Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

• Название: Черная шаль с красными цветами
• Автор: Борис Шахов
• Жанр: Проза

---

Это отец уже не сердился, не выговаривал, а просто размышлял вслух, для Феди, и заботами делился, и объяснял как им вдвоем так поступить, чтобы и семья не страдала, не сидела потом голодом, и чтоб человеку помочь, раз уж так вышло, что от их, от Тулановых, воли человек зависит.

Федя понимал: нельзя в их суровой парме-тайге жить бездумно. Всякий день в году несет свой груз забот, житейских и сезонных, сегодня не сделаешь- потом горючими слезами заплачешь, да. Есть заботы, которые можно наверстать. Есть и такие, которые минуты не ждут. Сенокос, к примеру. Не накоси вдосталь сена скотине - чем станешь кормить? А скотина голодная - и сам зубы на полку положишь…

- Батя, а если… это самое… Если прямо с устья Черью меня отпустить? Пока луг расчищаем, пусть Илья с нами живет, да и поможет, руки-то есть, рабочий он человек. А как расчистим, так мы с ним вверх и пойдём, пока вода позволит. Если до конца не сможем подняться, оставлю лодку у верхней избушки, а оттуда напрямую выйдем на Переволок. С Переволока до Кыръядина опять же на своей лодке спустимся. А оттуда уж он сам на Чердынь выйдет, не маленький. Туда-обратно дня за четыре обернусь. А если у бабушки не задержусь, то и за три успею. А?- Федя с надеждой смотрел на отца. Он все продумал заранее, но нельзя было сразу, пока отец не остыл, выходить со своим предложением. Сгоряча отец мог и отвергнуть, а потом самолюбие не позволило бы ему согласиться.

Очень Феде хотелось, чтобы отец кивнул: все вроде толково придумано, только одобрить. А уж он постарается, не задержит. Дел-то по дому до зимы ого сколько.

- Как же… Двести тридцать верст он в три дня проскочит… По Ижме да Ухте так неделю гулял. Я-то, дурак, отпустил,- ворчал отец и на сына, и на себя самого.

- Там кое-где можно срезать, прямиком через леса не столь много выйдет,- заметил Федя.

- Да уж придется так и сделать,- сказал отец после долгого раздумья.- Не оставлять же его здесь. И потом, слышал я стороной, есть и в наших краях такие - по-ли-тики. Говорят, неплохие люди. Может, и твой - хороший, бог ему судья. Теперь уж куда денешься, придется до конца помочь.

С сердца у Феди будто тяжелый камень свалился. Отец на ветер слов не бросал и даже перед родными своими, самыми близкими, слова своего не нарушал.

- Ты знаешь, батя, он хороший, Илья. Нисколько не задается и нисколько не важничает. Хоть с машинами работает.

- Ладно, хвали давай, хвали. Немало ты с ним зверя тропил, не одного медведя взял… Как же! У нас тут не больно-то позадаешься, если не знаешь даже, в какую сторону ноги направить, чтобы из лесу выйти… Тут, брат, все сговорчивые, особенно без проводников.

Федя осекся в своих похвалах, но все же добавил:

- Да видать человека-то.

- Снаружи - видать. А чтобы суть схватить, сердцевину, что у него на душе да на сердце - много каши надо выхлебать из одного котелка… Да и то еще просчитаешься. Ладно, матери я сам расскажу. Чтоб нам на троих приготовила. Да и на дорогу вам потребуется. Мать на кривой не объедешь.

Отец погладил рукоятку грабелек, поднялся со скамейки.

- Тебе придется на Ошъель завтра утром идти. Сегодня возьми топор да посмотри подсеку. Проверь загородку. Очень добрая рожь поднялась, не потоптал бы скот. Сам я по дому кое-чего поделаю. Да накомарник еще один нужен, зашевелились уже, черти проклятые. Еще пара таких теплых дней - деваться некуда будет, заедят.

…Обратно Федя вернулся уже к вечеру. До подсеки было не столь далеко, самое большое верст пять. По сосновому бору идти не жарко, и ногам приятно в легкой кожаной обутке с подстилкой из ржаной соломы. На подсеку пришел и невольно заулыбался: между редкими соснами густо щетинилась рожь выше колен, а верхушки стеблей уже в трубку заворачивались! Чудеса, да и только. После того, как отожгли этот кусок лесной земли, отец, еще прошлым летом, горстями разбросал зерна ржи прямо в золу. А Федя, приспособив комель елки с толстыми сучьями, таскал его за Серко вместо бороны между деревьями, царапал выжженную землю. Нынче черная земля зазеленела веселой зеленью - глаз радуется. Федя обошел загородку - жерди, привязанные к соснам с помощью молодых, расколотых пополам елочек. Ни одна не сломалась, не упала, никто подсеки не потревожил, Гордей и Агния ждали брата, усевшись на помосте - взъезде на сеновал. Похвалились:

- А мы еще до обеда все сделали, всю картоху обтяпали!

- Мы тебе баню протопили.

- А воду носили вдвоем, ведро повесили на коромысло, на серёдку и тащили за концы, нисколько не выплёскивало. Хочешь, покажем?

