Сельский Священник - Записки сельского священника

• Название: Записки сельского священника
• Автор: Сельский Священник
• Издательство: Типографія В. С. Балашева, Средняя Подъяческая, д. № 1.
• Жанр: Религия
• Год: 1882

Записки сельского священника о жизни русского духовенства в XIX веке, охватывают период примерно 1840–1880 гг. Также много примеров из жизни крестьян, после освобождения их от крепостной зависимости. Показаны нравы и консисторских служащих. В основном это ответ одного сельского священника на некоторые публикации в светской прессе о состоянии духовенства и желаемых реформах в этой сфере. Ответ священника печатался в нескольких номерах журнала «Русская Старина». Можно сделать выводы о духовно-нравственном состоянии тогдашнего народа, включая многие слои общества - в основном духовенство, а также крестьян, помещиков, чиновников и пр.

Текст приводится в современной русской орфографии, однако некоторые слова оставлены без изменений, для передачи колорита живой речи той эпохи. Также и слова с корнем мір оставлены в старом написании, для ясности.

---

Причетника, когда состоит он на службе, никто не считает и человеком. Это парии, которым подать руку всякий, считающий себя порядочным человеком, находит для себя унизительным. Это отброс общества, это народ, презираемый всеми. Его значение для церкви и общества, его труды даже само правительство ценит всего в 2 руб. в месяц, т. е. в десять раз менее, чем значение и труд последнего сторожа в любом присутственном месте. Отдавши церкви и обществу лучшие годы жизни, как только, за дряхлостью и болезнью, выходит он за штат, то его бросают все: бросает общество, бросает правительство, — ему никто не даст ровно уже ничего, — и хочет он, — умирай с голоду, или мёрзни, хочет — душись, хочет — в омут лезь, — он для всех чужой. Ему не возвратят даже его собственности, — не дадут грошовой даже пенсии, на которую он имеет полное право, на образование которой весь его век делали вычет из двухрублевого его месячного жалованья. А между тем должность причетника, для христианина — должность высокая. Это единственный чтец певец при нашем богослужении; это единственный руководитель ума и сердца нашего при общественной нашей молитве. Мало того: это приходской нотариус, утверждающий действительность и время событий рождения, брака и смерти целых тысяч прихожан и от исправности и неисправности которого может зависеть многое, — он есть письмоводитель церковных актов.

Не смотря, однако же, на важное значение для церкви, государства и общества, с прискорбием случается, иногда, видеть, что люди, считающие себя и высокопоставленными, и умными, и христианами, причетника считают хуже собаки. Да, это так! Обратите внимание: приходит священник с крестом в дом барина; мне подают руку, а пономарю нет и, в то же время, гладят, ласкают собаку, и иногда, даже целуют её; садимся закусывать, собака тут же возле ног хозяина, а причетника отсылают в лакейскую; свою тарелку хозяин отдаёт собаке, причетнику же относят объедки с барского стола; о собаках часто говорят с увлечением, приписывают им вышечеловеческие достоинства, — о пономарях — всегда с гримасой на лице и презрением; о собаках заботятся все, о пономарях никто. Даже у некоторых священников достаёт совести отнимать и утаивать часть их доходов, теснить их и делать доносы. А если взять общественное мнение — то это уже не люди.

И после этого хотят, чтобы мы детей своих, после того, как они утешали нас трудом своим и успехами в семинариях, посылали их в пономари? Нет уж, благодарим покорно!

Вследствие такого положения псаломщиков и вышло то, что как только получилось распоряжение, чтобы ученики, окончившие курс в семинариях, поступали в псаломщики и были там до тридцатилетнего возраста, то многие священники тотчас взяли детей своих из семинарий и поместили их в светские заведения. Священники эти горьким опытом дознали, что детям их лучше идти в солдаты, чем в пономари и не пустили их. Священников этих нельзя никак обвинять в маловерии или безразличном отношении к интересам веры; нет, они, может быть, более даже религиозны, чем те, у коих дети и теперь обучаются в семинариях. На явление это нельзя не обратить внимания; сельские священники, для которых невыносимо таскаться по дворам и вымаливать себе и детям пропитание, — детей своих поместили в гимназии; благочинные, — преимущественно — в гимназии; ректор саратовской семинарии — сын в гимназии; кладезь духовного просвещения, С.П.б академия, — сын о. ректора обучился в институте путей сообщения. Всё это что-нибудь да значит... Нет сомнения, что от светского звания они не ожидают для детей своих непременно хорошего; нет, они предпочитают чужое, неизвестное — своему, слишком хорошо известному и — тяжёлому.

В самом деле: самая обыкновенная у нас кухарка, ничего несмыслящая деревенская баба, получает 3–4 руб. в месяц жалованья, имеет при этом помещение, стол, чай, кофе и праздничные подарки; самый последний мужик-работник получает 80–90 руб. в лето, и опять имеет помещение, стол и водочные подачки. Псаломщик же пономарь получает 2 руб. в месяц жалованья4 и пущен на произвол судьбы: жить где примут и есть, что соберёт по міру... Слово это выговаривается легко; но попробуй выполнить его! Возьми суму и иди... Пономарю подают часто лотками. Запрягать лошади, иногда, нет и надобности, и не стоит, и он, действительно, возьмёт мешок и идёт. Подали лоток — два, всыпал, взвалил на плечо и дальше. То, однако ж, что подают лотками, — ещё сносно; но невыносимо унижение: ходить с мешком на плече, просить и стоять перед каждым мужиком и бабой, и получить лоток. При этом дело очень обыкновенное, что часто и в лотке-то отказывают. И опять необходимо заметить, что пономарю подаётся хлеб самый худший, и часто, просто, ухвостье. Я не говорю, что все приходы, именно, таковы; напротив, есть приходы где ¼ дворов подаст и по мере, но большинство всё-таки таково, и, значит, походи да покланяйся. Тут, батюшка вы мой, всякие стоики и всякие Муции повесят голову и не поможет вам никакой классицизм, как бы вы в семинарии ни долбили его!

