Глен Хиршберг - Два Сэма: Истории о призраках

• Название: Два Сэма: Истории о призраках
• Автор: Глен Хиршберг
• Издательство: Азбука классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-352-02198-9

Профессор колледжа, специализирующийся на мифологии Хэллоуина, обнаруживает страшную правду, кроющуюся за местной легендой о Карнавале судьи Дарка.

Выброшенный на мель у Гавайев корабль, не числящийся ни в одном судоходстве мира, зовет одинокие души на Берег разбитых кораблей.

От автора «Детей снеговика» («современный вариант „Убить пересмешника...", каким его мог бы написать Стивен Кинг») — пять историй о призраках и гипнотических воспоминаниях, о чудовищах воображаемых и реальных, об очищающей боли и тихом ужасе повседневности.

---

— Рад, что ты спросила. Я уж думал, что не придется кому-нибудь о нем рассказывать в этом году.

Кейт улыбнулась.

— Судья Альберт Алоизий Дарк. Рожден бог знает когда, бог знает где. Отсутствие этих данных — первое, что может нас заинтриговать, не так ли? В этом штате нет документов, свидетельствующих о нем, — конечно, тогда это была всего лишь Территория — до его назначения на должность в сентябре тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. Фактически о нем нигде нет никаких свидетельств.

— Ты хочешь сказать, что до сих пор не нашел никаких документов?

— Ты не единственный историк в этом «вольво», о едва открывающая рот женщина. И прошу принять во внимание Гражданскую войну и тот пагубный эффект, который она оказала на состояние городских архивов.

Кейт кивнула:

— Продолжай.

— В течение восьми лет после своего назначения на должность судья Дарк даже установил своеобразный рекорд. Как раз перед рождественской ночью тысяча восемьсот восемьдесят пятого года. В ту ночь...

— Поворачивай, — сказала Кейт, и я нажал на тормоза, приостановив машину, и уставился на нее.

— Куда поворачивать?

— Назад.

Я посмотрел через плечо в черную, занесенную снегом пустоту.

— Может, у тебя карта вверх ногами?

Кейт усмехнулась:

— Просто дай задний ход, глупый.

Я отпустил тормоз и поехал, освещая дорогу габаритными огнями. Примерно в пятнадцати футах позади машины виднелись две колеи, извивающиеся между двумя чахлыми, отливавшими красным светом кустами. В животе у меня что-то дрогнуло. Нервы? Может быть. Надежда? Если это розыгрыш или что-то нарочно подстроенное, то сделано это по высшему разряду. А если не розыгрыш...

— Как, черт возьми, ты догадалась, что это здесь?

— По карте.

— Но как ты увидела поворот?

— Я следила за дорогой, Дэвид. Поехали.

Кейт посмотрела на меня. Ее лицо все еще было раскрасневшимся, то ли от слез, то ли от волнения. Точно определить я не мог.

Отъезжая назад, я немного притормозил у обочины. Приоткрыл окно, и звенящая тишина стала втягивать в себя тепло из машины.

— О чем ты задумался? — тихо спросила Кейт.

— О Литтл-Бигхорне и группе Доннера[9]. Есть еще два десятка примеров того, как глупые бледнолицые переоценивали свою власть над Диким Западом.

— Это же действительно может быть тот самый карнавал, Дэвид. Разве нет?

— Конечно.

Я нажал на газ, и мы съехали с шоссе, трясясь на грязных ухабах.

— Далеко? — проворчал я. Кейт взглянула на карту:

— Мили три.

Я застонал.

— Рождественский вечер тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, — снова напомнила Кейт.

Я смотрел, как трава исчезает под нашими шинами, на снег, который словно плыл по земле — таким тонким незаметным слоем, будто бы его и не было вовсе.

В рождественский вечер тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, примерно без четверти девять, группа местных владельцев ранчо, называвших себя Хранителями правосудия, появилась у двери судьи Дарка, жившего в довольно большом доме на берегу залива — он сгорел в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, теперь там школьное футбольное поле, — и потребовала, чтобы их впустили. С собой Хранители привели китайца со связанными ногами, которого подцепили к фургону и заставили пропрыгать всю дорогу от застолбленного им участка, в двух милях от города.

— Откуда нам может быть это известно? — спросила Кейт.

Из первоисточника, который теперь никто не сумеет отыскать. — Старая, избитая моя шутка. Я продолжил: — Судья вел подробный дневник. Хранители потребовали, чтобы их незамедлительно впустили в дом, тут же провели судебное заседание и вынесли вердикт о повешении. И судья Дарк, по неясным причинам, провел пришедших к себе в гостиную и пригласил спуститься к ним свою жену, чтобы она вела протокол заседания и выступила в роли свидетеля. Судебное расследование длилось десять минут, в нем рассматривались косвенные, совершенно бездоказательные обвинения в воровстве из продуктовых лавок и похищении двух лошадей. Никто не сказал слова в защиту, учитывая, что обвиняемый не говорил по-английски и даже не мог стоять, поскольку его ступни были разбиты во время путешествия до двери дома судьи. Обвинительный вердикт и смертный приговор были озвучены так скоро, что даже Хранители застыли в изумлении. Судья самодовольно подчеркивает этот эффект. «Я определил единственное условие: узник должен быть повешен исключительно моими руками и он проведет эту ночь, свою последнюю ночь на этом свете, в моем доме, под моим попечительством». Условие было принято, и ошеломленные Хранители удалились. На утро Рождества, в присутствии более чем сотни свидетелей, на городской площади судья Альберт Дарк подвел китайца к тополю, затянул вокруг его шеи веревку, заставил его забраться на фургон и казнил. Никто не крикнул «три—семь—семьдесят семь!».