- Да знаю я, как это,- засмеялся Федя, довольный заботами о себе. Только все изошли на крыльцо, мать позвала ужинать: пока баня настаивается. Глаза у матери были красные, будто бы заплаканные. Федя догадался: отец рассказал ей про Илью. Переживает мать. Посредине стола была деревянная миска с кислой перловой похлебкой, приправленной сметаной. Кислый пирог с сывороткой. Два ячменных хлебца, разломленных пополам, и один целиком. Федя взял полхлебца, но мать протянула ему целый:

- Федюшко, это тебе. Ты с дальней дороги вернулся…

- Хватит и этого,- отказался он,- чай, не дрова рубил…

Ели без спешки, степенно, не стремясь опередить друг дружку. Черпнет батя ложкой в миске, после него и остальные тянутся, потом ждут, пока он снова черпанет, вперед него не лезут. Мать вздыхала горестно, сдерживая в себе тревожные вопросы к сыну, но не стерпела-таки:

- Как же так, сынок? А если б попали, когда стрелили? Да я бы с горюшка померла… Надо ж беречься среди чужих-то людей. Да бог с ними, приезжими, отнес бы ведро солдатику…

Отец сердито хлопнул ложкой о стол:

- Дай себя захомутать - как же! Долго ли вольного охотника взнуздать!.. Запрягут да станут погонять плетью, на своей-то земле. Чему учишь?

- Я что… от худых людей.- Мать концом платка осушила глаза, чуть помолчала.- Так мне завтра опять придется хлебца испечь?

- Да уж придется,- буркнул отец.

- И надолго вы туда?

- Кто знает, пойма ивняком заросла с той и другой стороны. И хлама, валежника нанесено рекой… Дней за пять, может, управимся. Да и этим,- отец кивнул на Федю,- придется в верховья Эжвы идти. Я возьму старенькие сети, старица там рыбная, чего-нито на пропитание зацепится… Но вовсе без домашней еды нам никак, мать.

- Да как же без домашней,- заторопилась та,- сами вдвоем идете, да еще третий там…- добавила она почти шепотом.

Миски на столе опустели. Гордей толкнул Федю в бок, чтобы пропустил. Федя встал. Ребята заскользили по лавке и выскочили на улицу. Мать уже прибирала. Но отец оставался на своем месте, и Федя снова присел: отец сидит, значит, разговор не окончен.

- Ты-то сегодня попаришься, а тот, кого в Ошъеле оставил?

Федя давно научился понимать отца с полуслова, а то и с полувзгляда. Учит тому жизнь крестьянская, а особенно - охота в тайге. Ответил:

- Я думал на Ошъеле ему баню протопить.

- И дров не жалей, в лесу живем. После этакой-то дороги да с непривычки человеку отмякнуть надобно. Баня вылечит. Тогда, Марья, приготовь человеку белья какого на смену. Я послезавтра рано поплыву, да и вы не задерживайте. Еды вам на дорогу возьму.

Отец повернулся лицом к иконам в красном углу, перекрестился. Федя последовал примеру отца, потом вышел на улицу. Облокотился на верхнюю жердь изгороди, засмотрелся на ту сторону реки. Он не помнил, когда впервые, вот так, остановился и стал смотреть вдаль, но теперь это случалось часто - замечательный вид открывался с высокого обрыва на безбрежную даль синеющей пармы! Казалось, нет тайге ни конца ни края. Если все время туда идти, на восток, идти и идти,- попадаешь на Печору-реку. А в ту сторону - упрешься в Урал-гору. Если держать строго на запад, на запад - попадешь на реку Вишеру, а Вишера, говорят, сама приток Эжвы. Если вниз по Ижме поплыть - то понесет она на север, и опять же на Печору выплывешь. А если надо тебе податься в верховья Эжвы, то правь на юг, не сбейся - только на юг. Выходит, в какую сторону ни подашься, обязательно выйдешь или на Печору, или на Эжву. Две главные реки. И выходит, их Изъядор словно как в центре расположился. В центре громадного, неохватного таежного края. Изъядор - двадцать одна изба в верховьях журчащей на частых перекатах Ижмы, у самой кромки чистого соснового бора…

Хорошее место выбрали прадеды! Красивые, веселые, богатые зверем-птицей и рыбой. Потому купцы через Изъядор и норовят проехать, не миновать прибыльное место. Чуть мороз реки льдом схватит, они уже тут как тут. Охотникам еще и расплачиваться нечем, а купец уж каких только товаров не навезет. И в долг не жалеет, бери, сколько хочешь. Но, конечно, не всякому много дадут, купец - он с разбором на слово верит. Скажем, отцу Феди тот же Яков Андреич да и Попов из Чердыни дают по желанию. Отец, правда, лишку не просит, если чего и возьмет в долг - только в обрез, по нужде. А вот Зильган Петр и взял бы поболе, но дудки, руки коротки. Однажды Федя сам слышал, как Яков Андреич сказал Петру: хочешь больше брать - ходи в лесу пошустрее. Вон как Тулановы ходят, отец с сыном… Так что не простая у купца доброта, а с прикидкой: этот с лихвой вернет, а с того еще и требовать придется да на другой год долг переносить. Ну а взял в долг - тогда и разговор c тобой уже не простой, а как с должником, никуда не денешься.