Николай Сташек - Крутыми верстами

• Название: Крутыми верстами
• Автор: Николай Сташек
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1982

Автор — генерал-лейтенант, Герой Советского Союза — повествует в своей книге о Великой Отечественной войне, о героях Курской битвы и форсирования Днепра. Его герои — офицеры и солдаты Советской Армии. Он показывает их в бою и на марше, в госпитале и на отдыхе. Прослеживает судьбы многих из них и в первые послевоенные годы.

---

Николай Cташек Крутыми верстами

В написании романа мне оказала неоценимую помощь подруга жизни — Валентина Михайловна. Ей он и посвящается

Коротко об авторе

Николай Иванович Сташек родился в 1914 году. По путевке комсомола в 1934 году был направлен в гидроавиацию. Но вскоре судьба прочно связала его со службой в пограничных войсках.

Великая Отечественная война застала Николая Ивановича на учебе в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Длинный путь прошел коммунист Сташек по дорогам войны. За мужество и отвагу, проявленные в боях, он был награжден несколькими орденами и медалями. Ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

После войны он закончил Академию Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова, служил в войсках, а затем был заместителем начальника Военной академии имени М. В. Фрунзе. Защитил кандидатскую диссертацию. Ему была присуждена ученая степень кандидата военных, наук и присвоено ученое звание — доцент.

В настоящее время генерал-лейтенант Я. И. Сташек ведет большую военно-патриотическую работу среди молодежи. Многие годы занимается литературной деятельностью. Его стихи и песни публиковались в газетах и журналах.

Роман «Крутыми верстами» — его первое многоплановое произведение. Повествует оно о солдатах и офицерах, о героях Курской битвы и форсирования Днепра в 1943 году.

Часть первая Вздрогнула земля

1

Зимнее наступление, в котором участвовал полк Дремова, началось 26 января сорок третьего севернее Касторного, а в последнюю атаку на его завершающем этапе полк поднимался 17 марта.

Подразделениям полка не удалось прорвать укрепленную, заранее подготовленную оборону, и они залегли на открытой местности в 200–300 метрах от вражеского переднего края. Никто и не подозревал, что с этого времени на картах всех масштабов — от самой маленькой, истертой за пазухой у взводного, до самой большой, исполосованной разномастными стрелами, по которой маршалы докладывали Верховному обстановку на фронтах, — с правого фланга полка потянется та знаменитая Курская дуга, о которой спустя несколько месяцев узнает весь мир.

Перед личным составом полка встала задача как можно быстрее укрыться от обстрела противника и создать надежную систему огня.

Местность для обороны лучше и не надо: высотки, овражки, почерневший мелкий кустарник. Но как ни хороша, как ни удобна местность, это еще далеко не оборона. Чтобы сделать ее недоступной для противника, требовалось очень много сил и людского пота. Дело в том, что, работая лопатой, даже лежа на боку или стоя на коленях, боец непрерывно находится под неослабным наблюдением противника, а значит, и под огнем.

На первых порах бойцы укрывались в снежных окопах, но, когда солнце начало пригревать, находиться в них стало невозможно: окопы заливало талой водой.

Был лишь один выход — вгрызаться в мерзлую землю. Но как? Бойцы в ходе зимнего наступления растеряли шанцевый инструмент, а какими-либо запасами полк не располагал. В дивизии нашлись лишь лопаты, но и их было крайне мало. Недостающее пришлось изыскивать у местного населения прифронтовой зоны.

Благодаря стараниям старшин подразделений и полковых хозяйственников проблема была с горем пополам решена: роты дополнительно получили некоторое количество лопат, мотыг, ломов, топоров. Бойцы принялись за работу, не щадя сил, пренебрегая пулеметным и минометным огнем противника.

В ближайшие же дни на переднем крае появились ячейки не только для стрельбы с колена, но и стоя. Это был несомненный успех, но Дремов его расценивал лишь как первый шаг к созданию прочной обороны. Он никогда не забывал о том, что она должна быть прежде всего противотанковой.

Изучая местность на участке полка, Иван Николаевич строго выполнял приказ командарма о том, что основу обороны должна составлять система противотанкового огня и что позиции не только каждому противотанковому орудию, но и каждому противотанковому ружью обязан указывать непосредственно на местности лично командир полка. Дремов сделал еще больше. Он лично намечал позиции всем станковым пулеметам, места для дзотов [1] и сотов [2] и даже ручных пулеметов, добиваясь того, чтобы создать надежную плотность противотанкового огня хотя бы на основных направлениях и чтобы стрелковое оружие обеспечивало плотность не менее четырех пуль на погонный метр перед каждой позицией.

