Петра Хаммесфар - Могильщик кукол

• Название: Могильщик кукол
• Автор: Петра Хаммесфар
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-485-4

Петра Хаммесфар — один из виднейших мастеров современного немецкого детектива, автор более чем двадцати книг и нескольких киносценариев. Вниманию российского читателя предлагается один из ее новейших романов «Могильщик кукол» — психологический триллер, выдержавший только в Германии 17 изданий и в 2003 году экранизированный.

Бена Шлёссера из «Могильщика кукол» критики сравнивали с главными героями «Осиной Фабрики» И. Бэнкса, и «Шума и ярости» У. Фолкнера, и даже «Парфюмера» П. Зюскинда. Он обожает кукол, спит с ними, порой отнимает их у маленьких детей, иногда в непонятной ярости ломает их, потом закапывает. Это могло бы вызвать опасения, но его мать считает, что ее больной сын скорее всего кому-нибудь подражает. Местные жители жалеют безобидного дурачка — но все меняется, когда в городке одна за другой начинают пропадать девушки…

---

Конечно, им было необходимо спокойно поговорить. Но Якобу требовалось еще немного времени, чтобы спокойно все обдумать.

Он поехал в трактир Рупольда, заказал себе пиво и попросил Вольфганга, кузена Вернера Рупольда, подать ему через стойку телефон. Он позвонил Труде и сказал, чтобы она не ждала его с едой, скорее всего он немного задержится. Затем заказал еще кружку и, потягивая пиво, стал размышлять над реакцией Труды.

Она не была удивлена, не спросила, что он в такое время ищет в трактире Рупольда. Хотя ей было отлично известно, что уже с давних пор Якоб крайне редко там бывает, а по пятницам, когда члены союза стрелков проводят собрания, и вовсе не заходит в трактир. Ни слова удивления. Так же робко и рассеянно, как всю эту неделю, она ответила: «Хорошо». И ничего больше.

В этот вечер в трактире был наплыв посетителей, мужчины у стойки стояли рядом друг с другом. Трое членов союза стрелков уже пришли и у противоположного конца стойки ждали остальных, чтобы вместе отправиться в помещение для собраний. Якоб не обращал на них внимания, уставившись на подставку для пивной кружки, мысленно представляя стеклянную банку, полную плесени и грязи, и лоскут материи.

Вот оно. Только это. Якоб не признавался себе до сих пор, но в глубине души давно знал. Не только газеты и поведение Бена в понедельник утром. Этот лоскут — вот что беспокоило его. И поспешность, с которой он выбросил стеклянную банку. Только не смотреть, не вникать в суть дела, не нарушать собственного спокойствия.

В ресторанном зале, находившемся рядом с баром, шесть столов были заняты. Двустворчатые двери широко открыты, официантка беспрестанно бегала к посетителям и на кухню. Пытаясь отвлечься, Якоб некоторое время понаблюдал за нею, рассматривая мясные и овощные блюда, которые женщина проносила мимо. Кроме нескольких кусков бутерброда, за весь день он не съел ничего. Но голодным себя не чувствовал, желудок был до краев наполнен бессознательными страхами и подозрениями.

Так же как собственное поведение, он хорошо понимал реакцию Труды. Он прекрасно знал, что в течение всех этих лет она половину скрывала от него, большую и самую важную половину, которую, как отец, он был обязан знать. Когда Труда умалчивала о чем-то очень серьезном, обстоятельствах, отягчающих какой-либо проступок Бена, она всегда становилась робкой и рассеянной, как всю эту неделю и только что в разговоре по телефону.

Тогда он был вынужден слушать, что ему расскажут о поведении сына Рихард Крессманн, Пауль Лесслер, Бруно Клой или Тони фон Бург. Раньше так часто случалось. Когда Бен плохо вел себя в деревне, всегда имелись свидетели. В большинстве случаев о его проступках первыми узнавали женщины и затем сообщали мужьям.

Тогда Рихард Крессманн говорил: «Меня, правда, это не касается, Якоб, у меня и так достаточно забот с моей придурковатой собакой. Но Тея рассказала мне…»

Или Бруно Клой с многозначительной ухмылкой, похлопав его по плечу, спрашивал: «Уж не надевает ли Труда в кровать стальную каску? Я думаю, что у нее должны быть постоянные головные боли, если ты в прелюдии всегда бьешь ее по голове. На твоем месте я запирал бы спальню, Якоб. А то вчера Бен снова продемонстрировал, как это у вас происходит. Выглядит так, как будто мне подрастает мощный конкурент. Если он уже сейчас изображает половой акт с шеренгами кукол, у меня возникает вопрос, как через двадцать лет будут обстоять дела в деревне с умственным развитием подрастающего поколения».

Или Тони фон Бург отводил его в сторону: «Я дам тебе хороший совет, Якоб, и надеюсь, что ты ему последуешь. Заткни народу глотку, прежде чем твоему сыну достанется так, как моей сестре. Здесь еще достаточно глупых людей».

И крайне редко Пауль клал ему руку на плечо и говорил: «Будь начеку, Якоб. В деревне снова болтают глупости».

Но теперь они жили за границами деревни, Якоб работал на автопогрузчике и редко видел кого-то. Да и Бен больше не шатался по деревне.

