Сергей Семанов - Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг.

• Название: Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг.
• Автор: Сергей Семанов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-7838-0720-6

Наше время полно неожиданных суждений по самым различным событиям русской истории — давней и не очень. Одним из таких суждений является данная книга известного историка и писателя С. Н. Семанова. Русско-японская война, в ходе которой за маленькой Японией стоял чуть ли не весь западный мир, изучена слабо и воспринимается по старой схеме. Автор предлагает новый взгляд на события почти 100-летней давности, в том числе и на причины гибели русского адмирала.

---

Я побежал туда и увидел, что действительно из-за шарнира носового аппарата бьет струя воды, иногда прерываясь, струя дюймов шести диаметром. Около десяти минут мы возились, забивая койку в шарнир аппарата, пока течь почти не перестала. В это время слышно было два-три глухих удара в борт от попавших в броню снарядов.

Дальше я совершенно потерял счет времени, так как все время пришлось бегать и распоряжаться. Прибежал сверху минный механик Щетинин и взволнованным голосом сообщил мне, что «Ослябя» тонет. Это известие дошло, очевидно, и до находящейся внизу команды, так как лица сразу стали серьезными. Вдруг из кочегарки доложили, что потухло освещение: через пять минут была протащена летучая питательная проводка, и освещение возобновилось.

Вскоре у нас в 6″ левом бомбовом погребе, очевидно, от упавших через трубу осколков, загорелись маты. Я прибежал к нему и застал уже там трюмного механика Кошевого и минного механика Щетинина, открывавших затопление погреба. Но совсем затопить погреб не пришлось, так как не растерявшиеся его хозяева, не выходя из погреба, затушили пожар водой, отчего трюмный механик снова закрыл кран затопления. Погреб был затоплен только фута на три.

Через некоторое время мне доложили, что в батарейной палубе попавшим через амбразуру снарядом разбита помещенная там динамомашина, работавшая на горизонтальную наводку 6″ пушек. Приказав немедленно переключить магистраль горизонтального наведения на нижнюю носовую динамомашину, я побежал в батарею и увидел, что у динамомашины разбит коллектор и исковеркана одна из стенок выгородки, в которой динамо стояла. Минер и минные машинисты оказались целыми. В батарее по-прежнему шла работа, громыхали пушки. Раненых и убитых еще не было. Только что я спустился вниз, как появился первый раненый — унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло осколком ключицу и ранило в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов, причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на него со страхом многие глаза.

Так как мне доложили, что в кормовое отделение — в кают-компанию — попал снаряд и сделал громадную пробоину надводную, то я быстро встрепенулся от впечатления раненого, которого уже в это время доктора приняли и клали на операционный стол, и подрал в кают-компанию. Здесь я увидел ревизора, мичмана Мартьянова, веселым голосом распоряжавшегося заделкой надводной пробоины громадных размеров, высотой от палубы до палубы и шириной сажени 1 1/2. Хотя пробоина была и надводная, но от свежей волны через нее плескала вода, почему ревизор и старался заделать ее при помощи командных тюфяков, брезента, мешков с углем, каютных дверей и бревен, — подпоры, которые у нас заранее были изготовлены и перед боем разложены вместе с деревянными клиньями по помещениям для подпирания водонепроницаемых дверей и переборок, на случай затопления отделений, так как мы не особенно доверяли крепости дверей и переборок.

Не желая понапрасну только мешать своими распоряжениями Мартьянову, я ушел в середину корабля. В это время оказался вывод из строя нашей носовой 12″ башни, у которой от удара попавшего в ее броню снаряда вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую, отправили исправлять в мастерскую. Вдруг ко мне прибегает молодой минер и радостным голосом докладывает, что он только что выбегал наверх посмотреть, что делается, и увидел два разбитых японских корабля. Известие это, услышанное окружившей меня командой, сразу привело ее в радостное настроение. К несчастью, подошедший почти сейчас же ко мне минный механик Щетинин тихо передал, что дела наши скверны, что «Суворов» разбит и представляет из себя одну груду и вышел из строя. Что Рожественский, по-видимому, убит и передает команду Небогатову, что «Александр III» сильно разбит и тоже выведен из строя.

Услыхав это, конечно, я ничего не сказал команде, оставив их в убеждении, что разбит не «Суворов», а японцы, и пошел наверх сам посмотреть, что делается.