Я предполагаю, что многие из моих читателей осудят меня за резкость выражений и заподозрят меня в желании отвратить от поступления в духовное звание. Отвращать от духовного звания я совсем не имею намерения. Я сам священник и всей душой люблю своё звание, и именно потому, что в нём есть стороны незаменимые в міре: частая молитва и служение литургии. Это, и именно только это, поддерживает упадший дух и надежду на милость Божию. Я выставляю на вид только материальные средства к содержанию и отношение духовенства к обществу. Осудят за резкость выражений? Но я не сказал ещё и сотой доли того, что есть на самом деле и ничего нет легче, как осуждать и судить... Но думаю при этом, что осудит меня только тот, кто не имеет и понятия ни о холоде, ни о голоде и тем менее об унижениях. Мы попросили бы таких господ прежде испытать то, что терпим мы, тогда уже и осуждать...

Но ведь есть же священники, которые живут не только безбедно, но имеют и достаточные капиталы в банках? Есть. Я представлю три-четыре примера обращика лиц, очень коротко мне лично известных, по ним можно будет судить и об остальных.

Покойный о. протоиерей города К. был миссионером. Для собеседования с раскольниками он разъезжал всегда летом, в рабочую пору. Однажды приезжает он с исправником в одно большое раскольничье село и созывает всех крестьян для собеседований. Въезжий дом, где они остановились, состоял из двух изб, разделённых общими сенями. В передней поместился исправник, а в задней о. протоиерей. Каждого мужика и каждую бабу и девушку призывает к себе исправник и начинает пороть. Натешившись досыта, он посылает к о. протоиерею на увещания. О. протоиерей: «Тебя, кажется, друг мой, оскорбили? Жаль мне тебя, друг мой, жаль! Ты подпишись, что желаешь быть православным, а там Господь с тобой, живи, как знаешь, а начальство оскорблять тебя не будет. А за то, что я защищу тебя, дай мне рублишко». Так, и другой, и третий, и сотый, и восьмисотый... Раскольники не спорили ни из-за подписок, ни из-за рублишек. После исправник, своим порядком, взял по 3 руб. с рыла. И господа миссионеры отправились дальше.

Местный священник доносит потом, что его раскольники и не думали быть православными, — что они живут так, как жили прежде.

Приезжает к священнику о. протоиерей: «Я в трое суток успел внушить раскольникам об их заблуждениях; а ты отец, живёшь здесь весь свой век и не умеешь вести дела. Я донесу преосвященному, что ты вреден здесь, чтоб он перевёл тебя в худший приход».

И несчастный священник даёт о. миссионеру целые десятки рублей, чтобы только, по доносу его, не сделаться нищим.

Через год о. протоиерей приезжает снова с исправником и обращается с крестьянами, не как уже с раскольниками, а как с православными, отпадшими в раскол, и передрали и обобрали их несчастных ещё бессовестнее.

Случился, однако ж, один казус и с о. протоиереем, — и секретарь его преосвященства слупил с него 4,000 рублей. По смерти о. протоиерея осталось, говорили тогда, до 80 тысяч.

О. протоиерей города N. был тоже миссионером и спуску ни раскольникам и ни священникам не давал. Человек вдовый и одинокий жил он не только черно́, но и грязно. Это своего рода Плюшкин. Ел, непременно, каждый день только редьку и панихидные бублики. Сохрани Бог, если дьячок обдели его хоть полбулочкой, — заест! Он имел в банке до 56 тысяч, только в одном, но предполагают, что есть деньги и ещё где-нибудь.

Третий о. протоиерей, член консистории и миссионер. Он хотя был и с академическим образованием, но с сектантами не мог сказать и десяти слов. За то он хорошо знал статью закона, по которой сектанты обязаны были, по требованию полиции, являться в консисторию на увещания. Явятся и молокане, и поповцы и беспоповцы, и хлысты и всяких подобный люд, и усядутся на улице, около консистории, по стенкам, по ступенькам уличного крыльца, на дворе консистории, в передней, — и сидят день, два, неделю, другую, третью, — сидят, а на увещания в консисторию не зовут. Сидят, и им, как страдальцам за веру, приношения от их единоверцев со всех сторон. В толпе этой можно было видеть и просто мужиков, и баб, и лиц с весьма приличной наружностью. На эту толпу неподвижно сидящего народа, изо-дня в день, нельзя было не обратить внимания всякому — всякому бросались они в глаза невольно. Спросите любого из толпы этой, что это за народ, кто они, и они вам ответят: «Страдаем за веру. Сидим вот здесь уже неделю, а в поле, чай, выбило ветром последний хлебишко!» Сидят, наконец, выйдут из терпения, пойдут к о. миссионеру, поклонятся, и он отпустит их.