Юнас Бенгтсон - Письма Амины

• Название: Письма Амины
• Автор: Юнас Бенгтсон
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-1001-4

«Письма Амины» стали главным событием новой скандинавской литературы — дебютанта немедленно прозвали «датским Ирвином Уэлшем», а на его второй роман «Субмарина» обратил внимание соратник Ларса фон Трира по «Догме» Томас Винтерберг (одноименная экранизация была включена в официальную программу Берлинале-2010). «Письма Амины» — это своего рода роман-путешествие с элементами триллера, исследование темы навязанной извне социальной нормы, неизбежно перекликающееся с «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи.

Двадцатичетырехлетний Янус вот уже четыре года как содержится в психиатрической лечебнице с диагнозом «параноидальная шизофрения». Единственная ниточка, связывающая его с внешним миром, — это письма Амины, бывшей соученицы по гимназии, родом из Турции. Но переписка неожиданно прерывается — Амина ни с того ни с сего перестает отвечать на письма Януса, и он решает отправиться на поиски подруги, чтобы докопаться до истины. Досконально изучив психологию врачей, он мастерски манипулирует персоналом больницы и другими пациентами, — и вот наконец его выписывают из клиники. Янус останавливается в квартире своего брата — успешного бизнесмена, проводящего большую часть времени за границей, — и в поисках бесследно исчезнувшей Амины начинает путешествие по кругам городского ада.

---

— Чер-р-р-рт!

— Да, красная карта[3] и так далее.

— Красная карта? Так тебя положили принудительно?

— Ага.

— О чем я хотел сказать… Эта карта. Она на самом деле красная, или это просто…

— Нет, не красная, а желтая карта — не желтая.[4]

— Нет?

— Нет. Глупо махать цветными бумажками перед носом у психопата. Очень глупо. Кого угодно может спровоцировать. Поверь мне.

Он смеется, он так мало места занимает на диване, наверное, похудел как минимум на двадцать кило, с тех пор как я пил с ним пиво на Нюхаун. Он выпрямляется, смотрит на меня внимательнее:

— Никогда бы не подумал. А что случилось?

— Просто я немного тронулся.

— И что, эту проблему не могла решить хорошая трубка ганджи?

— Врачи так не думали.

Он снова смеется, задумчиво почесывает руку и опускает рукав. Делает глоток кофе, бычкует и закуривает снова. И вот мы сидим тут так славно, а я вижу, как по его телу распространяется ВИЧ. Бежит от дырочки от укола в руке, через вены, выступающие, как железнодорожные пути на карте страны. Вижу, как лечение истончает его черты, вижу, как он становится еще тоньше, вижу, как кожа повисает на костях.

— Янус… эй, что с тобой?

Я ничего не говорю, иду в спальню и быстро глотаю две быстродействующие таблетки. В спальне все еще стоит запах сигарилл. Быстро назад, в гостиную.

— Хочешь еще кофе?

Я иду На кухню, пью воду из-под крана, чтобы хоть немного смыть горечь от таблеток.

— Нет, спасибо, у меня еще есть.

Я снова усаживаюсь в гостиной, почти в страхе, что он все же уйдет, оставив меня наедине с моей головой. Он собирается что-то сказать, но сдерживается. Делает глоток кофе и затем осторожно начинает:

— Слушай… я подумал… у тебя деньги есть? Это все потому, что я потратил последние деньги на это говно, больше на присыпку тянет, чем на героин. А мне еще понадобится, и довольно скоро, если я хочу спать ночью.

— Нет. Я бы сказал, если бы у меня было.

— Я не выпрашиваю, правда. Ты и так был очень добр ко мне.

И я ему верю. Правила улицы таковы, что тот, кто имеет, делится с другими. Так делали мы, когда я бродяжничал, и все джанки тоже так делают. Поэтому столькие из них больны СПИДом, одним шприцем ведь колются.

— Если бы не эта твоя авария, мы могли бы что-нибудь продать.

Он обводит квартиру рукой. Я хочу ответить, но толком не могу объяснить, почему с моральной точки зрения предосудительнее продавать вещи моего брата, чем просто ломать их.

Он встает и подходит к телевизору:

— А как насчет этого?

И как ему нужны деньги на вечернюю дозу, так и мне нужны деньги на билет.

— Думаешь, мы сможем за него что-нибудь получить?

— Ты в уме? «Банг энд Олуфсен» идет как горячий хлеб. Ноутбуки и «Банг энд Олуфсен».

Он роется в кармане брюк, вытаскивает грязный клочок бумаги с номером телефона.

— Может, он купит.

21

Стоя на улице с телевизором, мы высматриваем такси. Мартин считает, что мы можем дотащить его пешком. Короткими перебежками. Чем больше мы потратим денег, тем меньше останется на героин. Но сегодня я больше не могу ходить. Я спрашиваю, кто его купит. Мартин отвечает, вытянув руку в попытке поймать очередную машину:

— Он нормальный парень. Думаю, в основном он занимается скупкой, чтобы было с кем поговорить. Притащишь ему диски, так он спросит, не хочешь ли ты их с ним посмотреть. Пару недель назад я продал ему CD-плеер, так мы выпили с ним его же ящик пива, а потом он так нажрался, что подарил мне этот плеер. Я, дескать, ему настоящий друг, он хочет, чтобы это было у меня. И я ушел от него с деньгами и плеером под мышкой.

Еще одно такси проезжает мимо. Опытный таксист чует наркомана издалека.

