Гилель Бутман - Время молчать и время говорить

• Название: Время молчать и время говорить
• Автор: Гилель Бутман
• Издательство: Библиотека Алия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1984
• ISBN: 109

---

Я шел по тихим коридорам самой бесшумной тюрьмы Советского Союза и дико хохотал. Это был, действительно, какой-то ненормальный хохот. Все долгие месяцы напряжения следствия выходили, выплескивались из меня. Я миновал сто девяносто третью. Эх, Ильич, Ильич, когда-то за этой дверью ты анализировал развитие капитализма в России. Кабы смог ты сегодня проанализировать развитие социализма, кабы мог взглянуть одним глазом, как весело стало в тюрьмах России через пятьдесят лет после победы Великого Октября…

Я шел в положении "руки назад" и ржал. И никто, в том числе я сам, не мог прекратить этот дикий, истерический хохот.

15

ПРЕМЬЕРА НА ФОНТАНКЕ

Советский судья сидел на закрытом политическом процессе и с самого его начала писал, писал, писал, не обращая внимания на то, что происходит в зале. Наконец обвиняемый не выдержал и закричал в пустоту зала:

– Гражданин судья! Что же это происходит? Еще процесс только начинается, а вы уже пишете приговор. Где же соцзаконность?

– Не будьте идиотом, – проговорил судья, не отрываясь от писанины. – Это приговор по делу, которое будет слушаться через неделю.

15 декабря 1970 года в зале № 48 ленинградского городского суда начался Самолетный процесс, который по сути дела ничем не отличался от того анекдотического. Пьеса была хорошо продумана и должна была начаться в наиболее удобное время. Премьеру перенесли с 20 ноября на 15 декабря, чтобы дать Организации Объединенных Наций, обеспокоенной непрекращающимися угонами самолетов арабскими террористами, принять резолюцию о борьбе с воздушным пиратством.

На роли были приглашены опытные актеры, которые никогда еще не забывали текст. Правда, обвинитель, прокурор Ленинграда Соловьев, находился по возрасту в постмаразматической стадии и, как утверждали злые языки, уже забывал снимать штаны в туалете. Но у него была надежная помощница, которая ничего не забывала, – Инесса Катукова. Председательствующий, Ермаков, был квалифицированным катом. Он не просто рубал головы по указанию КГБ, но делал это с большим удовольствием. О народных заседателях известно, что их фамилии были Русалинов и Иванов. Больше о них ничего не известно. В последний момент драматург включил в пьесу трагикомическую роль общественного обвинителя, которую должен был исполнять обладатель трех подбородков, летчик Меднаногов – представитель Северного управления гражданской авиации. Однако эта была его первая роль в театре, медными у него были не только ноги, и все, что он делал, было бы смешно, когда бы не было так грустно.

В советском праве существует практика предварительного слушания дела, когда нападающие стороны, т.е. прокуратура и суд, собираются вместе и репетируют будущий суд. Репетиции были проведены. Адвокаты уже зубрили свои роли. Пьеса была полностью готова, чтобы пройти с большим успехом. Нападение должно было быть жестким. Приговоры должны были быть жесткими. Ребята должны были выглядеть, как банда коварных еврейских уголовников, олицетворяющих звериный оскал сионизма, денно и нощно мечтающих об убийстве ничего не подозревающих советских летчиков. Фон пьесы – будущие безутешные сироты и вдовы.

Уничтожить банду. Уничтожить проклятый сионизм – виновник того, что в России при развитом социализме уже не было жратвы, хотя, в отличие от коммунизма, еще были деньги. Короче, как сказал бы наш Гарик:

"Царь-колокол не звонит, поломатый,
царь-пушка не стреляет, мать ети;
и ясно, что евреи виноваты,
осталось только летопись найти"[11].

Надо было поставить на место этих вездесущих "инвалидов пятой группы"[12], которые, кажется, забыли, где они находятся…

Конечно, драматург учел постоянный рефрен советской законодательной политики: советский суд – он хоть и строг, но справедлив и гуманен. Поэтому в пьесу заранее включили несколько гуманных лирических отступлений. Жену и двух дочерей Марка Дымшица освободили от ответственности как обманутых жертв закоренелого преступника. Гуманно выпустили из тюрьмы Мери Хнох, ибо Мери была на восьмом месяце беременности и будущий маленький Игалик мог ненароком появиться во время выступления прокурора. Из одиннадцати дел одно (дело Вульфа Залмансона) было выделено особо и передано в военный трибунал. Двое были выбраны на роль жертв советской гуманности: Мендель Бодня и младший брат Сильвы – Израиль Залмансон. Поводом для проявления гуманности в отношении Бодни было то, что его родители уже давно жили в Израиле. Тридцатитрехлетний мальчик Мендель хотел к маме. И к папе. Поводом для Изи должен был стать его юный возраст. Конечно, в придачу к этому он должен был признать себя виновным и "осознать".

