Виктор Виткович - Круги жизни

• Название: Круги жизни
• Автор: Виктор Виткович
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Виктор Виткович (1908–1983) — автор нескольких книг и сценариев фильмов "Насреддин в Бухаре", "Волшебная лампа Аладдина", «Авиценна», "Сампо" и др. В своей последней книге он вспоминает о своем беспризорном детстве, описывает встречи с известными поэтами и режиссерами (Есенин, Маяковский, Мандельштам, Протазанов, Довженко и т. д.), рассказывает об интересных обычаях и преданиях народов Средней Азии, где ему довелось много путешествовать.

---

Записал тогда эти «сорок небылиц», чтоб их не забыть, и, выполнивши задание по контрактации шерсти, отправился обратно во Фрунзе.

По пути, в Боомском ущелье, километрах в трех-четырех за «поворотом смерти» (как его величали в ту пору) — там, где тракт слегка отступает от реки Чу, наш крытый фургон (украинская мажара, обтянутая парусиной) сделал остановку, и его пассажиры собрались вокруг костерка, занявшись приготовлением пищи.

Тут-то к нам подъехали два всадника-чеха, соскочили с коней, привязали их к борту фургона, со всеми поздоровались за руки, подсели к костру. Оказалось, один приехал из Чехословакии — корреспондент «Руде право» Фучик, второй жил в Пишпеке: думаю, был это сопровождавший его в поездках по Киргизии Маречек — председатель коммуны «Интергельпо», созданной рабочими, эмигрировавшими сюда из Чехословакии.

Разговорились, скрутили цигарки, Фучик был без шапки, ветерок шевелил его светлые, откинутые назад волосы. Когда на мгновение ветер стихал, дым костра поворачивал на него, и тогда он проводил рукой по слезящимся глазам.

Фучик всячески пытался вызвать сидящих вокруг костра на какую-нибудь интересную историю, ему не удавалось никак, тогда я извлек свой блокнот. Мои записи о Турксибе привели его в восторг, он со своей стороны вытащил карандаш, но, узнав, что я приехал от журнала, отложил его в сторону, и взял с меня слово, что я про это все напишу.

Должен со стыдом тебе признаться — написать-то написал, но как! Превратил мои записи в многословный рассказ, наворотил — представить себе не можешь — сколько лишнего! Номер журнала «Звезда» с этим рассказом отослал Фучику в «Руде право»: представляю, как он смеялся над моими литературными чрезмерностями, когда журнал дошел до него.

1 мая. Ташкент

Прилетел вчера дневным самолетом. С аэродрома — прямо к Гале Козловской: мол, явился бродяга. Вместе пообедали. Галя из-под пышных седых волос то и дело бросала на меня внимательный взгляд. С болью смотрел на ее тяжелую походку: ноги больные. Если бы мог ей помочь…

А сегодня с утра окунулся в праздничную толпу. Перебегал, как в юности, поперек колонн демонстрантов. В руках идущих красные маки, нарциссы, садовые тюльпаны всех тонов и оттенков, а я не могу подарить тебе даже ветку жасмина!

Удивительное дело, когда общаюсь с другими, мне случается бывать в ударе, и тогда, как мне кажется, изобретателен, разнообразен, умен. А с тобой всегда глуп и твержу одно и то же: наверное, из-за того, что ни секунды не могу терпеть твоей нелюбви. Стоит мне ощутить твое равнодушие, целый день хожу подавленный… не то слово — окаменевший нравственно и физически; а потом начинаю доискиваться до причин, страдать. Считаясь с переменчивостью твоего характера, мне быть бы стойким оловянным солдатиком. Не выходит…

Знаешь что, расскажу-ка тебе сегодня одну первомайскую историю, и как раз о подарках.

Правда светлее солнца

… Великая Отечественная. Группа узбекских писателей и актеров поехала с подарками узбекского народа на фронт. На передовой дали праздничный концерт: выступали на импровизированной сцене — у пятитонного грузовика откинуты борта, грузовик задрапирован, сверху накрыт ковром. Поэты читали стихи, актеры плясали и пели. А в первом ряду сидел командир и чему-то все время усмехался.

После концерта поэт Гафур Гулям» подошел и спросил:

— Что вас смешило?

Командир возьми да откинь драпировку с грузовика. Оказалось, стенки подперты ящиками с минами., Плясали на минах! Актерам стало не по себе, а командир протянул им мелок:

— Распишитесь на минах. От вашего имени пошлем в подарок фашистам!

Дрожали, но расписывались.

В тот же Первомай Гафур Гулям беседовал с пленным гитлеровским офицером. Вот запись, сделанная мною тогда же, по свежему следу:

Гафур Гулям. Что заставило вас поднять против нас оружие?

Офицер. Меня мобилизовали и отправили на фронт.

Г. Гулям. А как далеко вы думали пройти в глубь нашей страны?

Офицер. До тех пор, пока командование не приказало бы нам остановиться.

Г. Гулям. Вот я узбек. Вы знаете такую республику, такую страну — Узбекистан?