— Может, мне попробовать.

Мартин понимает, что я имею в виду. Встав у стены дома, он разглядывает свои руки.

Следующее такси останавливается перед нами, мы подтаскиваем телевизор и ставим на заднее сиденье, я сажусь рядом, Мартин — вперед. По дороге мы разговариваем мало, буквально несколько фраз о хорошей погоде и сколько она простоит, боимся сболтнуть что-нибудь, что пробудит в шофере подозрения.

Такси въезжает на тротуар перед низким жилым корпусом с маленькой детской площадкой, на которой играют несколько детей. Мартин вылезает, обходит машину и открывает дверь со стороны телевизора.

— Мы сейчас вернемся с деньгами, нам их нужно забрать.

Шофер поворачивается на сиденье, кладет руку на телевизор:

— Он постоит, пока вы не вернетесь с деньгами.

— Хрен тебе, этот телик подороже стоит, чем вонючая поездка на такси.

— Он останется, вернетесь с деньгами — получите телик.

— Как будто мы с ним можем куда-нибудь смыться, подумай сам!

Мы вытаскиваем телевизор, шофер уже не пытается его удержать. Нас двое против одного, да и Мартин привел хороший довод. Мы несем телевизор до одного из ближайших подъездов; поддерживая ношу коленом, Мартин звонит в домофон. Через пару минут нам отвечают. Мы втаскиваем телевизор на первый этаж.

Он стоит, с трудом помещаясь в дверном проеме, ждет нас.

Ему под тридцать или чуть за тридцать, но на первый взгляд он выглядит старше из-за жира. Большие круглые щеки и глаза, исчезающие в складках мяса. На нем тенниска, совершенно растянутая, и треники с пузырями. Он отступает на пару шагов, чтобы мы могли войти и поставить телевизор.

С нами тремя и телевизором в прихожей не продохнуть.

— Деньги у тебя?

— Да, но я могу заплатить только четыре тысячи. Это старая модель.

— Да ни хрена подобного, разуй глаза.

— Четыре тысячи, я дам за него четыре тысячи. Цвета на этой модели не очень…

— Да плевать мне на цвета, мы договаривались на пять, так что будь любезен, давай пять.

С улицы слышен гудок такси, похоже, шофер теряет терпение.

— О'кей, дай-ка денег, поговорим, когда вернусь.

Медвежонок, переваливаясь, идет через прихожую.

Кто-то отодрал дверной косяк, видны голые кирпичи. Явно не без умысла, даже без косяка ему трудно протиснуться. Мы идем за ним. Гостиная маленькая, стены светло-желтые. Воздух затхлый, пахнет потом. Он обходит кафельный столик, опирается на подлокотник старого дивана, обтянутого черной кожей. Медленно наклоняется вперед и пытается вытащить что-то из-под диванной подушки. Я отступаю на пару шагов, так, что оказываюсь в дверном проеме, Мартин стоит между мной и толстяком. Не могу сказать, что нервничаю: что бы он там ни пытался выудить, это происходит как в замедленной съемке. Он отдувается, отодвигает потную прядь со лба. Затем сдается и садится. Диван под ним прогибается, он проваливается вниз. Затем наклоняется и шарит между ног, пока не находит под подушкой пачку денег.

Мартин берет у него из руки пару купюр и убегает.

Медвежонок виновато смотрит на меня с дивана, пытается изобразить подобие улыбки. Непросто это, привести в движение такое количество жира. Он кладет пачку денег перед собой на столик.

— Хочешь пива? Есть холодненькое.

Я качаю головой, избегаю на него смотреть. На стене висит полка, на которой стоит его фотография в солдатской форме. Я беру ее в руки, рамка из темного дерева покрыта тонким слоем жирной пыли. На фотографии он улыбается, у него короткие волосы и на макушке — зеленый берет. Очень крепкий солдат, с большими щеками-яблоками, но совсем не такой жирный, как теперь.

— Там еще чипсы есть, если…

Краем глаза я вижу, как он царапает засохшее пятно на колене.

Мартин шумно захлопывает за собой дверь, врывается в гостиную. Я борюсь с подступающей тошнотой, тяжелый запах псины, хотя не думаю, что у него есть собака. Такое чувство, что квартира стала меньше. Мартин орет, аж слюна изо рта брызжет:

— Послушай, жирный дурак, мы договорились на пять тысяч, так что о четырех даже не заикайся.

— Я думал, это другая модель, такую я вообще-то не хочу…

Мартин уже стоит рядом с ним, хватает его за одну из жировых складок, сжимает.

— Мы договорились, ты не смеешь…

— У меня больше нет, честно. У меня правда больше нет, если заглянешь в другой раз, тогда…

— У нас уговор, уговор дороже денег. Да я тебя насквозь проткну, черт возьми!

Как грустно он выглядит на этом диване, нижняя губа дрожит, по-моему, он сейчас заплачет.

— Если бы у меня было больше денег…

Помещение совершенно определенно стало меньше.

О боже, мы потеряли метр, может, полтора. Я знаю, в этой убогой квартирке все те же тридцать квадратов, что были всегда. Но чем это может мне помочь, если комната становится меньше. О боже, еще метра нет, скоро я окажусь так близко к мужику на диване, что почувствую вкус пота между складок на его животе, и эту постоянную влажность между его гигантскими ягодицами, и капли пота, медленно сбегающие по волосам подмышек. О боже, еще метр. Я хватаю Мартина за руку, одни кости.