Вадим Шефнер - Бархатный путь

• Название: Бархатный путь
• Автор: Вадим Шефнер
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания ленинградского поэта и прозаика Вадима Шефнера

---

Для обрисовки личности Константина Павловича письма его к Линдестрему имеют несомненный интерес. К сожалению, они в общем довольно однообразны. Ниже приводятся, с любезного разрешения контр-адмирала В.В. Линдестрема два письма Цесаревича к его деду».

Далее следуют эти письма. Писались они на французском языке, поэтому дан и французский их текст, и русский. По-русски читаются они так:

1

(Перевод). Передайте мой привет, дорогой Линдестрем, нашему дорогому маленькому Павлу. Скажите ему, что мать и отец чувствуют себя очень хорошо и что они от всего сердца его обнимают. Мой привет Опочинину и Клейнмихелю, равно как англичанке и детям. Относительно Вас, дорогой друг, надеюсь, что Вы, так же как все Ваши, здоровы и что в эту минуту Вы уже в Стрельне. До свидания, мой дорогой. Г-жа Фридрихс Вам передаёт тысячу любезностей.

Весь Ваш

Константин Видзи

14 мая 1812 г.

2

(Перевод). Благодарю Бога, я здоров, дорогой Линдестрем, и надеюсь, что и Вы здоровы. Г-жа Фридрихс должна была уже прибыть в Стрельну. Я Вам её поручаю; позаботьтесь о ней, это будет новым знаком Вашей любезности ко мне. Обнимите от меня дорогого Павла; как мне хочется его снова увидеть. Скажите, что я постоянно думаю о нём. Мой привет англичанке и детям, а также Опочинину и Клейнмихелю. Не забывайте меня и будьте уверены в моей преданности. Всегда Ваш всем сердцем

Константин

5 июля 1812 г.

В той же «Русской старине» в N 10 за 1910 год тоже напечатаны письма Цесаревича, адресованные П.И. Линдестрему. Их — три, а предваряет их статья того же М. Соколовского. Вот несколько строк из этой статьи:

«...Семейное предание сохранило сведение, что известный врач, лейб-медик Пётр Иванович Линдестрем принадлежал к масонству. Факт этот очень любопытен, если принять во внимание то доверие, которым пользовался П.И. Линдестрем со стороны Цесаревича Константина Павловича, тоже масона».

А теперь — одно из трёх писем.

(Перевод). Так как война началась, то я отправил г-жу Фридрихс через Люцен и Остров на Псков. Так что посылайте ей теперь известия о маленьком сыне туда, по адресу: экипаж Его Высочества Цесаревича. Чувствую себя хорошо. Скоро начнутся военные действия. Дай Бог, чтобы всё шло хорошо. Мы сосредоточиваемся в тылу армии. Всё идёт хорошо и пойдёт ещё лучше. Поцелуйте Павлика от меня и скажите ему, что нет на дню такой минуты, когда бы я не думал о нём и о его доброй прекрасной матери, которую я люблю всем сердцем. Передайте привет Опочинину и Клейнмихелю.

Целуя вас от всего сердца, мой дорогой Линдестрем, весь

Ваш Константин

Свенцяны, 16 июня 1812 г.

P.S. Сегодня утром корпус нашей армии вошёл в Ливонию.

...В оригинале я писем этих не видел, да и от старших ничего о них не слыхал. Узнал о них, можно сказать, чудом. В 1976 году впервые была опубликована моя автобиографическая повесть «Имя для птицы», где я коротко упомянул о своём пра-прадеде П.И. Линдестреме. Когда повесть эту прочёл ленинградский писатель-историк Сергей Сергеевич Тхоржевский, то позвонил мне и сообщил об этих письмах и где они были напечатаны. У Сергея Сергеевича очень доброе и чуткое отношение к своим собратьям по перу. А эрудиция и память у него — изумительные. Мы все ищем чудес где-то на стороне — в вымыслах, в фантастике — и порой не замечаем, что рядом с нами живут люди-чудеса.

Друг и наставник

Илья Яковлевич Бражнин умно и умело руководил литгруппой при «Смене», я многим ему обязан. Единственный его недостаток заключался в том, что он был не поэтом, а прозаиком. А я в те годы о прозе своей ещё и не помышлял. И вот судьба послала мне поэтического наставника, настоящего поэта. То был Александр Гитович. Он стал мне наставником на всю мою жизнь. Его уже много лет нет на свете, а он всё мой наставник и друг. Когда приходится мне решать какие-нибудь трудные вопросы, я всегда думаю: а как бы он в таком случае поступил? И стараюсь в меру своих умственных и душевных сил быть подобным ему. Это не слепое подчинение, это — беседа с мудрым другом. Подчиняться он не умел, и в других не терпел подчинённости. Мы с ним часто спорили.

