Тюрэ Эрикссон - Белый мыс

• Название: Белый мыс
• Автор: Тюрэ Эрикссон
• Издательство: Государственное издательство детской литературы министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Современная проза
• Год: 1957

Автобиографическая повесть шведского писателя Тюрэ Эрикссона «Белый мыс» рассказывает о детстве и юности автора. Действие происходит в 20–30 годах нашего столетия. Герой повести Оке вырастает в крестьянской семье на острове Готланд. Суровая природа и трудные условия жизни, а главное – простые, сердечные люди, воспитывают в Оке искренность и пытливость, чистоту души и горячее, хотя еще неясное, стремление к справедливости в жизни.

Пятнадцатилетний юноша уезжает на материк, «в люди». В Стокгольме Оке ждут большие разочарования: из-за кризиса он не может найти постоянной работы. Но есть и светлые стороны. Оке знакомится с молодыми рабочими, вступает в молодежный союз. Перед юношей открывается путь сознательной борьбы за справедливую жизнь.

---

– Она у нас постоянный покупатель, таким приходится угождать, – ответил Энглюнд.

Оке невольно подумал о той колбасе, которую покупали на пасху только самые бедные. На страстной неделе ее никто не брал, и она уже покрылась серой плесенью, когда ее убрали в холодильник. Оке сам мыл эту колбасу в теплой воде и натирал потом снаружи постным маслом, чтобы придать ей аппетитный вид.

Из этого, однако, не следовало, что Энглюнд пренебрегал мелкими покупателями – напротив. Поздно вечером после закрытия, когда измученные продавцы ушли домой, позвонил компаньон.

– Я еще не подсчитывал, но уверен, что сегодня рекордная выручка, – сообщил Энглюнд таким тоном, будто выиграл сражение.

Подсобное помещение и в самом деле выглядело так, будто в нем недавно кипел бой. Вокруг колбасорезки валялись мясные крошки. Слой грязных опилок на полу был усеян овощами, клочками бумаги, пустыми картонными коробками и щепками от поспешно вскрытых ящиков.

– Что-о! Я слишком дешево продаю цветную капусту?

В голосе Энглюнда зазвучали металлические нотки, жилы на шее надулись, как от удушья.

– Этот… этот скряга будет учить меня, как вести дела!

Он швырнул трубку и тут же отвел душу перед Оке, стремясь дать выход своему гневу:

– Как этот тип не понимает – в Старом городе не придумать лучшей рекламы, как продавать кое-что по заниженной цене! Здесь ведь большинство вынуждено считать каждое эре. Чем был этот магазин до того, как я поднял его оборот? И в каком состоянии были дела у него самого, пока мы не вошли с ним в пару? Десятки тысяч крон долга! Да об этом весь город знает!

Оке продолжал усердно подметать, стараясь не расхохотаться. Уж и весь город! Оскорбленное самолюбие превратило пронырливого торговца в какого-то наивного ребенка. Неужели он и взаправду думает, что полумиллионному населению столицы есть дело до какого-то мелкого лавочника?

– Хватит на сегодня, – сказал Энглюнд, когда Оке навел относительный порядок. – После праздника уберем как следует.

Он вытащил из толстой пачки денег три пятерки:

– Держи зарплату. Если хочешь, можешь взять с собой фруктов или еще чего-нибудь.

Оке стал неуверенно отбирать себе апельсины.

– Возьми вон из тех, они намного лучше, – хозяин указал на самый дорогой сорт.

Энглюнд явно хотел показать, что уж он-то не такой скряга, как компаньон. Оке поблагодарил и чуть не бегом заспешил домой.

Хильда почти всю страстную пятницу читала пасхальное евангелие и псалмы и предпринимала отчаянные попытки завербовать Оке в Армию спасения. Она встретила его в дверях с кокетливым хихиканьем:

– О, подарок для меня!

Она взяла апельсин, но руки дрожали так сильно, что он покатился по полу оранжевым мячиком.

– Смотри, как он спешит!

Хильда заковыляла вдогонку за апельсином и упала бы, не подхвати ее Оке. Глаза у нее помутнели, изо рта пахлопивом.

– Я не пьяная! Я уже сколько месяцев ни капли в рот не беру, – заверяла она.

Оке разделся до пояса и наполнил их единственный умывальный таз холодной водой. Хильда посмотрела на его обнаженный торс, и ее путаные мысли устремились по новому руслу.

– Теперь я старая и некрасивая, и мой мальчик никогда не приходит навестить меня.

Она всплакнула от жалости к себе самой и сникла на кровати кучкой серого тряпья. Оке задумался было над тем, кого она понимала под «мальчиком», однако он спешил и продолжал умываться. Его молчание раздражало Хильду, и она снова стала ныть, что совсем не пьяна.

– Я выпила только две бутылки пива. Уж столько-то можно позволить себе в праздник! – твердила она воинственным тоном, который был ему знаком по букинистической лавке.

