Елена Арсеньева - Одна любовь на двоих

• Название: Одна любовь на двоих
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41072-9

Судьба была милостива к Ульяне — крестьянская девочка, удочеренная барыней, росла в холе и заботе, не зная горестей и волнений до тех самых пор, покуда не отправилась она в соседнее имение Перепечино. Думала ли Ульяна, что этот короткий путь вдруг окажется длинным путешествием, которое изменит всю ее жизнь?! В дороге девушку ждали самые необыкновенные приключения, едва не стоившие ей жизни, а на ее любовь нашлись сразу два претендента: первый — молодой родственник хозяина поместья красавец Анатолий, а второй — лихой разбойничий атаман Ганька.

---

Она умолкла, потому что стыдно было вспомнить, как Ерофей лапал ее.

– Толкнула? — переспросил Петр понимающе. — Всего-навсего? А отчего же у него голова пробита? Не ты ли, красавица, его пристукнула? — Он внезапно перешел на «ты» и не обратил ни малейшего внимания на возмущенный Ульяшин взгляд. — А теперь врешь тут, следы запутываешь… Верно, Ефимьевна? — обернулся он к неприятной женщине, которая так и сверлила Ульяшу взглядом.

– Верно, барин! — кивнула та истово. — А ты, девка, посуди, как тебе верить? Сама ты кто такая? Не знаю я средь щегловской дворни этакой вертихвостки!

– Никакая я не вертихвостка! — запальчиво воскликнула Ульяша, от обиды забыв о своем решении не называть себя. — И я не из дворни. Я приемная дочь госпожи Чудиновой. Меня Ульяной зовут, Ульяной Елизаровой. Мы вчера только приехали в Щеглы из Чудинова с матушкой и няней. Первый раз выехали после смерти Александра Никитича, господина Чудинова.

Во дворе появилось новое лицо — приземистый мужик, одетый, впрочем, в добротную рубаху и штаны, пришедший не босой и распояскою, как прочие мужики, а подобранный и в сапогах. Картуз его был новехонек, и Ульяша подумала, что это, наверное, здешний управляющий. У них в Чудинове управляющий, выслужившийся из крестьян, одевался именно таким образом.

– А ты, должно быть, та самая девица, которую Наталья Павловна сызмальства при себе держала?

Ульяша кивнула настороженно. Говорил человек добродушно, это верно, однако отчего-то ей было не по себе.

– Да, это я…

– А чем же тебе кучер не по нраву пришелся? Тебе кого, лакея подавай? Барского камердинера аль писаря?

Ульяша изумленно хлопнула глазами.

– Ты что, Семен, такое несешь? — удивился и Петр. — Какая же барышня станет с кучером или с лакеем якшаться?

– Да какая она барышня! — пренебрежительно воскликнул Семен. — Вы на нее посмотрите, господин Петр Иваныч! Разве порядочная барышня станет в таком виде среди мужиков бегать?

Ульяша почувствовала, как вспыхнули щеки. Она и забыла, что выскочила в одной рубахе.

– Ах, но ведь не во что мне было одеться больше! — попыталась она оправдаться. — Платья своего я не нашла, а тут, вижу, Волжанку хлещут…

– Да порядочная барышня, коли она истинная, а не лживая, в первую голову о том подумает, как себя соблюсти! О приличии девичьем позаботится, а не о лошади! — вступила в разговор Ефимьевна. — Возьми хоть Фенечку мою. Да окажись она, к примеру, в бане, да загорись та — она сгореть предпочтет, но телешом или в одной рубахе на люди не выскочит. Но это девица честная так поступит, а не та, которую обгуляли давно, которой нечего терять, как тебе. Не девица ты, я сразу вижу!

– Это как же? — безмерно изумившись этим нелепым, облыжным обвинениям, пролепетала Ульяна. — Это почему же?!

– Да так же! — хмыкнула Ефимьевна. — Смотрю я на твою рубаху и вижу, что девство ты давным-давно потеряла.

Немедленно все, кто находился во дворе, уставились на Ульянину рубаху. Ну, рубаха как рубаха, холщовая, плотная, длинная, с длинными рукавами, она надежно прикрывала тело и смотрелась столь же целомудренно, как любая другая девичья одежда. Только двое из присутствующих поняли намек Ефимьевны. Один из них нахмурился, другой ухмыльнулся, однако оба промолчали — прежде всего потому, что Ульяна отчаянно вскричала:

– Да что вы такое говорите?! Стыда у вас нет! Коли мне не верите, пошлите в Щеглы и спросите про меня у барыни! А лучше отдайте мою лошадь, я уеду! Только… только помогите, прошу, отвязать этого несчастного!

Она с ужасом покосилась на изуродованный труп Ерофея.

– Твою лошадь тебе отдать? — насмешливо спросил Семен. — Да у тебя ничего своего нет. Ты ни в Щеглах, ни в Чудинове никакая не хозяйка, а всего лишь девка крепостная, Ульянка Елизарова! Которую господин Чудинов, твой прежний хозяин, у нашего покойного барина, господина Перепечина, в карты выиграл! — выкрикнул он, и все вокруг так и ахнули…

* * *

За двенадцать лет до описываемых событий жарким летним вечером в избе перепечинского крестьянина Григория Елизарова собралась за ужином семья. Хоть все недавно вернулись с сенокоса, есть никому особенно не хотелось. Больно жарко было! Хозяйка поставила холодную кашу да простоквашу, семейство (их было шестеро: отец с матерью, старики, дед с бабкою, да двое детей, Ульянка шестилетняя и младший — трехлетний Ванюшка) разобрало свои ложки и только занесло их, как взбрехнула во дворе собачонка, а потом по крылечку простучали шаги.

