Анатолий Гладилин - Большой беговой день

• Название: Большой беговой день
• Автор: Анатолий Гладилин
• Жанр: Современная проза

 Те, кто был молод в 60-е, хорошо помнят это имя. С `Хроники времен Виктора Подгурского`, по сути, началась молодежная литература периода `оттепели`. Потом были `Дым в глаза`, `Вечная командировка`, `История одной компании`. Их читали взахлеб, передавали друг другу, о них спорили… И вдруг наступила оглушительная тишина. Анатолий Гладилин уехал из страны. Тогда казалось – навсегда. Разумеется, писать он не перестал. Выходили в свет его новые книги, но для советского читателя они были совершенно недоступны.Да и старые, любимые, были изъяты из библиотек и уничтожены… Сегодня Гладилин возвращается к своим читателям. Его романы `ФССР` и `Большой беговой день`, вошедшие в сборник, - своеобразные сатирические антиутопии, `опрокинутые` в наше советское прошлое,когда на повестке дня стояли два вопроса: как совершить мировую революцию и… на какие, собственно, деньги ее совершать. С первым вопросом разобрались: план создания Республики (ФССР) был разработан. А для его материального обеспечения КГБ командировал в ту же Францию профессиональных игроков в беговой тотализатор, чтобы те добывали деньги на местных ипподромах…

---

* * *

Пижон, сжав зубы, с тоской наблюдал, как уверенно чешут Лазутчик и Сайшен. "Эх, наша жизнь поломатая! Нет, со всей ответственностью можно сказать - нет счастья в жизни! Хватит, пора завязывать с ипподромом. Развлечение для идиотов. Все, больше сюда ни ногой! Кончен бал!"

И тут из-за поворота на последнюю прямую, из облака пыли, по бровке выскочила какая-то зараза и, пулей пройдя мимо фаворитов, припустила к финишу. "Что за черт, - успел подумать Пижон, - жокей в зеленом с красными рукавами..." И вдруг Пижон заорал визгливым пронзительным голосом и орал до тех пор, пока третий номер не пересек финишный створ.

А потом Пижон успокоился, откашлялся, вытер вспотевший лоб и, показав Профессионалу билеты с комбинацией 2-3, небрежно заметил:

- Пятерик в лобешник доехал. Разве плохо?

Профессионал одобрительно кивнул.

* * *

Большие призы кончились, и публика на трибунах заметно поредела. Оставались обыкновенные заезды, и Бакинец раздумывал: окунуться ему в них или... По идее, наездники сейчас должны пытаться сами химичить дубли и будут посылать своих гонцов в кассы. Гонцов-то перехватить можно, вопрос в другом насколько верны эти сведения? В заездах, заделываемых на скорую руку, всегда риск. Во-первых, наездники, как правило, склонны преувеличивать силу своих лошадей. Во-вторых, возможна намеренная лжеинформация. В принципе Бакинец не доверял наездникам. Недаром по ипподрому ходила его байка, что, дескать, если бы выставить всех наездников в ряд и пройтись вдоль этого ряда, заглядывая в лица, то любой здравомыслящий человек сразу бы ноги унес с бегов.

Когда-то, работая еще кинооператором на студии популярных фильмов, Бакинец снимал ленту о советских конных заводах. И под это дело познакомился со всеми бригадирами ЦМИ. Более того, портреты наездников, снятые крупным планом, Бакинец держал дома в специальной коллекции и показывал ее своим дружкам с неизменным вопросом:

- Вы бы дали этим людям взаймы три рубля?

Демонстрация портретов всегда имела исключительный успех, и обычно друзья отвечали, что не только трех рублей - трех копеек не доверили бы.

Однако не так давно Бакинца "обскакали" другой, более впечатляющей коллекцией. Его земляки, приехавшие из республики в Москву, привезли альбом с фотографиями, на которых были запечатлены уж такие жуликоватые рыла, такие подозрительного вида мордовороты, что Бакинец подумал - или это наездники с Бакинского ипподрома, или, еще вероятнее, портреты директоров комиссионок и заправил подпольного бизнеса. Бакинец высказал свое мнение, земляки сдержанно посмеялись, а потом открыли тайну: в альбоме были собраны фотографии (сделанные, конечно, не официально, а на дружеских пирушках) главных следователей прокуратуры Азербайджана, народных судей, крупных чиновников Министерства внутренних дел республики.

Бакинец оценил, как его лихо разыграли, и философски заметил: "Таков мир, в котором мы живем, и никуда от него не деться".

По натуре Бакинец был игроком и с одинаковым азартом увлекался картами, бильярдом и различного рода пари. Но, в отличие от большинства игроков, он мог остановиться в любой момент. Вот и теперь решил, что день сложился неплохо, на Черепети он отыгрался, Гугенотка притащила чистую прибыль, и самое разумное на сегодня завязать.

С другой стороны, томиться на ипподроме без дела было бы тоскливо. И Бакинец медленно спустился с трибуны второго этажа к заборчику у финиша, где гужевалась компания Илюши-Овощника.

Бакинца встретили настороженно, но почтительно, полным салютом наций, как и подобает большому кораблю. Согласно этикету, Бакинец осушил залпом большую кружку пива.

- Ну, Илюша, - сказал он, вытирая усы, - чуть было не утопил ты меня на Белом Парусе.