— Кстати, а что это значит?

— По правде сказать, не знаю, — ответил я, — никто из Комитета бдительности Вирджиния-Сити тех времен никогда так не говорил. Они просто пришпиливали эти цифры на бумажке, оставляя их на своих жертвах. Во всяком случае, китаец, по свидетельству очевидцев, не произнес ни слова и не издал ни звука. Но он поднял голову, как раз когда фургон тронулся и веревка натянулась. Два из четырех опубликованных свидетельств утверждают, что он улыбался... Кейт, что это, черт возьми?

Но я мог бы и сам сказать, что это был маленький мальчик. В пижаме. Он стоял босыми ногами на траве и одной рукой, отведенной в сторону колеи, указывал вдаль, во мрак. Его кожа белела в лучах фар ближнего света, будто в нее каким-то образом впитался снег. У него были коротко стриженные светлые волосы, торчавшие вертикально. На пижаме — вышиты зебры. Нажав на педаль, я притормозил машину.

— Боже мой, — проговорила Кейт, когда мы отъехали и остановились в пятнадцати футах от мальчика, — как ты думаешь, сколько ему?

— Я думаю, он замерз, — пробормотал я, уставившись на ноги парнишки.

Он доходил ростом почти до верха моего ветрового окна. Я опустил стекло и высунулся наружу, но ребенок не сделал и движения в сторону машины и не опустил руку. Может быть, подумал я, это чучело. Но он был живым. Я видел его губы, посиневшие от холода, которые вздрагивали, когда ветер прерий хлестал по ним, проносясь мимо.

— Эй! — окликнул я его.

Ребенок и не пошевелился. Тогда, слегка оробев, я улыбнулся. Я еще не попал на этот новейший Карнавал мистера Дарка, а он уже заставляет меня приветствовать вурдалаков. Нервный комок в горле прошел.

— Что ж, поехали дальше по дороге из желтого кирпича, — сказал я и повернул машину в ту сторону, куда указывал малыш.

Как я заметил, там обнаруживались и другие колеи. Возникало абсурдное чувство безопасности от того, что мы не были первыми в этом месте. Я неторопливо вел машину, позволяя прериям биться о днище, словно волнующееся море — о корпус шхуны.

— Так скольких же повесил судья Дарк? — поинтересовалась Кейт, хотя ее глаза тоже напряженно смотрели вперед, в пустоту.

— Четверых, о которых нам известно, в период между тысяча восемьсот восемьдесят пятым годом и моментом образования штата, когда он исчез со службы так же внезапно, как и появился. В каждом случае он позволял местным энтузиастам Комитета бдительности привлекать подозреваемых к скорому суду, выносил обвинение, затем держал их всю ночь в своем доме, где организовывал их исповедь и последний ужин или, возможно, нечто абсолютно противоположное, и после этого наутро производил казнь. А казнил он явно со знанием дела, поскольку, как свидетельствует «Летопись равнин», «ни один из его осужденных не произнес ни слова, прежде чем отошел к праотцам».

— Смотри, — сказала Кейт, но я уже все увидел.

Подав автомобиль вперед, я втиснулся в промежуток между двумя пикапами и выключил зажигание. На импровизированной стоянке было шесть других машин. Водителей и пассажиров я не увидел. Я посмотрел на Кейт. Мы слышали, как снег падает на крышу «вольво». За неровным кольцом автомобилей трава прерий колыхалась под нараставшим ветром.

— Так напомни мне, — вполголоса проговорила Кейт, — как же этот кровожадный судья, кем бы он ни был, стал частью мифа о Карнавале?

— Не напомню, — сказал я, — потому что не знаю. И никто не знает.

— А почему — «Карнавал»? Почему не «Павильон ужасов»?

— Ты меня опять подловила.

Внезапно Кейт заулыбалась, и щеки ее вспыхнули румянцем, и я почувствовал себя так хорошо, таким счастливым, что даже не был уверен, смогу ли в этот момент пошевелиться.

— Спасибо, что вернулся за мной, — сказала она.

— И тебе — за то, что поехала со мной, любовь моя.

Кейт послала мне поцелуй. Она резко опустила дверную ручку, все еще улыбаясь, и изящным движением, словно осторожно входя в воду, выбралась в ночь. Я открыл дверь со своей стороны и присоединился к ней. Мы стояли у капота автомобиля и ошеломленно смотрели вокруг. Не слышалось ни единого звука, кроме шума ветра в траве. Не было даже ребенка в пижаме, чтобы указать нам верный путь. Я сунул руки в карманы, потому что холод щипал кожу на запястьях.