Театр не может быть без публики – ведь должен же кто-то хлопать в ладоши. И зал № 48 утром 15 декабря был забит. Проход делил зал на две части – большую и малую. Большую – для тех, кто пришел негодовать и хлопать в ладоши. Малую – для родственников. По сути этот кусочек зала был продолжением скамьи подсудимых.

Меня, естественно, не было на суде. Только однажды, 17 декабря, меня свозили в суд в качестве свидетеля. Большинство ребят, сидящих на скамье подсудимых, я видел впервые. Отвечая на вопросы судьи, я сказал, что по плану, который я разрабатывал, целью операции было показать всему миру и, в первую очередь, советскому правительству наличие проблемы выезда советских евреев в Израиль. Намеченная мною пресс-конференция в Стокгольме Должна была служить той же цели – стронуть с мертвой точки вопрос эмиграции советских евреев в Израиль. Я не знал, какую позицию заняли на суде самолетчики, поэтому, подчеркивая слово "я", а не "мы", я давал им возможность избежать политической оценки задач захвата самолета, заявив, что планы Бутмана относились только к первой фазе операции "Свадьба" и что они хотели решить лишь свои личные проблемы выезда.

Меня сразу же увезли. Прошли годы, прежде чем я узнал, что произошло после возгласа: "Встать, суд идет!" После того, как поднялся занавес…

Так называемый суд и так называемые изменники родины находились как бы в разных плоскостях и никакой причинно-следственной связи между ответами подсудимых и выводами суда вообще не существовало.

"Преступники" твердили, что они не антисоветчики, что не хотели причинять Советскому Союзу никакого вреда, что просто чувствовали в России себя чужими и обездоленными, что поэтому, "и только поэтому", хотели покинуть СССР и уехать Домой. Но вот беда – билеты им категорически не продавали; легально, как это делают евреи других стран, они уехать не могли, поэтому, отчаявшись, решили бежать без разрешения. А самолет они воровать совсем даже не хотели. Зачем им самолет? Перелетели бы в Шецию, а потом шведы бы, как это принято и должно, вернули бы самолет Советскому Союзу. А в ответ им положительные герои пьесы, как будто бы не слыша отрицательных, бубнили: позвольте нам судить, что вы хотели. Вы хотели подорвать нашу великую родину, надежду и светоч всех народов. И не стройте из себя ягнят! Посмотрите на себя: Кузнецов, Федоров и Мурженко – матерые антисоветчики, которые сидели уже однажды в советских тюрьмах и ничему не научились. Менделевич, Хнох, Альтман и Сильва Залмансон – прожженные сионисты, распространители сионистских материалов, систематически клеветавшие на нашу советскую действительность. Разве могли такие люди захватывать самолет без цели подрыва? Нет, не могли. И не просто захватывать – воровать… Да, воровать! А самолет АН-2 с бортномером 85534 не дешевенький. Даже с учетом амортизации он стоит 63780 рублей. Это вам не кража и не "просто дележка". Это кража в особо крупных размерах, голубчики! А действия-то эти предусмотрены ст. 93 ч. I УК РСФСР, и наказание – опять-таки расстрел.

Наивный подсудимый Дымшиц судится первый раз и никак не может понять, что знаменитый анекдот про цыгана, посылавшего цыганенка за молоком и заранее отлупившего его на случай, если он это молоко прольет, сейчас как раз соответствует происходящему с ним. Почему вы лучше меня знаете, чего я хотел, чего не хотел? – вопрошает он. И, вообще, как можно нас судить через "бы"? Ведь самолет на месте, летчики живы-здоровехоньки, а нас уже судят за то, что было бы, если бы мы захватили бы самолет…

Адвокат Марка Дымшица, лицо еврейской национальности Певзнер, не задает глупых вопросов. Он – первый из выступающих адвокатов и задает тон. И первая же фраза его выступления: "Мы, адвокаты, присоединяемся к возмущению, высказанному государственным обвинителем т. Соловьевым…"

Адвокат Певзнер должен отличаться от своего подзащитного хотя бы знанием законов. И теоретически он должен знать, что изменой родине, согласно диспозиции ст. 64 УК РСФСР, является "деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб:

а) государственной независимости,

б) территориальной неприкосновенности,