Не продешевил?

Ивашка, которому было не до шуток, уставился на подьячего с глубоким непониманием.

— Ты сказывай, сказывай! — напомнил ему Стенька. — Мы тут с тобой до ночи возиться не станем.

— Женишку свою Марфицу заложил, и пятнадцать рублей с него получил, и в Касимов поехал, а он с Марфицей жить остался…

— Ты откуда такой вылез? — напустился на него Колесников. — Ты что, в церковь Божию не ходишь, проповедей не слушаешь? Сам патриарх учить изволил — нельзя, грешно жен закладывать, чтобы чужой человек с ними сожительство имел! Жену в блуд вводишь, дурак!

— Всегда так делалось! Я-то со двора поеду, а она-то одна останется, так хоть присмотрена да сыта будет! — возразил Ивашка. — И вот женишку свою Марфицу этому аспиду заложил, и пятнадцать рублей получил…

— Знаю, знаю. Когда приехал — что обнаружилось?

— А то и обнаружилось, что он ее другому человеку передал, как зовут не ведаю, а прозвание ему — Пасынок! И она с тем Пасынком ныне живет!

— Ты кого, Степа, привел? — устало спросил Колесников. — Этих подлецов не к нам! Их к патриарху на суд надобно! Пусть бы их в Соловки к святым отцам всех на покаяние отправил! На хлеб и воду! Вас, сучьих детей, для того венчают, чтобы вы женами торговали?

— Выслушай, батюшка! — тут и торговый человек из Суздали, сучий сын Никишка Ревякин бухнулся на колени. — Он точно мне женишку свою на полгода заложил, до ведь вовремя не выкупил! И я еще лишний месяц ее кормил-поил! А я для чего ее в заклад взял-то? На Москве я, сирота, человек чужой, своего двора не имею, покормить-обстирать меня некому…

— Гляди ты, сирота на сироте едет и сиротой погоняет, — заметил Колесников. — Стало быть, ту Марфицу вовремя не выкупили, и ты счел себя вправе ее переуступить?

— Хорошему человеку, богобоязненному!.. А тут этот аспид, скорпий бешеный, и вернись!

— Я — домой, а домишко-то мой заколочен стоит! Я — на торг, узнавать, тут мне на него и указали!

— А что же — двери нараспашку оставлять? Я своим двором разжился, Марфицу туда увел, а твой-то и запер!

— Благодетель! — отметил Колесников. — Степа, позови приставов. Пусть сходят к тому Пасынку, заберут от него бабу и вернут мужу. Со всех троих по полтине в казну! Так и записываю — видели, блядины дети? И — все! А коли кто из них из всех о тех пятнадцати рублях заикнется — я ему покажу пятнадцать рублей! Живого места на нем не оставлю!

— Пошли! — Стенька разом потянул обоих сирот за ворота шуб. — Ваше дело решено. Кто таков тот Пасынок? Где проживает?

Оставлять вдвоем Ивашку с Никишкой нельзя было. Ивашку Стенька отправил вместе с двумя приставами — вызволять жену, а Никишку отпустил, лишь убедившись, что посланные уже довольно далеко отошли.

Никишка плакался — ведь Ивашка обещал по-честному у него жену выкупить, вот деньги и пропали! Да и Пасынок за возмещением убытка к нему, к Никишке, явится.

— Да сам же ты и взял с Пасынка деньги, когда бабу ему отдавал! — не выдержал вранья Стенька. — Ступай Христа ради, пока я тебя, вора, дубинкой не пришиб!

Потом Стенька, как ему полагалось по должности, вернулся обратно на торг. Время близилось к обеденному, но морозец раньше времени заронил в душу мечту о дымящемся горшке со щами. Стенька невольно облизнулся.

Хотелось пусть бы не щей, а горячего пирога, да не хотелось за него переплачивать. Стенька гордо прошел мимо деда с богатой торговлей — его пироги ехали перед ним на санях в большом укутанном коробе, и на крышке короба он производил расчет с покупателем. Стенька деда знал — тот сам пек, сам и продавал, причем за полушку готов был удавиться.

Дед на Стеньку и не взглянул — а толкнул свои санки прямо под ноги прибивающейся через торг сочной бабе, ведущей за руку паренька.

— А вот пирогов, пирогов! — крикнул он прямо в лицо мальчишке.

Баба шарахнулась от него и потащила дитя прочь.

— Го-ордая! — послал дед в спину несговорчивой бабе острое словцо. Как поклонится — так три фунта грязи отломится!

— Эй, стой! — Стенька ухватил за плечо парнишку с большим лукошком, подвешенным спереди. Лукошко было укрыто холстиной, из-под которой выходил пар.