И несмотря на то, что работы в обороне хватало с избытком для всего личного состава, в подразделениях нашлось немало истых хлеборобов, которые, ощутив запах пробудившейся земли, тучного чернозема, стали тужить по домашнему труду, по работе в поле. Им виделись первые борозды, россыпи золотистого зерна на ладонях. Хотелось пахать, бороновать, сеять. Разделяя это чувство в душе, Дремов в то же время понимал, что при появлении у солдата таких настроений он начинает мякнуть, забывать о жестокости врага. «Для войны такой солдат негож», — думал он.

С переходом к обороне Дремов взял за правило в конце каждого дня заслушивать доклады командиров подразделений о выполненных инженерных работах и обстановке в их районах. Четвертая рота находилась у него под особым наблюдением. И не только потому, что ее позиция, врезаясь мыском в расположение обороны противника, в случае перехода в наступление могла служить выгодным исходным рубежом для одного из батальонов. Его беспокоила судьба ее командира — молодого горячего лейтенанта Сироты.

Прибыв в полк в форме сержанта-пограничника, Сирота в первом же бою, после ранения офицера, принял командование взводом на себя. Прорвавшись в тыл отступавшего вражеского полка, взвод разгромил его штаб. Захваченного в плен начальника штаба Сирота доставил Дремову на НП. Подвиги сержанта были замечены. Его наградили орденом, удостоили офицерского звания и назначили на должность командира взвода разведки. Когда же потребовалось заменить безвольного, трусоватого командира четвертой роты, Дремов не колеблясь остановил свой выбор на Сироте. Вызвав лейтенанта к себе, сказал:

— Разведчик из тебя получился неплохой, но, думаю, довольно тебе сидеть на взводе.

— Как понимать, товарищ командир?

— А вот так. Принимай четвертую роту.

Сирота пожал плечами.

— Так я не силен в этом… в тактике. Не учился.

— Что поделаешь? Придется учиться. Противник того и гляди попытается выбросить роту с занимаемого мыска, а он ведь и нам самим очень скоро может потребоваться. Понимаешь?

— Это-то ясно, но справлюсь ли? Оправдаю ли доверие?

— Думаю, что справишься. Что-то есть у тебя от Антея.

— Не слышал о таком, — вскинул брови Сирота.

— Из легенды это. Говорят, много веков назад жил такой человек, который в единоборстве был непобедим до той поры, пока его не оторвали от земли — его матери. Для нас, командиров, такой питательной почвой является крепкая связь с бойцами. У тебя, вижу, тут всегда лады. Находишь нужное слово для каждого бойца. А это главное. Так что давай. В чем не разберешься — спрашивай. Поможем.

Прибыв в роту, Сирота не стал задерживаться на НП. Сразу отправился к солдатам, считая, что ротный должен начинать свою службу там, вместе с ними. Встретив в самом начале траншеи затаившегося в ячейке пулеметчика, спросил:

— Так сколько здесь ты подстрелил фашистов? Небось счет им потерял?

Солдат еще плотнее прижался к земле и посмотрел на Сироту с удивлением.

— Да как его тут? Не дает головы поднять. Дашь зевка — продырявит котелок. Так что приходится больше на брюхе ползать.

— Вот это уже дрянь дело! Распустили гадов. Это они должны на брюхе ползать. Надо, чтобы они здесь света божьего не видели, чтобы трясло их как в лихорадке. А ты…

— Попробуй сам, — с недоверием покосился пулеметчик.

— А что пробовать? Земля наша, мы ее хозяева и не смеем допускать, чтобы он над ней глумился.

В первые же дни Сирота занялся бойцами, начиная с постановки на местности каждому конкретной задачи. Прошло немного времени, и дела пошли на поправку: люди оживились, заметно повысилась их огневая активность. Даже тот угрюмый пулеметчик, с которым Сирота вел разговор в день прибытия в роту, теперь выслеживал фрицев и накрывал огнем назначенные ему огневые точки. А как-то перед вечером, заставив умолкнуть вражеский пулемет, утирая губы, как после смачной еды, улыбнулся своему помощнику:

— А что, брат, теперь, пожалуй, можно и покурить.

— Почему бы и нет. Фашистам глотку заткнули. Можно сказать, становимся здесь хозяевами.

— Ну да. Даже кости распрямляются. А все потому, что башковитый у нас ротный. Толковал, что немчуру прижучит, вот своего и достиг. Ишь молчит, — кивнул он в сторону противника.

— То, что башковитый, верно, но главное — партийный он. Есть у него такие с вескостью слова, что тянется к нему наш брат. Говорят, что был он пограничником, войну начал где-то под Брестом.