Александр Дугин - Элементы #9. Постмодерн

• Название: Элементы #9. Постмодерн
• Автор: Александр Дугин
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Центр стал пустым только на том условии, что его не займет никто. Последняя уловка модерна — самому выступить в роли своего собственного врага.

Еще Дебор показал, что наиболее эффективное орудие Системы заключается не в жестком распределении ролей — друг-враг, но в мягкой интеграции, рекуперации, скруглении углов, всасывании антитезы. Постмодерн со всей изначально присущей ему двусмысленностью и соскальзыванием значений — идеальное орудие для достижения этой цели.

Чем гарантируется бесконечность постистории? Тем, что кончаться нечему, тем, что забегая вперед, прогностически утверждается как нечто сбывшееся, конец, нечто не сбывшееся; как нечто наступившее, нечто не наступившее, и тем самым, происходит ускальзание от того, что, по всей логике, должно было бы сбыться и наступить

7. Черная, черная ночь

Если рассмотреть ситуацию предельно честно, то мы должны констатировать большую правоту пессимиста Бодрийяра. Это значит, что в своем массированном проявлении, в крупном масштабе постмодерн все же является лишь дополнительным измерением пост-истории и стилем постиндустриального общества. Иными словами, в подавляющем большинстве случаев постмодерн есть "пассивный постмодерн". Активный постмодерн, совместный идеальный проект "новых правых" и "новых левых", представляет собой «призрак», тень, мерцающую на грани проявления, не способную воплотиться в субъекта истории. При этом дело не только во внутренней слабости и количественной незначительности нон-конформного полюса. Сама Система активно препятствует и предупреждает любые возможности оформления альтернативы в сплоченную целостность даже самого малого масштаба. Гигантские силы постистории затрачиваются на то, чтобы не допустить синтеза "новых левых" и "новых правых", даже при том, что вместе взятые они представляют ничтожный процент массовых обществ. Постиндустриальное общество, видимо, всерьез отнеслось к концепции Белла относительно жизненной опасности культуры для технократии. Поэтому технократия спешит полностью скупить и освоить культуру, а там, где это наталкивается на сопротивление, включается аппарат репрессий. Так было в случае с французской интеллектуальной газетой "Idiot International", жестоко разгромленной Системой в 1993 по абсурдному обвинению в «красно-коричневой» ориентации. Под этим уничижительным термином понимается нон-конформистский альянс активных постмодернистов из различных идеологических лагерей. И действительно, в редакционной коллегии газеты были "новые левые", коммунисты, национал-большевик Лимонов, гуру "новых правых" Ален де Бенуа и многие другие политически парадоксальные личности. Газета была закрыта, а ее руководители были вынуждены пройти через унизительный процесс публичного покаяния. Несмотря на видимость постиндустриальное капиталистическое общество остается жестко тоталитарным по сути.

Мы не отказываем активному постмодернизму в праве на существование, напротив, мы сами рассматриваем себя как органических представителей этого направления. Но мы не склонны обольщаться относительно успеха материализации этой тенденции. Если бы она смогла обрести минимальный социально-исторический объем, мы вступили бы в эпоху Революции, и химеры постистории рассеялись бы, как предрассветный туман. Надо делать все для того, чтобы так оно и вышло. Однако мы должны опасаться принять несуществующее, мерцающе-потенциальное за актуальное. Если мы попадемся в эту ловушку, то незаметно для самих себя общество спектакля, пост-стория, пассивный постмодернизм поглотит нас самих, превратив в гаджет, в рекламную экстравагантную пародию, в постмодернистский двусмысленный, синкопированный, соскальзывающий штамп. Активный постмодернизм — радикальная антитеза постистории, активное растворение существующей Системы, громогласное и победоносное утверждение пустотности ее центра. Эта пустотность вместо того, чтобы оставаться кокетливой, поверхностной, щекотливой, играющей и претендующей на вечность, должна открыться как пустотность бездонной воронки онтологического уничтожения. Иными словами, активный постмодернизм станет реальностью лишь в том случае, если современный мир провалится в пустоту своего собственного центра, будет на деле съеден пробужденным хаосом, который низвергнет Систему в сумерки агонизирующего страха и болезненного, несладкого, признанного распада. На место "положительного отрицания" вечной тупиковой эволюции пассивного постмодерна, пост-истории придет единственная и уникальная, изъятая из игры экранных теней синкопа Революции и "уничтожающее катастрофическое отрицание", уже не условное и не стильное, сырое, варварское, мстительное. Пока же этого нет, пока постистория сохраняет полноту власти и контроля, наш полюс остается балансом на краю бездны, полусуществованием, тлением эсхатологической потенции. И мы обязаны признавать его именно таким, каков он есть. Это трагично, но зато ответственно.