И знакомство наше с ним началось, можно сказать, со спора, вернее сказать, то был даже не спор, а критический разнос. В 1936 году Гитович однажды пришёл в «Смену» на нашу литгруппу. В тот день читали свои стихи Анатолий Чивилихин и я. Потом началось обсуждение. Товарищи по литгруппе сказали в наш адрес немало дружески-язвительных слов, а затем слово взял Александр Ильич Гитович — и такое сказал, что хоть всю жизнь больше сттихов не пиши. Однако когда мы с Анатолием в редакционной раздевалке надели пальто и готовы были выйти на улицу, Гитович подошёл к нам, дал свой адрес и пригласил нас в гости. А жил он в доме N 9 на набережной канала Грибоедова, в так называемой надстройке. Там на старом трёхэтажном доме добротной питерской кладки в конце двадцатых годов были надстроены два этажа для писателей. Они — в шутку — именовали это здание «недоскребом», — в том смысле, что хоть оно и стало выше, но небоскрёба всё-таки не получилось. Много литераторов обитало в том доме, да и сейчас немало их там живёт, — но в первую очередь знаменит этот дом тем, что жил в нём Михаил Зощенко.

Люблю его рассказы! Некоторые строки из них — наизусть знаю. Как тонко, как великолепно чувствовал он русский язык! В этом отношении у него была прямо-таки гоголевская хватка. После революции многие писатели писали по-новому, но строй их речи оставался прежним. А Зощенко уловил нечто неуловимое — и создал свой язык на основе естественной народной бытовой речи. Именно поэтому он, как никто другой, сумел воплотить в послереволюционной русской прозе быт двадцатых годов так явственно, так неподкупно-правдиво. Гениальное чувство языка! А надлитературные властелины обвиняли его в клевете на действительность!..

В той же надстройке в послевоенные годы жил Всеволод Рождественский, редактор моей третьей книжки стихов. Вторая моя книжка — «Защита» — вышла в блокадном Ленинграде в 1943 году, а третья — «Пригород» — увидела свет в первом послевоенном, 1946-м. Всеволод Александрович — поэт, породнивший в своём творчестве акмеизм с классицизмом, обладал тонким вкусом и многолетним поэтическим опытом. При всём своём добром отношении ко мне, он забраковал несколько моих стихотворений — и спасибо ему за это. Не будь его редактуры, книжка получилась бы немного толще и намного хуже. Друзья мои считали, что «Пригород» — книжка удачная.

Удачная-то удачная, да вышла она в неудачное время. Некоторые критики и поэты начали ругать меня в печати и на собраниях за аполитичность, за упадничество, за то, что я в своих угрюмых виршах ложно отражаю нашу действительность. А потом началась борьба с космополитизмом, меня из-за моей немецкой фамилии к евреям причислили — и ещё злее ругать стали... В марте 1949 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «На ложном пути». Больше всего досталось в ней Александру Гитовичу и Владимиру Лифшицу. И обо мне там много недоброго было сказано, вот цитата оттуда: «Творчество В. Шефнера не однажды осуждалось в нашей печати как ущербное, подверженное тлетворному влиянию декаданса. В своей послевоенной книге „Пригород“ В. Шефнер предстаёт перед читателем не современником великой эпохи, а упаднически настроенным отщепенцем...»

Больше всего меня встревожило то, что я — отщепенец. Это словечко, приклеенное к моему имени, таило в себе реальную опасность. Я сжёг адресованные мне письма, годами хранившиеся у меня, сжёг и дневник, — чтобы не подвести друзей и знакомых, имена которых я упомянул в своих записях. Теперь я очень жалею об этом, но ведь тогда всякое могло случиться...

...Через несколько дней после приглашения мы с Анатолием Чивилихиным явились к Александру Ильичу Гитовичу в его маленькую квартирку, где он обитал со своей женой Сильвией Соломоновной Левиной. Ясное дело, мы притащили с собой по кипе своих творений и начали зачитывать ими хозяина. К Чивилихину Александр Ильич отнёсся, помнится, мягче, а мне досталось очень крепко — за ложные красивости стиля, за сентиментальную банальщину, да и просто за малое умение. По сравнению с его критикой наша литгрупповская критика была хоть и колючей, но всё-таки более безопасной. А тут я попал под такую бомбёжку, что еле ноги унёс. Ушёл с обидой на Гитовича. Но то была целительная, нужная обида. Вернувшись к себе на Васильевский остров, я перечитал заново свои бессмертные творения, пораскинул умом — и обиделся уже на самого себя: действительно, стихи-то не того... И меня потянуло к этому человеку.

С тех пор я часто бывал у него. Позже стал членом «Молодого объединения» при Ленинградском союзе писателей — вёл его Гитович. И он же стал редактором моей первой книги. Когда она вышла в свет, Александр Ильич сказал сочувственно: «Поздненько вы свою книгу издали...» Было мне тогда двадцать пять лет, но для людей его поколения издаться в таком возрасте считалось «поздненько». Сам он печататься начал в юношеские годы, а первая книжка его стихов вышла в 1931 году, когда ему было двадцать два.