Выйдя на ют, я увидел впереди и справа вышедший из строя «Александр III» с громадным креном. Борт его был испещрен дырками от снарядов, но сам он продолжал стрельбу. Почти сейчас же увидел я и «Суворова», который тихо шел прямо на нас, так что нам, чтобы не получить удара, пришлось положить руля и выйти из строя в сторону неприятеля, прикрыв как бы на время «Суворова» от огня и получив за то все снаряды, предназначенные ему, в продолжение 1/4 часа в свой борт. Увидев «Суворова», я ужаснулся: неужто эта груда железа без труб, без мачт, вся объятая дымом и пламенем, — все, что осталось от броненосца! Средняя 6″ башня почти лежала на боку, но кормовая 6″ — единственная время от времени давала выстрелы по направлению неприятеля. Это заставило сразу меня преклониться перед таким исполнением долга, перед храбрецами, явно обреченными на гибель, на развалинах горящего корабля продолжавших под градом неприятельских снарядов стараться навести посильный вред неприятелю!

Кругом «Сисоя», а в особенности несколько впереди него, то и дело подымались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12″ кормовых орудий, около башни которых я стоял. Вообще же, в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь.

Постояв 2–3 минуты, я спустился в 6″ батарею поделиться впечатлением с лейтенантом Бушем, как вдруг судно сильно вздрогнуло в носовой части, сначала раз, затем другой, и я, не ожидая больше, побежал в носовой отсек. Туда бежали уже люди трюмно-пожарного дивизиона. Прибежав в отсек, я узнал, что один снаряд ударил около ватерлинии и сделал полуподводную пробоину, через которую начала хлестать вода; другой снаряд ударил вблизи 1-й пробоины, убил двух человек, отбросил мичмана Шанявского и людей, которые были с ним и принимались за заделку пробоины. Сейчас же ясна стала необходимость задраить отделение, что и было немедленно исполнено под руководством трюмного механика, который одновременно с этим приказал трюмным открыть спускной клапан носового отделения, чтобы соединить его с турбинной магистралью.

Из носового отделения мне пришлось идти в средний отсек, к левому переднему минному аппарату, из шарнира которого выбило нашу забивку, сделанную в начале боя, и оттуда хлестала вода струей дюймов 10–12 диаметра. Это случилось оттого, что теперь пробоина в крышке аппарата из надводной обратилась в подводную из-за дифферента корабля на нос, причиненного затопленным носовым отделением.

Около аппарата пришлось долго возиться, так как напор воды был силен и все вышибало, чем мы хотели заткнуть шарнир. Воды было почти по колено, так как одновременно появился у броненосца крен на этот борт от затопленного коридора, который, вероятно, затопило через болты и швы броневой плиты от удара большого снаряда. Теперь все время были слышны гулкие удары снарядов по броне, а сверху слышались треск и звон разрывавшихся снарядов. К месту нашей работы пришел из боевой рубки старший офицер, совершенно спокойный. Я ему возбужденным голосом доложил, что трудно заделывать эту пробоину, на что, смотря на нашу работу, сказал: «Что же поделать, все же нужно попытаться». Вскоре удалось забить шарнир сделанным здесь же на месте обмотанным обрубком бревна, и течь сразу уменьшилась.

Оставив минного механика Щетинина и гидравлического Еременко укреплять упором нашу забивку, я побежал выключать носовую часть магистрали освещения, так как освещение начало по всему броненосцу тускнеть и грозило совсем потухнуть из-за сообщения в носовом отсеке, в котором переборка носового отделения не выдержала, и вода начала заполнять весь отсек до главной носовой переборки.

Выключив носовую часть магистрали, отчего освещение снова загорелось полным блеском, я только что хотел идти на носовую станцию динамомашин, как услышал через трап сильный взрыв в батарее и через минуту увидел спускавшихся по трапу лейтенанта Буша с черным от ожога лицом, ведшего под руку стонавшего мичмана Всеволожского, у которого лицо, шея были черного цвета, тужурка обгоревшая. За ними вели еще двух раненых, не успели встретившие раненых доктора с санитарами взять их, как в жилую палубу повалил густой удушливый желтый дым пикриновой кислоты, который не давал возможности дышать — открываешь рот, хочешь вздохнуть и чувствуешь, что нет воздуха, а только какая-то горечь лезет в горло. Дым в момент заволок всю палубу, так что ничего не стало видно; полная почти тьма. Все находящиеся на палубе бросились спасаться. Люди бежали, толкая и спотыкаясь друг на друга в паническом страхе; слышались крики и вопли. Кто-то отбросил меня в сторону так, что я чуть-чуть не упал. Задыхаясь от дыма пикриновой кислоты, я сунул себе в рот свой мокрый носовой платок и ощупью начал пробираться к трапу носового подбашенного отделения, около которого я находился. Найдя трап, я скатился по нему вниз и тут только имел возможность вздохнуть, так как желтого дыма не было.