Сэмюел Беккет - Мерфи

• Название: Мерфи
• Автор: Сэмюел Беккет
• Издательство: Ника-центр
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999

Сэмюэл Беккет (1906–1989) – один из самых известных представителей авангардной литературы двадцатого века, лауреат Нобелевской премии 1969 года. По насыщенности слова его сравнивают с Джойсом, а по умению показать тщету и безысходность человеческого существования – с Кафкой.

Творчество Сэмюэла Беккета – это поразительное сочетание рациональной иррациональности и творческой свободы, обузданной могучим и трезвым рассудком. Как человеку справиться с пониманием того, что его забросили в этот мир без его согласия, и какова глубинная природа нашего «я» – таковы вопросы, волнующие писателя.

На первый взгляд герои романа «Мерфи» выглядят бездельниками и моральными уродами, хотя, в сущности, это обычные люди, подобные тем, с которыми мы сталкиваемся ежедневно. Беккет лишь намеренно доводит до абсурда их мотивы и побуждения, не чуждые каждому из нас, искусно фокусируя внимание на отдельных сторонах личности. Как и в других его романах, здесь высокая трагедия неожиданно превращается в фарс, увлекая забавными ситуациями и неожиданными развязками…

---

Глядя на Мерфи спереди, уже нельзя было прийти к тем же предположениям о его готовности общаться с собачкой, что при взгляде на него, распростертого, сзади, но наша Утка уже зашла слишком далеко, и отступать теперь было поздно.

– У моей Нелли течка, – сообщила она голосом, в котором не слышалось совершенно никакой нежности к собаке, голосом горделивым и печальным.

Голос замер, давая возможность Мерфи высказать поздравления или соболезнования в зависимости от того, как он отнесется к этому обстоятельству. Мерфи не высказал ни того, ни другого, и Утка принялась рассказывать:

– Снимаю комнату, знаете ли, добираюсь аж из Пэддингтона, чтоб накормить моих бедненьких миленьких овечек, а теперь вот не рискну отпустить ее с поводка. Вот моя карточка, я Роза Роса, незамужняя, служу по направлению у лорда Жолча Полыньского, вы не знаете его? Он очаровашка, посылает мне подарки, в сложном положении сейчас, спадо с давних времен, без всякого мужского последника, ищет завещательные пентименти из au-delà, как она напрягается, как напрягается, чтоб быть подальше от города, поближе к природе, зов леса, защитник – железный человек, держит ее как в железной клетке, ей бы остудить свою горячую, кипящую кровь в зеленом Серпантине или в Большой Воде, что было бы еще лучше, конечно, вроде как с первой женой Шелли, ее звали Хэрриет, кажется так, да? Не Нелли, Шелли, Нелли, ой, Нелли, как я тебя ОБОЖАЮ![114]

Подтянув к себе собачку за поводок, Утка с величайшим проворством подхватила Нелли-таксу с земли и, прижав к груди, стала осыпать собачью мордочку поцелуями, которым Нелли обучила свою хозяйку в долгие вечера, проведенные вместе. Затем она вручила все еще подрагивающее животное Мерфи, вытащила из сумки пару пучков зеленого салата и поковыляла в ту сторону, где находились ее овечки.

У овец был очень несчастный вид, грязный, какой-то потертый, короткостриженный; они выглядели болезненно низкорослыми, корявыми, уродливо бесформенными. Овцы не щипали траву, ничего не жевали, не дремали, не наслаждались беспечным житьем. Они просто стояли на одном месте, погруженные в глубочайшее уныние, с опущенными головами, слегка покачиваясь, словно пребывая в сумеречном, помраченном состоянии своего и так слабенького рассудка. Мерфи никогда не доводилось видеть более странных овец; глядя на них, ему казалось, что они все вот-вот повалятся с ног. Некогда один наборщик сделал ошибку и набрал в строке стихотворения Вордсворта[115] «в полях курчавое говно» вместо «в полях курчавое руно», а теперь, хоть и по прошествии столь многих лет, при взгляде на овец в Гайд-Парке такая строка уже не показалась бы глупым издевательством над великим поэтом. Несчастные животные, но всей видимости, не имели сил убежать от незамужней Росы, подходящей к ним со своим салатом.

Она свободно расхаживала между овцами, пытаясь скормить им листья салата, тыкая зелень в их понурые морды; некоторые подобным же образом пытаются кормить сахаром лошадей. Овцы воротили в сторону свои печально опущенные головы, отказываясь от предлагаемого рвотного, и медленно возвращали их в прежнее, склоненное к земле положение, как только эту зеленую мерзость забирали. Роза Роса заходила все дальше и дальше в поле в бесплодных поисках хотя бы одной овечки, которая бы решилась отведать ее гадкого лакомства.

