Кальман Миксат - Черный город

• Название: Черный город
• Автор: Кальман Миксат
• Жанр: Классическая проза

---

Бибоку нужно было пробраться в Лёче. Но в город соваться не следовало: в Лёче хозяйничали куруцы, — как знать, вдруг среди них окажется нежелательный знакомый. Кроме того, в своем собственном городе лёченцам легче будет торговаться с Бибоком, покупая у него грамоту Гёргея: не отдашь добром, отберут силой, — люди сейчас не очень-то церемонятся.

Итак, в Лёче он ни ногой. Но тогда куда же? Поселиться по эту сторону ворот, где власть находится в руках Пала Гёргея, еще опаснее. Правда, территория здесь пошире первой.

Бибок остановил свой выбор на трактире в загородном парке. Из рассказов Клебе ему было известно, что в этом году трактир там держит некий Петер Карась, мясник из Кашши, тот самый, что в прошлом году арендовал кенделевскую гостиницу в Гёргё, но был вытеснен оттуда каким-то словаком, предложившим Кенделю больше арендной платы. Вот к этому-то Карасю «полковник» и задумал направить свои стопы. "Поселюсь у него, — решил он, — и буду жить, пока не обстряпаю свое дельце. У трактирщика на втором этаже имеются комнатушки. А как заведу с Карасем знакомство поближе, поболтаю о гёргейцах. Давненько я не слыхал ничего ни об отце, ни о своей супруге".

Обдумав все до мелочей, Бибок отправился в трактир, и все произошло так, как он и предполагал.

Прибыл он к господину Карасю ранним утром, на рассвете, и попросил сдать ему комнату.

Трактирщик — круглый, как колобок, венгр с лихо закрученными усами был, правда, поглощен созерцанием восходящего солнца и зевал при этом так широко, словно собирался проглотить небесное светило.

— Доброе утро!

— Вам тоже, — совершенно машинально пробормотал Карась и тут же спросил: — Что угодно?

— Комнату.

— Комнату? — удивился трактирщик. — А зачем вам комнату?

— Хочу отдохнуть — устал.

Господин Карась, не утруждая себя ответом, пошевелил густыми бровями и указал взглядом на скамейки в парке.

— Но я хотел бы соснуть.

Трактирщик взмахнул трубкой с длинным чубуком и показал на ярко-зеленую лужайку под дубами, где свежескошенное сено источало такой аромат, что и король не отказался бы прилечь и вздремнуть на пышной охапке.

— А я хочу в постели.

— Гм… — заворчал Карась. — Сахарный вы, что ли?

— Я всю ночь шел.

Господин Карась с ног до головы окинул взглядом пришельца и, поскольку времена были суровые, решил подвергнуть его допросу.

— А кто вы такой, сударь?

— Поляк.

— И только?

— Пока — да.

— Чего же вы не идете в город?

— Не хочу.

— Почему не хотите?

— Вас это не касается.

— Это верно, — заметил Карась, однако его суровость изначала понемногу смягчаться. — И надолго нужна вам комната?

— Дня на два, на три.

— Неужели вы собираетесь оставаться здесь так долго?

— Да.

— У вас какие-нибудь дела здесь?

— Да.

— Здесь, у меня?

— Именно.

— Что же вы собираетесь делать?

— Оседлать удачу.

— Ну так вот, сударь, комнаты у меня для вас нет. Весьма сожалею. Но позавтракать с собою, коли не побрезгуете, я вас приглашу. Слушай, Эва, свари-ка немножко демикату, — крикнул он кому-то в сени.

Бибок недовольно поскреб в затылке. Но что ему оставалось делать? Позавтракать-то, во всяком случае, было не лишним.

Голод мучил его, пожалуй, пуще усталости; услышав о демикате, он готов был уподобиться голодному коню, который нетерпеливо ржет при виде охапки сена.

В ответ на оклик хозяина в сенях кто-то зашевелился. Немного погодя трактирщик вошел в дом и вскоре возвратился с маленьким мальчиком на руках.

— Спит моя повариха, и вся прислуга еще спит, — пояснил Карась. — Вчера допоздна не ложились. Куруцкие офицеры веселились тут, пировали по случаю дня Петра и Павла. А теперь, пока жена варит демикат, я буду за няньку.

— Это у вас младшенький? — спросил Бибок.

— Единственный. Других не имеется.

— Что ж, пусть себе растет с богом. Только отчего же он у вас такой худенький?

— Это-то меня и мучит! На глазах чахнет малыш, знать, болен чем-то. И всегда он такой печальный. Сглазил, наверное, какой-нибудь злой человек.

— И вы ничем не лечите его?

— Как же не лечим? Окуривали, заговаривали. На двух лошадях не успеваю знахарок всяких катать сюда да обратно, со всех концов Сепешского края привожу.

— А ну, дайте-ка мне мальчонку, хозяин.

Бибок взял ребенка на руки, приложил ухо к его груди, взглянул на язык, пощупал пульс.

— Нет у него никакой хворобы. Здоров он, как орешек, — определил Бибок после своего обследования.

— О, вашими б устами да мед пить! Но какая-то причина все же должна быть?

— Вот я над этим ломаю голову. Причина должна быть, но не в ребенке она.

— Как вас понимать?

— Ну, скажем, нюхаем мы герань и вдруг чувствуем: она пахнет клопами. Так ведь причина-то не в цветке, а в лесных клопах, которые по нему ползали!