- Не говори, - миролюбиво ответил Илюша, - сам окунулся по уши. Хорошо, что бук Геночка подвернулся и подарил мне кое-что. Говорят, второй час плачет в туалете на восьмерке.

- С Гугеноткой в одинаре ты скомбинировал гениально, - признал Бакинец.

Щеки Илюши-Овощника зарделись девичьим румянцем. Не каждый день получаешь комплименты от самого Бакинца, да при всем честном народе.

- А ты где отбился? - спросил Пузаныч.

- Угадайте.

Компания наморщила лбы. Илюша-Овощник просчитал первым:

- К Черепети была непропорционально маленькая выдача. Твой почерк?

Бакинец поклонился, отдавая долг Илюшиной проницательности. Теперь все были умаслены.

- Какой прогноз на оставшиеся бега? - спросил Бакинец.

- Тухлые заезды, - ответил Илюша. - Вроде бы ничего интересного не предвидится.

- Давай поспорим, что будут крупные выдачи?

- Крупнее пятисот? - Илюша в несколько секунд просчитал варианты. - Идет, мажем на стольник. Мелкота в заездах. На пятьсот не потянут.

Вдарили по рукам.

Теперь Бакинец был при деле.

Тотошка, которая, затаив дыхание, наблюдала эту сцену "совещания в верхах", решила, что, наверное, Бакинец и Илюша-Овощник затеяли какой-то немыслимый дубль - держи, братва, ушки на макушке!

глава седьмая ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

- Райка, - сказал я, - ты мне так обрыдла, надоела, остоебенила, что давай поженимся.

- Странная у вас форма делать предложение девушке!

Опять на "вы"! Опять надулась! У нее вдруг бывает провал, когда она начисто перестает понимать юмор. Но не мог же я, как в романах девятнадцатого века, повязать галстук, купить розу и кукарекать про любовь.

Между тем у меня были самые серьезные намерения. После смерти мамы я почувствовал острое одиночество. Стал мнительным, по ночам, просыпаясь, прислушивался к биению сердца, считал пульс, боялся головных болей. И вообще школьному учителю нужна какая-то стабильность в жизни: ученики, к которым ты привязываешься, разлетаются после десятого класса, как птицы из клетки. Никто о клетке и вспоминать не хочет. И здороваются они со мной, только если случайно забредут на ипподром, - и то, подходят не выразить почтение, а узнать, кто приедет в следующем заезде. Возможно, я сгущаю краски. А все потому, что стал занудой. А зануде - одна дорога: жениться. И жениться на Райке. Во-первых, она чистюля, квартиру уберет так, что все блестит. Во-вторых, когда я болею - она от меня не отходит. Лучшей сиделки не найти. И любое дефицитное лекарство из-под земли достанет. В-третьих, я к ней привык. "Ночью, - как писал товарищ Маяковский, - хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское". Но это не совсем точно. Просто ночью в мои годы хочется куда-то спрятаться. И потом, с ней в этом смысле хорошо. Знает, как и за что хватать. И в-четвертых, она меня значительно моложе.

- Райка, - сказал я, - давай скидывай.

День живем вместе. Раковина, унитаз, кастрюли мерцают у меня в квартире голубым светом полярного сияния.

Второй день живем вместе. На плите борщ ароматизирует.

Третий день живем вместе. Мои выглаженные рубашки хрустят, как новенькие пятирублевки.

На четвертый день упреки: дескать, человек я интеллигентный, но не могу с девушкой про литературу и искусство поговорить.

А я, между прочим, четвертый вечер подряд, придя из школы, сочинения трех десятых классов читаю, проверяю. Девяносто два сочинения на тему: "Герои-краснодонцы - пример для подражания советской молодежи". По книге А.Фадеева "Молодая гвардия". Не я эту тему придумал, из РОНО директиву спустили.

Пятнадцать лет я преподаю литературу. Пятнадцать лет пытаюсь научить своих оболтусов любить Пушкина, Толстого, Гоголя, Маяковского. Я даже у Горького нахожу много интересного, ибо "буревестник революции" не только создал, извините, образ Данко, но и написал такую любопытную книженцию, как "Клим Самгин", которую очень рекомендую всем перечитать. Ну ладно. Однако все пятнадцать лет из РОНО требуют сочинений о героях-краснодонцах и меняют лишь названия тем: "Комсомольцы-молодогвардейцы - верные помощники партии", "Олег Кошевой - патриот своей страны"...

И не могу я, не имею права ученикам объяснить, что не было бы никакой "Молодой гвардии", если бы мать Олега Кошевого не жила сначала с господином немецким офицером, а затем с товарищем Фадеевым.

Девяносто два сочинения! И вы хотите, чтобы я в это время был способен беседовать с дамой о литературе и искусстве?!

На пятый день скандал. Оказывается, я смотрю на Райку без любви, совершенно не обращаю на нее внимания, нет во мне чуткости, понимания, и мне нужна не баба, а домработница.

На следующий день, вернув классам сочинения (три пятерки пришлось вывести), я отправляюсь прямиком на родной Московский ипподром. В четвертом заезде темно-серый жеребец Зевок от Кремня и Заплаты приносит мне 35 рублей. Профессионал и Пижон удачно выступают в последнем дубле. Короче, заваливаемся в девять вечера в "Арагви". Имею я право в теплой компании забыть героев-краснодонцев и несколько привести нервы в порядок?