Снова что-то случилось, подумал Якоб, заказал еще пива и вступил в разговор с Вольфгангом Рупольдом. Оба были приблизительно одного возраста и всегда находили общий язык, хотя Якоб и не относился к постоянным клиентам заведения. Сначала они поговорили на общие темы, об объявлении в новостях о резкой перемене погоды, на которую возлагали большие надежды Рихард Крессманн, Бруно Клой, Тони фон Бург и Пауль Лесслер. Затем Якоб как можно небрежнее осведомился:

— Что слышно новенького?

Вольфганг Рупольд многозначительно пожал плечами. Много чего можно услышать, если ежедневно десять-двенадцать часов стоять за стойкой бара. А на чем-то можно и обжечься.

Только два дня назад Хайнц Люкка сказал:

— Эта возня возле бунгало стала действовать мне на нервы. В выходные по ночам я практически не смыкаю глаз. Была бы моя воля, я бы забаррикадировал подъездной путь к шоссе со второй половины дня в субботу до утра понедельника. Вероятно, будет достаточно даже просто поставить большого сильного мужчину с биноклем и лопатой и велеть ему охранять подъезды.

Тони фон Бург присутствовал при разговоре и лишь слегка улыбался. Тони теперь не часто посещал трактир, со здоровьем у него было не все в порядке. А если заходил, то пил пиво, в большинстве случаев не обронив ни одного лишнего слова. Тони всегда был одним из самых тихих клиентов. Но в ту среду он не смог удержаться от комментариев:

— Странно все же, Хайнц, ты всегда рассказывал, что в выходные смыкаешь свои глаза где-то в другом месте. Если тебя нет дома, чем тебе мешает, что молодые люди развлекаются на природе?

Вольфганг Рупольд не успел согласиться с замечанием Тони, как Рихард Крессманн, стоявший рядом с Люккой, внезапно начал орать. К этому моменту Рихард уже принял на грудь несколько кружек пива и порядком штейнхагенов.[3] Поэтому ему потребовалось несколько больше обычного времени, прежде чем до него дошло, о чем речь. И как всегда, будучи сильно пьяным, он так громко начал говорить, что все присутствующие вздрогнули.

— Хочешь пустить козла в огород? — крикнул он Хайнцу Люкке. — Могу себе представить, какое удовольствие тебе доставит посмотреть, как идиот с помощью кулаков станет разгонять девок. Такое пристрастие ты унаследовал от своего старика. Да знаешь ли ты, что Альберту с трудом удалось оттащить его от Аннеты? Хорошо, что я позволил мальчику заниматься карате, иначе все обошлось бы не так благополучно.

Хайнц Люкка постучал себе по лбу. Намек на особенные пристрастия отца он намеренно пропустил мимо ушей.

— Карате? — переспросил он и от души рассмеялся. — Если бы Бен захотел, он разорвал бы твоего сыночка в воздухе, прежде чем тот смог вымолвить «пи-пи». Или в карате говорят не «пи-пи», а что-то другое? Я не очень хорошо разбираюсь в боевых техниках, связанных с длительным маханием руками. Зато хорошо знаю Бена. Если ты применил такое определение, как «идиот», то схвати себя за нос, и поймаешь настоящего идиота. Предполагаю, что у Бена в голове больше мозгов, чем у тебя. Свои ты уже давно пропил. Если Бен в тот раз несколько погорячился, что я с трудом могу себе представить, то только потому, что хотел высвободить дочь Пауля из лап полного болвана.

— Полного болвана? — заорал Рихард Крессманн. Хотя порой он обзывал своего сына точно так же, но ему было невыносимо слышать оскорбления в его адрес из уст постороннего. — Думай, что говоришь, иначе я придумаю, кому поручить представлять мои интересы. Ты не единственный адвокат в округе. Есть еще несколько, которым ты даже в подметки не годишься.

— Ни с кем равняться не собираюсь, — невозмутимо ответил Хайнц Люкка. — Если ты полагаешь, что другой поможет тебе пройти идиотский тест и вернуть водительское удостоверение, — пожалуйста. Это твои деньги.

— Действительно, — ответил Рихард. — Это мои деньги. И напали тоже на моего сына. Я знаю, что за этого тупого пса ты пойдешь на баррикады. Только вот что я тебе скажу: если снова повторится что-нибудь похожее, я знаю, что мне делать. Стыд и срам, что ему свободно позволяют бегать на воле, пора уже это запретить. Спорю на что угодно, он бегал и ночью, когда пропала дочь Эриха. А что он творит, если ему попадается на дороге одинокая девушка, не хочу и представлять. Он знает, что у него в штанах. И при его силе дело не обходится только несколькими синяками.

— Твой сын, вероятно, лучше знает, что у него в штанах, — возразил Хайнц Люкка. — На твоем месте я бы не очень-то выступал. Иначе кто-нибудь надумает серьезно поговорить с твоим Альбертом. Я не единственный, кому он рассказывал, что охотно поиграл бы как-нибудь с дочерью Эриха в прятки. Он также рассказал мне, что родство с Йенсенами не входило в твои намерения и что четвертая часть двора Лесслеров тебе дороже, чем аптека. Вот что случается, если старики вмешиваются в дела молодых и дают им указания, с кем можно, а с кем нельзя.