— Верно, — согласился Карась и, увидев, что имеет дело с человеком умным, не поленился спуститься для него в погреб за бутылкой доброго старого вина. Тем временем Бибок сумел рассмешить мальчонку, — запряг двух майских жуков в игрушечную тележку; ребенок оживился, даже легкий румянец появился у него на щечках. (Откуда было знать отцу, что гость слегка потрепал их!)

— Вот, взгляните на сына. Стоило ему попасть в мои руки…

И впрямь произошло настоящее чудо: заморыш-мальчонка хлопал в ладоши и радовался игрушке.

— Дай, я сам! — пищал он слабым голоском и тянулся к "упряжке".

Тем временем сварился демикат, знаменитый суп сепешских чабанов, приправленный брынзой. Подавала его на стол худенькая бледная женщина с ввалившимися щеками и впалой грудью. После дымящегося супа она принесла на второе кусок холодного жареного мяса и удалилась, унеся с собою ребенка. Бибок после первой же чарки приветливо спросил:

— Мать мальчика?

Карась утвердительно кивнул головой.

— А что, мальчонка с нею спит?

— Да, с нею.

— Так вот в этом и причина! Я так сразу и подумал: супруга ваша нездорова. Ребенку надо либо совсем отдельно спать, либо с какой-нибудь здоровенной служанкой. Маленькое тельце наливается от большого силой и такой же цвет принимает. Заяц — делается того же цвета, что и земля, на какой он спит, лягушка — зеленая, как трава. А посмотрите на мясников — они все, как один, толстые, красномордые. Отчего? Оттого, что дышат испарениями здоровых мясных туш, которые разделывают.

Этот последний довод убедил Карася.

— Что верно, то верно! — согласился он и протянул руку Бибоку. — Скажу прямо, просветили вы меня. Конечно же, благоверная моя больна. А ведь девушкой была ой как хороша! — Трактирщик даже языком прищелкнул. — А теперь вот кашляет. Ну, что же, попробуем. Есть у нас одна служанка. Здоровенная, толстая девка из Кешмарка. Лицо красное, так и пышет здоровьем. Буду с ней класть мальчонку. И другая есть еще — кухарка, ну, та тоненькая, стройная, будто козочка горная. Вот и пусть малец спит с ними по очереди, как турецкий королевич. — И трактирщик засмеялся, довольный своей шуткой. — Только рановато начинает, мошенник, а? Я вам их обеих покажу, они сейчас встанут. Определите, какая лучше. Да, что-то еще я хотел у вас спросить? А вас как звать?

— Антал Тройский.

— Петер Карась, — представился хозяин, и они еще раз пожали друг другу руку. — Ага, вспомнил. Скажите мне, только честно, вы храпите во сне?

— Нет.

— Кашляете?

— Нет.

— Верно?

— Говорю же: нет!

— Ну тогда пойдемте, я сейчас же покажу вам вашу комнату.

— Вот не подумал бы, что вы, господин Карась, такой шутник, — весело засмеялся Бибок. — А я уж и впрямь решил, что у вас нет свободной комнаты.

— Вообще-то говоря, действительно — нет. Вернее, не полагалось бы переуступать ее никому другому. Но вы сделали для меня такое доброе дело, влили в мое сердце капельку надежды! Как увидел я, что малютка смеется, так я теперь для вас ничего не пожалею, последнюю рубаху с себя сниму и вам отдам. Занимайте комнату, господин Тройский, и отсыпайтесь себе на здоровье…

Над серединой трактира возвышался мезонин, состоявший всего-навсего из двух комнат; туда вела крутая лестница, прилепленная к задней стене. Обычно комнаты эти занимал сам трактирщик, если у него было многочисленное семейство, однако в списках полиции имелись сведения, для каких целей иногда использовалось помещение. Недаром старуха-сплетня возмущенно нашептывала добродетельным людям, что в этих комнатах устраивают свидания жители и жительницы города Лёче, влекомые друг к другу нежной страстью. Сюда тянулись нити многих любовных приключений. Сенат совсем уж было решил снести мезонин и, наверное, привел бы свой замысел в исполнение, если бы старый Мостель не спас верхние комнаты трактира мудрыми словами: "Велите тогда заодно сжечь в городе все перины и подушки, потому что они-то больше всего и служат пособниками любострастия". После этого сенат счел достаточным включить в договор с трактирщиками-арендаторами пункт, запрещавший "использовать верхние комнаты для безбожных целей". Прав был старик Мостель или нет, одному богу известно. Ведь любовь всегда найдет себе дорогу, какие бы рытвины и ухабы не выбивала на ее пути колымага лицемерия. Амура не прогонишь прочь, сломав его храмы. Справедливо, однако, что вышеупомянутый мезонин отнюдь не мог служить символом благонравия для молоденьких девушек, приходивших в парк на прогулку в послеобеденные часы, — уж очень много плутовки наслышались о нем. Ведь они слышат, о чем говорится дома. И до чего эти озорницы сообразительны. Их занимает всякая таинственность, им было любопытно, что лестница, ведущая в эти комнаты, устроена позади дома в заброшенной части парка, где густые кустарники похожи на тропические джунгли. Сплетающиеся кроны деревьев, кажется, так и шепчут: "Тс, тише! Ходите на цыпочках!" Занавешенные окна с лукавым бесстыдством поглядывают на парадную часть парка, а лиловые цвети глициний, карабкаясь по стенам здания, тянутся к самым окнам, источая какой-то дразнящий, пьянящий аромат.