Илья Гордон - ТРИ БРАТА

• Название: ТРИ БРАТА
• Автор: Илья Гордон
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

В центре романа известного советского еврейского писателя И. Гордона «Три брата» – семья потомственных евреев-землевладельцев. Разбогатевший младший брат Танхум, которому случайно удается присвоить деньги конокрада, прибирает к рукам надел земли отца и заставляет работать на себя своих братьев. На широком социальном фоне развертываются драматические события, достигающие апогея в бурные годы гражданской войны, когда Танхум оказывается в стане врагов революции, а отец со старшими сыновьями с оружием в руках защищают ее завоевания.

Повесть «Мать генерала» рассказывает о подвигах наших людей в годы Великой Отечественной войны и о героизме советской женщины.

---

– Ешь на здоровье, с праздника остался.

Танхум притянул ребенка к себе, пристально вглядываясь, на кого он похож. Через открытую дверь он увидел в кухне Фрейду. Заслышав голос Танхума, она оглянулась, как ошпаренная отскочила от печи и кинулась к мальчику. Вырвав его из рук Танхума, она закричала:

– Не смей приставать к мальчику, слышишь? Будет свой – со своим и играй…

Злые слова Фрейды ножом полоснули Танхума по сердцу.

– Ведь как-никак я же ему… – начал было он заискивающим голосом, но Фрейда с яростью перебила:

– Зачем пришел? Дал плесневелый коржик и думаешь купить этим ребенка. Брось его, Шимеле!

И Фрейда вырвала коржик из рук ребенка.

– Пожалел выбросить эту гадость, так сюда принес? – злобно швырнула она коржик в лицо Танхуму.

Танхум стоял как оплеванный. Он решил было уйти, но заставил себя остаться, несмотря ни на что. Ему очень хотелось разведать, что говорят в семье о его подарке отцу… Пересилив себя, он стал ждать, когда отец закончит молиться… А тот как назло молился на этот раз много дольше, чем обычно. Пробормотав последнюю молитву, старик медленно, аккуратно сложил молитвенное облачение в мешочек и, словно не замечая Танхума, подсел к столу. Фрейда как будто этого и ждала. Тотчас поставила на стол миску картофеля в мундире, над которой белым облаком клубился пар, а рядом сковороду с ячменными лепешками.

– Садись, позавтракаем, повел глазами на Танхума отец.

И хотя Танхум вышел из дому, сытно поев, он не посмел отказаться от приглашения сесть за один стол с родными, ведь это могло помочь ему примириться с ними.

Обжигая пальцы, Танхум очистил картофелину и стал есть, то и дело окуная ее в солонку. Заедал колючей ячменной лепешкой из непросеянной муки, – давился, но ел.

– Ну, как тебе нравится наш хлеб? – спросил Бер.

Танхуму показалось, что отец не без задней мысли посадил его за стол, заставил есть эти лепешки: видимо, хотел показать – он схоронил свою пшеницу под соломой, отдал на съедение крысам, а его близкие не имеют возможности даже колючими ячменными лепешками наесться досыта.

– Ну, что же ты плохо ешь? – лукаво и не без ехидства спросила Фрейда. – Невкусно? Горло дерет?

– Разве я плохо ем? Это тебе показалось, – ответил Танхум, усердно жуя лепешки, которые горчили и застревали в горле.

– Ешь, ешь, – злорадствовала Фрейда;- попробуй, какой на вкус хлеб бедняков. Все говорят, что ты нам свой человек, ну что ж, мы поделимся с тобой нашей бедняцкой долей. Ну что, вкусно?… Пусть наши враги всю свою жизнь едят такой хлеб.

Танхум, который пуще огня боялся всяких проклятий, сплюнул три раза через левое плечо.

– Что, худо тебе? Обратно идут наши лепешки? – продолжала донимать Танхума Фрейда.

– Нет, что ты, я сплюнул, чтобы твои проклятия пали на головы врагов наших, а не на нас,. – ответил Танхум. – Я тоже ем хлеб из муки, в которую примешана ячменная. Кто теперь ест чистый пшеничный хлеб? Если у кого и сохранился небольшой запас пшеницы, то его берегут для посева. Если его съесть, сеять нечем будет. А не посеешь, в будущем году подохнем с голоду.

Танхум помолчал с минуту. Он ждал, не отзовутся ли отец или брат хоть словом на его речи. Но они сидели с опущенными головами, занятые каждый своими мыслями.

Видя, что никто ему не отвечает, Танхум продолжал:

– Ну ничего, с хлебом продержимся, перемучаемся как-нибудь. Немного муки для приварка я отложил на праздники, да и вы, я думаю, успели смолоть пшеницу, которую я дал отцу.

– Если у тебя самого так мало хлеба, – перебила Танхума Фрейда, – зачем же ты нам его дал?

– А что будешь делать, – притворно вздохнул Танхум, – сейчас такое тяжелое время! Еще раз говорю: снесите мою пшеницу на мельницу – и вот вам готовая мука для лапши на субботу.

– Мука на приварок! Мука для лапши! А всей твоей пшеницы едва хватит неделю кормить кур, – расхохоталась Фрейда.

– Сколько было, столько и дал, – обиделся Танхум и вышел из хаты.

«Худой мешок не наполнишь, – мелькнула у него злобная мысль. – Сколько ни сыпь, все уйдет через дыры. Уж лучше бы ничего не давать… А может, наоборот, лучше бы дать больше: глядишь – и оценили бы».

