Кальман Миксат - Черный город

• Название: Черный город
• Автор: Кальман Миксат
• Жанр: Классическая проза

---

Зрители следили за борьбой, затаив дыхание. Тетушка Марьяк, выбежавшая из кухни, ломала в отчаянии руки и причитала:

— О господи! Сейчас его благородие, господина Эсе, удар хватит! Шолтеса-то мне ни капельки не жаль, — как он, нахал, посмел драться с таким знатным барином?

Оба борца и в самом деле раскраснелись, как кумач, и Палу Гёргею пришлось вмешаться:

— Довольно! По крайней мере, отдохните.

По этому приказу парень выпустил из рук старого барина и, тяжело дыша, будто усталый гусак, стыдливо признался:

— Ваше благородие, да вы прямо из железа кованы. Добросердечный Эсе сжалился над Шоптесом и утешил его:

— Не всегда, сынок, тот сильнее, кто бьет, а тот, кто крепче на ногах стоит. Ну, ладно, давай заключим мир, потому что я все-таки не железный. Устал. Признаюсь, изрядно ты меня помял. Будем считать, что победил ты, а посему ставлю вам бочонок вина. Почем отдашь мне один бочонок? — повернулся Эсе к хозяину.

— Вином я не торгую. Но в Гёргё желание гостя — закон, так что вино для вас будет, — отвечал хозяин и отдал распоряжение приказчику выкатить «войску» бочонок вина. И начался тут пир. Однако герой дня, господин Бибок, не принял в нем участия. Он сослался на головную боль, но причина была совсем в другом: пока приезжие господа обедали, к ним приехали два новых посетителя, обедневшие дворяне: Иштван Пири из Колчо и Янош Лискаи — искатель приключений из Долян, который жил невенчанный с одной пожилой женщиной; кстати сказать, это он, разбойник, воскресил из мертвых Пишту Карой [Самостоятельная история, имевшая место около 1700 года; она на много лет привела в волнение всю Венгрию. К сожалению, я смогу рассказать о ней только после "Черного города". (Прим. автора.)].

Господин Бибок, надев рваную одежонку, которую он накануне спрятал в кустах сирени, прокрался в коридор, соединявший между собой комнаты для гостей, и забрался в черную от копоти печную топку. Печь была огромная, потому что она обогревала сразу две смежных комнаты. Бибок достал из кармана стамеску и выковырял из двух противоположных стенок печи по одному кирпичу, чтобы можно было разобрать каждое слово, в какой бы из этих двух комнат гости барина ни вели свои разговоры с приехавшими дворянами. Через два эти отверстия в печь проходило достаточно воздуха, и Бибок не мог бы в ней задохнуться. Но комнаты для гостей не отапливались со времен Комитатского собрания, происходившего в январе, и в печке поселилась собака со щенятами. Щенки были еще слепыми и приняли Бибока за свою мамашу. Однако если бы собака в это время вернулась, она подняла бы неистовый лай, и гости наверняка догадались бы, что в печи кто-то спрятался. Только ради важной и, может быть, прибыльной тайны Бибок решил пойти на риск. Дело было опасным, да и ждать пришлось довольно долго. Черт бы побрал эту Марьяк с ее бесконечным обедом! Но вот, наконец, топ-топ: идут! Бибок вздохнул с облегчением, вставил вынутые кирпичи на место, оставив лишь небольшие, незаметные щели. Один из прибывших дворян прошел в комнату, а другой все прогуливался но коридору, проходя, как отчетливо слышал Бибок, возле самой печи.

Может быть, в комнате разговаривали очень тихо, а может, стенка печи приглушала голоса, только разобрать, что говорилось, и даже — кто говорил — было невозможно. Поняв, что он ничего не добился, Бибок хотел уже выбраться из своего укрытия, и не сделал этого только потому, что второй дворянин все еще бродил по коридору. Но вот Тамаш Эсе заговорил громче, и теперь можно было разобрать каждое его слово:

— Я, Иштван Пири…

По-видимому, он зачитывал текст присяги, которую вслед за ним повторял другой, приглушенный голос:

— "Я, Иштван Пири, клянусь истинным богом, что признаю Ференца Ракоци своим повелителем и останусь верен ему до последнего дня своей жизни, повинуясь днем и ночью всякому его приказу. Клянусь, что никогда я не покину знамени, которое он поднял за свободу нашей венгерской родины, никогда не продам своей души немцу и не поддамся искушениям какого-нибудь дьявола. Да поможет мне единый, истинный бог"