Офицер. Нет, не слыхал.

Г. Гулям. Ну а Туркестан? Про Туркестан… про такую страну вы слыхали?

Офицер. Это где турки живут?

Г. Гулям. Нет, зачем же турки… Гораздо восточнее…

Офицер. Нет, не слыхал.

Г. Гулям. Ну хорошо, а про Баку вы слыхали, знаете?

Офицер. Знаю.

Г. Гулям. И про Индию знаете?

Офицер. Знаю.

Г. Гулям. Как вы думаете — между Баку и Индией есть какое-нибудь пространство?

Офицер. Вероятно, есть.

Г. Гулям. Ну вот, как раз на этом пространстве и находится Узбекистан — республика, в которой я родился и вырос. Что же, вы думали захватить и нашу республику, добраться до нас?

Офицер. Если бы приказало командование.

Г. Гулям. А что бы вы тогда сделали с нами, с нашими семьями?

Офицер. То, что приказало бы командование.

Г. Гулям (раздражаясь). Вот вы завоевали Бельгию, Голландию, другие страны: скажите, вам оттуда присылают по восемьдесят вагонов подарков, как вот мы привезли на фронт своим солдатам?

Офицер. Если бы приказало командование, привезли бы.

Г. Гулям (вконец раздраженный). И с такими ослами они надеются выиграть войну! (Плюнул и ушел.)

И отступлю еще на двадцать с лишним лет назад. Мне попалось как-то в архивах старое заявление, его энергия и поэзия пленили меня:

1 мая 1919           От кр-ца 251 этапа

РСФСР                 Тита Семочкина

          ЗАЯВЛЕНИЕ

Я, кр-ц просился у своего комиссара добровольцем на туркестанский фронт. Но комиссар меня не отпустил.

И я к вам обращаюсь, рабоче-крестьянская инспекция, что можно или нет идти добровольцем. Я на фронте знаю, за что погибну — за свободную грамоту всех народов. А здесь в этапе погибаю от одних вшей и скуки. А на фронте, на туркестанском, степей раздолье, весело будет идти против жужжанья пуль. Вся моя отрада — винтовка и граната. И буду и буду биться до тех пор, пока расплавится моя винтовка или свалится головка.

Кр-ц Семочкин Тит.

И надпись на письме, сложенном треугольником: «Прошу товарища почтальона, как родного брата, передать в рабоче-крестьяскую инспекцию».

Романтическое было время. На первомайских демонстрациях в Ташкенте в начале двадцатых годов на транспарантах, что несли над головами, можно было прочесть: «У мастера в руках и снег горит!», или «Правда светлее солнца»: кто что придумает, то и писали. Советские воины, безвестные Титы Семочкины, с первого дня революции знали, за что сражались: на туркестанском фронте «за свободную грамоту всех народов».

В праздник хочется, чтобы не омрачало ничто. И все же тень омраченности коснулась меня в тот миг, когда над городом понеслись праздничные самолеты. Вспомнил одну из самых грустных историй, свидетелем которой был здесь.

Тень птицы

В юности, бывало, ходил на охоту. Не раз доводилось видеть: выстрелишь в летящего селезня, и он, если ранен смертельно, вдруг начинает стремительный взлет вверх и уже оттуда, с высоты, камнем падает вниз. Что-то похожее произошло в Ташкенте с человеком, летчиком гражданского флота. Фамилию не стану называть, назову первой пришедшей на ум — Ваничкиным.

Дело было среди дня, я вышел из киностудии на Шейхантауре. На улице Навои было изрядно милиционеров: напротив, на стадионе «Пахтакор» шел интересный футбольный матч. Только сделал три шага, как над головой, задевая колесами макушки тополей, срывая с них ветки и листья, бреющим полетом пронесся самолет, показавшийся мне гигантским.

Не успел сообразить что к чему, как опять его увидел. Вдалеке из-за крыш самолет (теперь было ясно видно — двухмоторный) круто взлетел вверх, поднимаясь все выше, и потом сверху, с огромной высоты пикирующим полетом… вниз!

Улица, ахнув, замерла. Все, задрав головы, остановились.

Самолет исчез за деревьями. Закрыл глаза, ожидая эха далекого взрыва, а когда глянул, опять его увидел: он взлетал ввысь. Успокоился, решив — учение особого рода — и сел в подъехавшее такси…

Спустя некоторое время мне рассказали об этом полете, все оказалось и обыденней и трагичней, чем предполагал.

Жил в Ташкенте летчик Ваничкин — ас Отечественной войны, грудь в орденах! Пришла победа, стал служить в гражданском флоте: один из лучших пилотов, исполнительный, дисциплинированный, летал на международных линиях, последние годы на трассе Ташкент — Кабул.

Время идет, человек стареет. Настал день, когда Ваничкина вызвали в управление и сказали: увольняем на пенсию. Был в отчаянии: чувствовал себя в расцвете физических сил, летать бы и летать! Трудно человеку, привыкшему летать, внезапно остаться без крыльев.