Беспокойство за зерно терзало его беспрерывно. Шутка сказать – отдать в чужие руки такое добро! Но другого выхода не было.

«Если уж родному отцу не верить, то кому же верить?» – утешал он себя, шагая домой.

Так, в большой тревоге и волнениях, прошло еще несколько дней.

И вот как-то поздним вечером, в густых сумерках, Танхум решил снова наведаться к отцу, чтобы хоть краем глаза взглянуть, цело ли его добро. Подойдя к домику и увидев у ворот какую-то подводу, Танхум насторожился.

«Власть приехала», – только и успел подумать он, услышав голос Давида.

Стараясь не выдать своего волнения, Танхум вошел в хату.

За столом сидел Давид и какой-то военный, видимо продармеец.

– Пришел в гости… Тянет к родному дому, – сказал Танхум, чтобы как-нибудь завязать разговор. – Ты, кажется, куда-то уезжал? – повернулся он к Давиду. – Хорошо, что хоть своих не забываешь… А мы уж начали было на тебя обижаться – появился в наших краях и тут же исчез…

Давид не ответил ему, беседуя с Бером и Рахмиэлом. Военный, наклонившись к Шимеле, спросил, как зовут дядю.

– Он буржуй, плохой: у него много хлеба, а мне принес плесневелый коржик.

Все расхохотались. Танхум побагровел от стыда и злости.

– Ну, буржуй так буржуй! Конечно, против тех, что дохнут с голоду, я, можно сказать, богач, – начал он. – А вообще, хорош буржуй, который хлеба пшеничного не ест досыта!

– Так, значит, у тебя хлеба нет? А я-то к тебе в гости собирался, авось чем-нибудь да угостишь, – насмешливо сказал Давид.

– Ну, уж для такого почетного гостя, да еще свояка, я бы наскреб по сусекам, – отшутился Танхум. – Со своим я всегда готов последним куском поделиться… Вот и для Рахмиэла я оторвал от себя немного пшеницы.

– Так-таки и оторвал, – прищурился Давид. – Неужто ты так обнищал, беднячок, что у тебя и в самом деле хлеба не осталось?

– Откуда же ему взяться?… Урожай, сам знаешь, был неважный. Хоть зарежь – ни зернышка не найдешь!…

– А ты добудь хлеб из того места, где спрятал его, – хватит и для родных, и для тебя, и для гостей еще останется, – серьезно проговорил Давид.

«Неужто отец выдал?!» – ударило в голову Танхуму. Он хотел ответить Давиду, отшутиться, но не поворачивался язык – точно прилип к гортани.

– Где спрятал?… Что спрятал?… – пробормотал он невнятно. – Мне нечего прятать… А если бы и было что, зачем мне прятать свое же добро? Разве у меня краденое?

6

Встреча с Давидом сильно расстроила Танхума. Не иначе, как тот пронюхал о его хлебе. Надо узнать, не проговорился ли отец неосторожным словом. Медлить нельзя. Но сегодня еще раз идти к нему опасно. Это может вызвать подозрение – то редко ходил, а то чуть ли не каждый день зачастил.

Рано утром Танхум поднялся, кое-как накормил и напоил скот и отправился к отцу. Войти в дом он побоялся и стал поджидать отца у дорожки, по которой старик по утрам ходил в синагогу. Но отец долго не появлялся, и Танхум вернулся домой удрученный. Все валилось у него из рук. Танхум собрался еще раз пойти к отцу, но не успел выйти из ворот, как увидел Давида.

Танхум растерялся, в глазах потемнело.

«Пропал я», – подумал он.

Однако сделал вид, что доволен его приходом,

– Наконец-то явился ко мне в гости…

– Хоть не звал меня, сам пришел, – отшучивался Давид.

– Как не звал? Я звал тебя в первый же день твоего приезда. Но какое это имеет значение – звал тебя или не звал: раз пришел, ты мой гость. Зайдем в дом, посидим, поговорим.

Танхум велел Нехаме подготовиться, чтобы принять гостя. Нехама засуетилась, подала гостю стул и начала накрывать на стол. Но Давид сурово заговорил:

– Мне сидеть некогда… Угощения мне не нужны. Я пришел по делу… Нам нужен хлеб для рабочих города. Продай нам его.

– Легко сказать – хлеб, – выдавил из себя смешок Танхум. – Пусть сначала рабочие нам, крестьянам, хлеба дадут, а там уже и мы им не пожалеем. По-моему, тебе хорошо известно, что у меня хлеба нет.

– Сказки рассказывай кому-нибудь другому, а не мне, – повысил голос Давид. – Кто-кто, а я-то хорошо знаю, что хлеб у тебя есть. Отдавай по-хорошему.

– Ну, если ты так хорошо знаешь, что он у меня есть, – бери его. Впрочем, если очень нужно, я уж, так и быть, наскребу пудик-другой.

– Ты мне только милостыни не подавай, – резко одернул Танхума Давид. – Придешь в ревком, там мы с тобой и поговорим.

– Чего ты от меня хочешь? Что ты насел на меня? – побежал Танхум вслед за вышедшим во двор Давидом. – Быть может, кто-нибудь наговорил тебе на меня?

– Я тебя и без того знаю, как облупленного. – Не оглядываясь, Давид вышел на улицу.

Танхум шел за ним, убеждал, умолял:

– Почему ты не веришь, что у меня нет хлеба? Давид не отвечал, быстро шагал вперед.