Сэмюел Беккет - Мерфи

• Название: Мерфи
• Автор: Сэмюел Беккет
• Издательство: Ника-центр
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999

Сэмюэл Беккет (1906–1989) – один из самых известных представителей авангардной литературы двадцатого века, лауреат Нобелевской премии 1969 года. По насыщенности слова его сравнивают с Джойсом, а по умению показать тщету и безысходность человеческого существования – с Кафкой.

Творчество Сэмюэла Беккета – это поразительное сочетание рациональной иррациональности и творческой свободы, обузданной могучим и трезвым рассудком. Как человеку справиться с пониманием того, что его забросили в этот мир без его согласия, и какова глубинная природа нашего «я» – таковы вопросы, волнующие писателя.

На первый взгляд герои романа «Мерфи» выглядят бездельниками и моральными уродами, хотя, в сущности, это обычные люди, подобные тем, с которыми мы сталкиваемся ежедневно. Беккет лишь намеренно доводит до абсурда их мотивы и побуждения, не чуждые каждому из нас, искусно фокусируя внимание на отдельных сторонах личности. Как и в других его романах, здесь высокая трагедия неожиданно превращается в фарс, увлекая забавными ситуациями и неожиданными развязками…

---

– Ну, если вы так уверены, значит, вы, конечно же, действительно уверены, – прочирикал Вайли.

Случилось так, что как раз в тот момент они – все трое и одновременно – ощутили повеявший на них тяжкий дух Кэрридж, но будучи людьми благовоспитанными, конечно же, виду не подали и воздержались от каких-либо замечаний на этот счет. Они может быть, развернулись бы и поспешно ушли, но было уже поздно: дверь за ними закрылась.

Так уж бывает – все идет вкривь да вкось, а потом так или иначе все успешно сходится к одному.

Кэрридж завела всех троих в ту большую комнату, в которой некоторое время проживали Силия и Мерфи; ах, сколь много раз они временно расставались, когда Мерфи уходил на «поиски работы», и воссоединялись, когда он возвращался… Кэрридж явно переполняла гордость за свой дом. К тому же уборщица отлично сделала свое дело, пожалуй, она никогда раньше не проявляла такой тщательности в уборке. Лимонный цвет стен своим жалобным, скулящим оттенком вызывал в памяти лимонно-желтые цвета полотен Вермеера.[204] Все блестело чистотой, и даже Кэрридж, усевшаяся в одно из бальзаковских кресел, испытала некоторое сожаление от того, что она мутным пятном отражалась в линолеуме, начищенном до блеска. Подобным же образом шикарные проститутки, сделавшие пластические операции, прогуливающиеся перед Нарциссом Клода на Трафальгарской Площади, дыханием пишут свои проклятия на стекле.

Ниери вдруг, совершенно неожиданно, воскликнул:

– Ну что ж, в общем ничего, бывает и хуже.

Кэрридж была явно шокирована этими словами, и ее шокированность вполне можно понять: она никогда не бывала к западу от острова Мэн.

– Надеюсь, – с некоторым смущением проговорила Кэрридж, – что вам, с позволения сказать, нравится у меня и вы, осмелюсь сказать… я сдаю эту комнату, и вы могли бы ее снять…

– Вполне взвешенное рассуждение о возможности, открывающейся в будущей жизни, – задумчиво проговорил Вайли, – суждение человека, который не может представить себе ничего худшего, чем жизнь в настоящем… Вряд ли такую личность можно назвать артистической, а?

– Мы сестры, наша фамилия Энгельс, – прощебетала Кунихэн, – мы приехали к вам и будем у вас жить.

Кэрридж вскочила со своего кресла и вышла из комнаты.

– Внимайте, слушайте! – вскричал Вайли, поднимая руку и показывая пальцем в потолок.

Явственно слышались тихие размеренные шаги – наверху кто-то степенно расхаживал из угла в угол.

– Наверняка это супруга Мерфи, – высказал предположение Вайли, – постоянно в движении, не знает покоя, мучима длительным отсутствием своего молодого, честолюбивого, трудолюбивого, энергичного, инициативного супруга.

Шаги замерли.

– А вот теперь она остановилась у окна и высовывается из него, – Вайли, задрав голову, продолжал развивать свои предположения. – Ни за что на свете она не выбросится из окна, пока не заприметит его. У нее есть чувство стиля, это уж точно.

А вот ассоциации Ниери с тем, что он видел и слышал, были куда более нормальны и прозаичны, скучны даже. Глядя на желтизну стен комнаты, в которой они находились, он вспоминал гостиницу «у Винни», стены которой были выкрашены краской подобного же цвета; он даже закрыл глаза, в под-вечном лиловато-сером мире вставали видения вечерних зелено-желтых отражений, безумно прыгающих в лужах…

– С вами хотят поговорить сестры Энгельс, – объявила Кэрридж, входя в комнату Силии, которую когда-то занимал старик.

Силия – слава Тебе, Господи, что хоть имя у нее было христианское! – втянула верхнюю половину своего тела из окна назад в комнату и повернулась лицом к Кэрридж. Корсаж ее платья был изорван.

– Прибыли закадычные друзья господина Мерфи, – объявила Кэрридж. – Они приехали на такси.