О, теперь «полковник» Бибок знал все, что ему нужно было, и когда с наступлением сумерек, гостя, несмотря на уговоры хозяина остаться еще на денек, стали собираться в дорогу, он едва сдерживал распиравшее его желание закричать во весь голос: "А я все слышал и все знаю!" Желание это было так велико, что, казалось, вот-вот вырвутся у него эти опасные слова. Не в силах владеть собой, Бибок скрылся в саду, чтобы не встретиться с кем-нибудь, и, будто помешанный, начал бегать взад и вперед по дорожкам между кустами смородины в крыжовника; к счастью, ему не повстречались ни садовник, ни кто-нибудь из слуг, занимавшихся прополкой, иначе он, увидев их, выпалил бы все, что знал. Он завидовал зеленой листве, которая шелестела так таинственно, словно деревья что-то шептали друг другу, а он, человек, действительно владеющий тайной, не может шепнуть о ней даже листве. Мало-помалу эта томительная потребность утихла — пришло желание поразмыслить. "Тайна чего-то стоит, — думал он. — И наверняка немало. Но только до той поры, пока я не поделился ею с кем-нибудь. Значит, надо держать язык за зубами. Но если я совсем никому не открою тайны, рано или поздно она сама собой откроется, продолжал рассуждать Бибок. — Люди возят порох не для того, чтобы лапшу им посыпать. Стало быть, о тайне нужно сказать. Но кому? Отцу — бесполезно. Общей нашей жене — тем более. Тайна эта может быть бесценной, но только для одного-единственного на свете человека. А он далеко отсюда, да и попасть к нему нелегко. Потому что человек этот — австрийский император! Уж он-то дал бы Бибоку за нее целый мешок золота, замок, а может быть, и генеральский чин. Настоящего генерала!"

Жарко стало большущей голове Бибока от таких мыслей, словно горшку в печи, когда его лижут со всех сторон языки пламени. Закипели в ней различные планы.

Эти мысли продолжали терзать Бибока и вечером, когда он сменял часовых. Обычно он делал это перед тем, как вице-губернатору лечь спать. Бибок являлся с коротким рапортом, докладывал, что ворота, как положено, заперты, что на башне стоит дозорный, "ничего такого" не замечено. Не обнаружили ничего примечательного и патрулировавшие по селу «гвардейцы» вице-губернатора. Бибок и на этот раз отдал привычный рапорт, что вокруг Гёргё все спокойно, но под конец все же не удержался и добавил: "Да если и было что подозрительное, то теперь эта опасность уже далеко отсюда". Слова эти вырвались у Бибока против его воли, а вице-губернатор уже насторожился и устремил на него изумленный, испытующий взгляд.

— Что вы там квакаете? — ворчливо спросил он.

Бибок смутился, попытался найти путь к отступлению, но ничего не придумал и в конце концов выпалил:

— Как вы полагаете, ваше превосходительство, что было у господина Эсе в его огромных сундуках?

— Он же сказал: приданое какой-то вдовы.

— Возможно. Только у этой вдовицы есть уже один законный супруг.

— Как? Ты ее знаешь?

— Была у нас в свое время с нею любовь.

— Бибок, Бибок. Перестань, бессовестный!

— Ей-богу, ваше превосходительство! И, как видно, я снова угожу в ее объятия, да, чего доброго, и вы, ваше превосходительство, тоже…

— Бибок, да вы основательно наклюкались! — улыбнулся вице-губернатор. — Я с самого начала подумал, что бочонка на ваше войско многовато будет. Ну, а хороша, по крайней мере, та женщина?

— Для нас с вами — наверняка. Сама великая красавица Венгрия!

— Как? Уж не хочешь ли ты сказать?..

— Совершенно верно, — ее приданое они и везли! Я ведь заглянул в сундуки. Полным-полны порохом да ружьями!

Вице-губернатор, снимавший в это время сапоги, с испуга поддел ногой саксонский прибор, изобретенный для этой операции, и тот отлетел в дальний угол опочивальни.

— Не может быть! — закричал Гёргей. — И кому же они везут это "приданое"?

— Ференцу Ракоци, сыну княгини Тёкёли.

— Что ты говоришь? Откуда ты это можешь знать?

— Я слышал, как они приводили к присяге тех людей, что вчера и сегодня приезжали к ним.

Гёргей, весь побагровев, вскочил на ноги.

— Приводили к присяге? Здесь, у меня? Почему же вы не доложили мне тотчас же?

— Потому что я не шпион. Пока это могло явиться доносом, я молчал. А сейчас — это только донесение, вот я и не таюсь перед вами.

— Ну и глупо, что молчали! — немного спокойнее заметил вице-губернатор, — А впрочем, может быть, вы и правы! Однако сейчас — все по коням и догнать! Они еще не могли далеко уехать!

Но Бибок только в затылке поскреб.

— Сегодня же суббота! Все мои ребята разбрелись по деревне, кто куда.

Жители Гёргё строго блюли добрую славу своих дочерей, — только раз в неделю, в субботний вечер, парням дозволялось наведываться в те дома, где имелись девицы; но уж в тот вечер парень мог оставаться с девушкой до рассвета, они тихим шепотом прогоняли скуку и сон, сидя рядышком на краю кровати, что уже само по себе немалое искушение, когда старики мирно похрапывают.