Следовало бы подыскать себе другую квартиру, однако новая куртка и шапка, лежавшие на стуле, говорили в пользу того, чтобы он принял предложение Хильды остаться и платить ей десять крон в месяц. Только при такой квартплате Оке мог надеяться, что у него будет оставаться что-нибудь на одежду. Теперь ему становилось понятно, почему фирмы и магазины искали рассыльных, живущих в городе с родными. Зарплата не была рассчитана на то, чтобы рассыльный мог сам себя обеспечить, хотя рабочий день длился по десять – одиннадцать часов.

Но сегодня Оке был богат и свободен от забот. В бумажнике лежало около двадцати крон, а там, в безликой массе людей, есть человек, который ждет его…

Взять куртку? Нет, она выглядит слишком просто. Он решил ограничиться джемпером под пиджак, хотя вечера еще были прохладные.

В Железнодорожном парке листочки еще не собрались с духом выглянуть из почек, зато на клумбах пестрели гиацинты и зеленела молодая травка. Карин уже пришла. Ее весенняя шляпка и пальто перекликались по цвету с голубыми цветочками. Она чем-то напоминала хорошенькую фарфоровую пастушку, но явно нервничала.

– Почему ты не сказал мне, что ушел от букиниста? – спросила она. – Я пыталась разыскать тебя там еще с утра.

– А что случилось?

– Ничего особенного. Просто папа вдруг решил приехать в город, чтобы отпраздновать у меня пасху. К восьми часам я должна идти с ним в театр на оперетту.

Оке постарался скрыть свое разочарование:

– Он останется до тридцатого апреля?[39]

– Вряд ли, но на этот день я уже договорилась с компанией из нашей школы. Давай лучше встретимся первого мая!

– Тогда я буду занят, – возразил Оке обиженно.

Карин раздраженно рассмеялась и взяла его под руку:

– Чем же, если не секрет?

– Пойду на демонстрацию!

Она выдернула руку и покраснела:

– Ты невыносим… но… но… позвони как-нибудь. Она подозвала проезжавшее по Васагатан такси и исчезла, прежде чем Оке успел что-нибудь ответить.

* * *

Первого мая магазин закрывался в час дня. Оке рассчитывал перехватить демонстрацию на Кунгсгатан. Ему хотелось посмотреть все шествие, а затем вместе с последними демонстрантами пройти до Гэрдет.

Однако, как он ни спешил, поручения все накапливались. Когда через узкий Кокбринкен донеслись звуки барабанов и громкая музыка духового оркестра, он стоял на Стурторгет, держа в руках корзину с продуктами. Первые колонны шли уже со стороны Сёдэр, над Мюнкбрукайен пламенели на солнце красные знамена.

Оке нужно было в обратную сторону, но он побежал вниз по переулку. Мимо него ряд за рядом проходили демонстранты.

– Да здравствует солидарность рабочего класса! Да здравствует борьба за социализм! – крикнул кто-то из руководителей.

В ответ ему раздалось оглушительное «ура».

Снова Оке ощутил, что стоит совсем в стороне от большой жизни. Солидарность – какое торжественное слово! Но ведь оно сохраняет свое значение не только по праздникам. А с кем ему быть солидарным в магазине? Ингрид никак не может простить ему, что он отказывается называть ее «фрекен Янссон», а отношение Курта к нему являет собой смесь хвастливого панибратства и наглости. Выходит, что его работодатель – единственный человек, который не старается поминутно напоминать Оке его место.

– Много их в этом году, – произнес какой-то полный парень в толпе, одобрительно кивая.

Из заднего кармана его комбинезона торчала плотничья мерка. Он бывал в магазине Энглюнда. Оке представлял себе, что он работает плотником где-нибудь на стройке. Они шли рядом в сторону Стурторгет, и новый знакомец Оке болтал о погоде, о демонстрации и о всякой всячине.

– Ты, кажется, живешь в Старом городе? Квартира хорошая? – спросил он.

Оке видел товарища в каждом человеке, одетом в синий комбинезон труженика, и потому без всяких церемоний рассказал, что не имеет даже кровати.

– Я знаю одну семью, которая охотно сдаст меблированную комнату порядочному парню. Если хочешь, могу им порекомендовать тебя, – предложил «плотник».

– Отдельную комнату? – переспросил Оке недоверчиво.

Это звучало слишком хорошо, чтобы можно было поверить.

– Ну да! Лучше всего будет, если ты забежишь туда и посмотришь сегодня же вечером. У меня канцелярия в том же доме, так что я могу их предупредить еще до твоего прихода.

– Вы подрядчик? – спросил Оке совсем другим тоном.

– Нет, я управдом, и у меня на попечении довольно много домов по эту сторону Вестерлонггатан.

Оке записал адрес и даже готов был радоваться тому, что у Карин не оказалось времени встретиться с ним. В противном случае у него, пожалуй, не хватило бы сегодня денег на задаток.

…С любого места Киндстюгатан была видна Немецкая кирка с ее черно-зеленой башней и страшными фигурами, да и сама улица сохранила что-то от чопорности торговых кварталов старой Ганзы, несмотря на всевозможное барахло, развешенное перед лавчонками для рекламы и для просушки. В этом укромном торговом районе, неизвестном большинству жителей города, сосредоточилась скупка и продажа поношенной одежды и обуви, старой домашней утвари, безделушек сомнительного качества и просроченных залогов.