Мерфи настолько увлекся созерцанием этого трогательного зрелища – Роза Роса, как неуклюжий корабль, плывущий среди барашков в поисках не золотого, а «курчавого говна», – что начисто позабыл про таксу Нелли. А вспомнив о ней, обнаружил, что собака сожрала все его печенье, за исключением имбирного – судя по виду одинокого печенья, она принялась было и за него, но поворочав его немножко в пасти, почти тут же выплюнула. Внимательно присмотревшись к таксе, можно было даже определить (благодаря тому что теперь спина ее располагалась под некоторым, пусть и очень острым, углом к горизонтальной поверхности земли, а не находилась параллельно ей), что она сидит, а не стоит, при этом спокойно переваривая Мерфиев «обед». Между прочим трудность определения того, стоит ли такая такса или сидит на задних лапах, является одной из характерных особенностей именно такой породы длиннющих и низеньких такс, к каковой и принадлежала Нелли. Если бы Пармиджанино[116] взялся писать собак, он бы непременно изображал их похожими на Нелли.

Потрясенный потерей своего печенья, Мерфи снова переместил взгляд на овец и на Розу. Та попыталась изменить тактику. Теперь она клала свое подношение на траву перед овцой, выбранной в жертву, и отходила на пару шагов, надеясь, очевидно, на то, что в тусклом мозгу овцы произойдет разделение образа дарящей и дара; наверное, Роза Роса думала, что овец отпугивает не салат, а она сама. Надо прямо сказать, что Роза Роса совсем не была похожа на Любовь, Приносящую Свои Дары, она не сливалась воедино с тем, что давала; возможно также, что в сумеречном овечьем сознании присутствовало понимание того, что Роза – не салат и что желательно отделение последнего от первой. Но овечье сознание много проще, чем его себе представляла Роза, и поэтому салат, прикидывающийся естественным растением, произрастающим в парке, имел не больше успеха, чем тогда, когда его предлагали в виде чего-то экзотического.

В конце концов Роза вынуждена была признать свое поражение – какая горькая пилюля, которая делается еще горше оттого, что ее приходится глотать в присутствии совершенно незнакомого человека. Она собрала разбросанные по земле листья своего салата и поковыляла назад на своих коротеньких, однако же, мощных ножках к тому месту, где сидел на пятках Мерфи, горюя о своей невозвратной потере. Роза Роса остановилась рядом с Мерфи. Она молчала потому, что пребывала в крайнем смущении, а он не мог молчать потому, что был крайне удручен и возмущен.

– Знаете, – наконец прошипел Мерфи, – овцы, может быть, терпеть не могут эту вашу капусту…

– Это не капуста, это салат! – возмутилась Роза Роса. – Прекрасный салат-латук, свеженький, чистенький, хрустенький, вкусненький, замечательненький!

– А ваша текучая собака съела мой обед, – пожаловался Мерфи, – ну почти весь, оставила самую малость, то, что ей не понравилось.

Роза Роса опустилась на колени почти с такой же легкостью, как и нормально сложенный человек, и нежно обхватила собачью голову руками. Хозяйка и сука обменялись долгим многозначительным и понимающим взглядом.

– Должен сообщить вам, – ядовито проговорил Мерфи, – что ее извращенный вкус все-таки не извращен окончательно, поскольку – наверное, вам будет приятно это услышать – он не распространяется на имбирное печенье, а мои пристрастия в еде не идут столь далеко, чтобы я мог включить в свой рацион рейектменты[117] истекающей соками дворняжки.

Роза Роса, стоящая на коленях, стала еще больше похожа на утку… или, пожалуй, теперь у нее появилось сходство с обезображенным пингвином. Ее очень задело то, что Мерфи обозвал ее обожаемую таксу «истекающей соками дворняжкой». Ее грудь вздымалась и опускалась, она то краснела, то бледнела – в этом гадком en-deçà[118] y нее кроме ее Нелли и лорда Жолча почти никого не было… Да, но с другой стороны, ее любимая Нелли поставила ее в очень неудобное положение…

Будь на месте Мерфи Вайли, он бы утешал себя мыслью о том, что парк представляет собой «закрытую систему», в которой не могло иметь место общее снижение уровня аппетита – некоторое уменьшение аппетита в одном элементе системы приводит к некоторому повышению его в каком-то другом элементе системы, и общий баланс системы, таким образом, остается неизменным; Ниери, будь он на месте Мерфи, утешался бы благодатью Ipsedixit;[119] Тыкалпенни утешался бы какими-нибудь ответными действиями, предпринятыми в отместку. А вот Мерфи был неутешен – эта поганая Нелли затушила свечу, которую на алтаре скромных желаний зажгло предвкушение поедания печенья… остался лишь вонючий огарок…

– О моя неоткрытая Америка, о мой скрытый в тумане Ньюфаундленд, вы так же призрачны, как и Атлантида! – вскричал Мерфи.

Роза Роса, не понявшая, к чему относятся странные слова Мерфи (нам тоже не совсем ясно, что именно хотел высказать Мерфи), попыталась представить себе, что бы сделал ее лорд Жолч, будь он на ее месте.

– А на сколько вы влетели? – спросила она.

Теперь пришел черед Мерфи не понять сказанного. Он в растерянности глядел на чахлую пингвиншу, которая, встав на ноги, снова превратилась в коротконогую Розу, вытаскивающую из сумки кошелек. Кошелек прояснил вопрос.

– Меня бы вполне удовлетворили пару пенсов и Критика Чистой Любви.[120] – несколько растерянно пробормотал Мерфи.

– Вот вам три пенса, – предложила Роза Роса.

Ого, сколько у него теперь будет «грязи»!