Все, как по команде, отложили ложки и тревожно переглянулись. По шагам было слышно, что идет человек важный, облеченный властью. Григорий настороженно поднялся, а маленький Ванюшка отчего-то так перепугался, что спрятался под стол. Мать махнула рукой Ульянке — та шмыгнула за занавеску, отгородившую бабий кут [3].

Все знали, что такой важной поступью ходит в Перепечине только староста. Был он человек не злой, и все же его появление всегда предвещало нечто, сбивающее привычную, размеренную жизнь. Таких перемен крестьянин русский боится, как грозы небесной, ибо все новое — всегда не ко благу. Старики пугливо перекрестились, а Марфа, жена Григория, вдруг вспомнила свой недавний сон. Привиделось ей, будто она вовсе не Марфа, а курица-наседка, которая гуляет в пыли со своими цыплятами, да вдруг налетел ветер и посбивал всех цыплят с их тоненьких, слабеньких ножек. Мечется Марфа, пытаясь их крыльями прикрыть, как вдруг видит: одного из них ветер подхватил и поднял на такую высоту, что, упади птенчик оттуда, — непременно разобьется вдребезги!

От страха Марфа проснулась, осознала себя не курицей, а мужней женой и матерью двух мирно спящих детей, перекрестилась — да и заснула, напрочь позабыв кошмар. А тут вдруг ни с того ни с сего снова выплыл он из памяти, и вновь ее окатило тем же ужасом…

Староста взошел через порог. Все встали из-за стола, а он двинулся сперва к образам и перекрестился, как это водится у добрых людей. Потом обернулся и невесело поглядел на старика Лавра, отца Григорьева.

– Ну, дядя Лавр, и ты, Григорий, и вы, бабы… недобрая весть у меня до вас. Сейчас получен приказ от барина — немедля привезти к нему вашу Ульянку. Там, слышь, бают, что он ее в карты проиграл другому барину. Не то щегловскому, не то славинскому, не то и вовсе кому-то дальнему.

Ульянка, услышав свое имя, но еще не понимая, что случилось, высунулась из-за занавески. Выглянул из-под стола и Ванюшка.

И тут Марфа заголосила, как по покойнику! Дети ударились в рев, куда больше испуганные внезапными слезами матери, чем известием, которое они просто не в силах были осмыслить. Но вот заголосила и старая Елизариха, нахмурился тоскливо дед, бессильно стиснул руки отец… а вслед за этим изба наполнилась людьми. Это были соседи, которые невесть откуда уже прознали о случившемся. Поднялся горький плач, все причитали над Ульянкой, а она лишь смутно постигала, что судьба дает ей первый знак: она не батюшкина, не матушкина, сама не своя — она барская, и именно барин властен над ее жизнью и смертью, и, живя в имении, вроде бы поодаль от деревни, он помнит наперечет все свое имущество, включая и детей.

Когда Ульянка уразумела, что должна навеки покинуть родной дом, она попыталась спрятаться, но что толку: никто не решался ослушаться барской воли. И вот ее снарядили, облили в последний раз слезами — и староста повез ее в Щеглы, куда, как выяснилось, ее и проиграли. Расстояние между двумя поместьями было каких-то десять или чуть больше верст, однако Ульянке чудилось, будто везут ее куда-то в неведомые дали… как в сказке: несет меня лиса за темные леса, за высокие горы, за широкие реки!

Барин щегловский в первый миг показался ей страшнее страшного: большой, как медведь, толстый, бородатый. Староста, ее сопровождавший, толкнул в бок, приговаривая:

– Кланяйся господам в ножки, целуй у них ручки!

Ульянка стояла столбом.

Барин сжалился над ее малолетством и сказал добродушно:

– Кланяйся своей госпоже! Слушайся ее беспрекословно!

Ульянка робко обернулась и глянула сквозь щелки своих запухших слезами глаз.

Красивая молодая барыня в таком платье, что и царице не грешно в нем показаться, смотрела на Ульянку так же испуганно, как и та на нее.

– Вот, Наташенька, новая тебе игрушка, — добродушно сказал барин.

– Какая же это игрушка, — прошептала та. — Иди сюда, бедняжка!

И Ульянка пошла зачарованно под власть ее мягкой, душистой ладони.

Скоро ей стало понятно, что барыня Наталья Павловна не слишком-то одобрила своего мужа за такой выигрыш. Однако боялась его прогневить, а потому отослать от себя Ульянку не решилась, оставила при себе. Первым делом она начала звать ее Ульяшей, сказав, что Ульянка — это кличка собачья, а не имя. Девочка жила в ее комнате и была у ней на посовушках. Еду приносили барыне в маленькую столовую, остатки отдавались Ульяше. Иногда по вечерам барин, который обычно спал в кабинете, приносил оттуда свои подушки в барынин ночной покой, и тогда Ульяша уходила ночевать в людскую. Там ее все сильно жалели, там ей и сказали, что пришла и ждет во дворе матушка…