Активный постмодерн как пост-постмодерн, как конец постиндустриального общества и финальная Революция стоит под вопросом. Он может сбыться, а может и не сбыться. Пока видимость вещей подталкивает нас к заключению, что сбыться ему будет очень не просто. Но есть нечто, что не подлежит сомнению, что является безусловным и совершенно неизбежным.

Конец истории не будет длиться бесконечно, несмотря на все его претензии. Эта мнимая бесконечность конца — последняя иллюзия эона, дошедшего до своей границы. Имманентный процесс не хочет переходить волшебную грань от бесконечно-малого до никакого, от почти ничто к самому настоящему ничто, от квазисуществования к тотальному несуществованию. Стремление к телеологической точки хочет растянуться до бесконечности в максимальной близости к этой точке. Так, в парадоксе Зенона черепаха пытается сделать несколько маленьких шажков, чтобы обогнать быстроногого Ахилла — вестника смерти.

Время чует, что его время заканчивается, выходит. Что приходит иное время — время конца. И в страхе оно сбивается с прямого пути. Заворачивается в спирали, свертывается, дробится, прикидывается состоящим из бесчисленных квантов, аналитическое перебирание которых одного за другим все оттягивает и оттягивает заключительный аккорд. Процесс хочет пережить свой конец, сохранить себя в инобытии химерической виртуальной жизни, на экране игры имиджей, в клонах и муляжах вещей и существ. Изобретательность агонизирующего автомата неохватна, почти бесконечна. Она воплощена в стратегии пассивного постмодерна, которая выдает себя за абсолютный стиль, так как в нем есть потенции для универсального многократного рециклирования всех исторически фиксируемых или симулированных ситуаций.

После постмодернизма не может быть никакого следующего направления, так как это — абсолютный стиль. Тотальным он станет, однако, только в том случае, если справиться с мерцанием активного постмодерна. И тогда иллюзия бесконечности будет совершенной.

Но и в этом случае, она останется лишь иллюзией.

Все имеет конец. Это конец сам по себе конечен, дискретен. Раз, и все. И гаснет экран галлюцинации, называемой современным миром. И в прах превращаются трупы телеведущих, ценные бумаги, полицейские управления, аккуратные политики в костюмах, дядюшки Скруджи из Трехсторонней комиссии и Чэйз Манхэеттен банка, сумасшедшие ученые с клонированной овцой Долли, цветные журналы с загорелыми девицами на пляжах и хитроглазые перверты дизайнеры "нового мирового порядка". Черная ночь приходит бесшумно и безвозвратно. Вот это вне сомнений. Какие бы фортели ни выкидывало время у порога тайны, реального конечного Конца, а не его упреждающего симулякра, твердой дланью иного хронологическая змея будет взята за скользкую шею рядом с плоским черепом. И череп этот вместе с ядовитым жалом будет синкопически одноразово свернут.

Wann endet die Zeit?
Gott weiss es.
Gott weiss es.
Gott allein weiss es.

Но есть миг, есть час, есть стук сердца и звон звезды, когда это, наконец, случится.

Черная, черная Ночь.

Классика

Жиль Делез Общество контроля

1. Историческая перспектива

Фуко помещает происхождение дисциплинарных обществ в восемнадцатое и девятнадцатое столетия. Они достигли своего расцвета в двадцатом. Они приступили к организации гигантских "пространств заключения". Индивидуум отныне лишь непрерывно переходил от одного пространства заключения к другому, каждое из которых имело свой собственный закон: вначале закон семьи, потом школы ("ты больше не у себя дома, в семье"), потом фабрика, время от времени госпиталь, возможно, тюрьма, преимущественная и самая законченная форма заключения. Именно тюрьма служила остальным "пространствам заключения" базовой моделью: при виде рабочих на заводе героиня "Европы 51" Росселлини восклицает: "Мне кажется, что я наблюдаю за заключенными".