Силия подняла голову, и увидев выражение на ее лице, Кэрридж поспешно добавила:

– Впрочем, вы и сами видели, мне и нужды не было вам это говорить… извините…

– Нет, нет, почему же, вам нужно мне все рассказать, – глухо проговорила Силия, – не упускайте никаких подробностей, я вас очень прошу… я была так занята, так занята… я так увлеклась решением крестословицы, а там нужно было подыскать слово, которое рифмовалось бы со словом «дыхание»… сложная рифма и втиснуть слово надо… так увлеклась, что не слышала ничего и не видела ничего вокруг, шума улицы не слышала, никаких голосов не слышала, госпожа Кэрридж, всех этих тысяч звуков не слышала мертвых и противных…

Кэрридж, которая не выпускала все это время из рук Библию и кочергу, не знала, какую руку благодарить за то, что она по-прежнему верно держала доверенный ей предмет, и поэтому решила покрепче сжать и то, и другое в верных руках.

– Не предавайтесь отчаянию, – воззвала она к Силии, – это величайший грех.

– Когда я думаю о том, чем я была, – проговорила Силия, – кем я была когда-то, и сравниваю с тем, что я есть теперь… я чувствую себя мертвой, мертвой… а вокруг столько жизни, солнышко поет, а птички сияют, с улицы доносятся воскресные голоса, а мне… а тогда…

– Приходите, голубушка, в себя поскорей, смотрите на мир трезво, никогда не теряйте надежды, до самого конца не теряйте надежды… – наставительно сказала Кэрридж. – Приведите себя немножко в порядок и спускайтесь. Вас ждут.

Силия набросила на себя накидку бледно-розового цвета из водостойкой материи, но ни умываться ни причесываться не стала.

– Мне нечего стыдиться, – заявила она, – как нечего и терять.

Спускаясь по лестнице, Кэрридж раздумывала над этой последней фразой Силии. На лестничной площадке, перед большой комнатой, в которой Силию ожидали гости, Кэрридж, подняв вверх кочергу, сообщила Силии результат своих размышлений:

– Да, терять нечего, но зато найти можно все.

– Раз нечего терять, значит и находить нечего, – возразила Силия.

Они обменялись долгим понимающим взглядом в котором присутствовали и спокойствие, и жалость, и (в малой дозе) презрение. Взгляд заполнял пространство, их разделяющее, словно какой-то материальной субстанцией, к которой они могли прислониться как к мягкой, будто шерстяной, стене и смотреть друг другу в глаза. Постояв так некоторое время, они двинулись дальше, каждая своей дорогой – Кэрридж продолжала спускаться по лестнице, направляясь к себе в комнату, а Силия зашла в большую комнату.

Ниери и Вайли, застыв в полной неподвижности, безо всякого стеснения разглядывали вошедшую Силию. Со дна их души стремительным смерчем поднималось то малое, что оставалось в них от их лучших чувств. Кунихэн швырнула в Силию лишь один взгляд и потом тут же опустила его на линолеум. Вайли почтительно, даже пошатнувшись от спешки, поднялся на ноги. Силия постояла спиной к двери, словно демонстрируя себя присутствующим в комнате, а затем прошла через всю комнату, не поворачивая головы в стороны, так, будто никого в комнате и не было, и уселась на краешке кровати, поближе к окну, таким образом, что на протяжении всей той сцены, которую мы сейчас опишем, между нею и остальными будет простираться кровать, на которой когда-то спал Мерфи. А теперь и Ниери почтительно поднялся на ноги, пошатнувшись от слишком резкого подъема.

– Госпожа Мерфи, мне кажется… боюсь, вы нездоровы, – сказала, опустив голову, Кунихэн.

– Вы хотели меня видеть. – спросила Силия без вопросительной интонации.

Ниери и Вайли, все более ощущая себя свиньями перед жемчугами,[205] стояли и безмолвно пожирали Силию глазами. Кунихэн переместилась к тому краю кровати, который был поближе к двери, раскладывая при этом маленькую пачечку Мерфиевых писем в нечто, напоминающее веер. Держа письма веером, она протянула их в сторону Силии, потом закрыла веер, раскрыла вновь жестом, специально рассчитанным на то, чтобы вызвать раздражение.

– Вот, глядите. Лишь одного взгляда на это достаточно, чтобы продемонстрировать вам наши bопат fidem,[206] а если дадите себе труд, когда вам заблагорассудится, прочитать это, то обнаружите, что человек, писавший мне, как раз таковых и не имел.

Силия тупо глянула на письма и перевела взгляд на Кунихэн, а затем повела его дальше, на тех, кто заявился к ней вместе с Кунихэн, а с них, застывших столбами, назад на письма, а уж только потом увела свой взгляд с низменной плоти и низменных слов писем на небеса, под которыми ей уже нечего было терять. Потом она улеглась на кровати, отнюдь не театрально, а лишь подчиняясь сильному желанию улечься. То, что это могло все же выглядеть со стороны театрально или совершенно явно жеманно и манерно, не остановило бы ее, даже если бы мысль о том, как ее укладывание на кровать могло выглядеть с точки зрения посторонних людей, и пришла бы ей в голову. Она вытянулась на кровати с такой непринужденностью и естественностью, словно находилась в пустой комнате.

– Одна из бесчисленных ничтожненьких избавительниц, – фыркнула Кунихэн, – вносящих свою ничтожненькую лепту уязвленного самолюбия в банк дешевенькой игры в после-голгофские ужасы.