Раймонд Картье - Тайны войны

• Название: Тайны войны
• Автор: Раймонд Картье
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-9533-0632-6

Книга французского публициста Раймонда Картье, написанная на основе документов Нюрнбергского процесса, рассказывает о закулисной стороне Второй мировой войны, о ее тайных пружинах а также о сложных взаимоотношениях Гитлера и высшего военного руководства нацистской Германии. На основе богатого материала автор освещает неизвестные стороны событий конца 1930-х — начала 1940-х годов в Европе, повлиявших на весь дальнейший ход истории ХХ века

---

«В то время, как во Франции шли эти рассуждения, т. е. в декабре 1939 г. Гитлер уже твердо решил атаковать эту «хорошо управляемую и хорошо снабженную армию» на ее укрепленном плацдарме.

«Операции в Польше еще не были закончены, — говорит Браухич, — когда Гитлер мне говорил о своем намерении напасть в ближайшем будущем на Францию и просил меня подумать над этим вопросом».

Плана кампании еще не было. В этой войне все было импровизацией, включая и стратегию. В 1914 г. германские армии наступали на Францию по плану, над которым трудились поколения офицеров Генерального Штаба. В 1939 г. Гитлер говорил своим генералам: «Через шесть недель — через две недели — принесите мне план».

9 октября 1939 г. Гитлер подписал свою директиву № 6 о ведении войны во Франции (документ Г. 62), устанавливающую основы наступления на Запад. Вот сущность этой директивы:»

1. Если в ближайшем будущем станет очевидным, что Англия и, по ее наущению, Франция не намерены положить конец войне, то я решаю взять инициативу в свои руки и, не теряя времени, начну наступательные операции.

2. Долгий период выжидания не только приведет к концу нейтралитет Бельгии, — а быть может также и Голландии, — в пользу западных держав, но также послужит все возрастающему военному усилению наших неприятелей: он подорвет доверие нейтральных держав к победе Германии и, в частности, остановит Италию от присоединения к нам в качестве союзника.

3. Поэтому я отдаю следующие приказания по поводу предстоящих операций.

a) Приготовиться к наступлению на северном крыле западного фронта через территорию Люксембурга, Бельгии и Голландии. Наступление должно быть проведено как можно быстрее и возможно большими силами:

b) Цель этого наступления: разбить возможно большую часть полевой армии Франции и ее союзника и в то же время захватить возможно большую часть Северной Франции, Бельгии и Голландии и создать базу, необходимую для ведения дальнейших морских и воздушных операций против Англии и для обеспечения безопасности важного Рурского округа.

c) Начало наступления будет зависеть от подготовки танковых и моторизованных дивизий, число которых должно быть доведено до максимума, а также от состояния погоды — от метеорологических предсказаний.

Прошу командующих армиями представить мне в кратчайший срок свои соображения по этому поводу и держать верховного главнокомандующего вооруженными силами Германии в курсе их приготовлений.

Подписано:

Адольф Гитлер».

Это решение — начать наступление на западном фронте — вызвало жестокое столкновение между Гитлером и маршалом фон-Браухичем.

Победа над Полыней, эта блестящая 18-ти дневная кампания, не примирила Гитлера с его генералами. Или, лучше сказать, она не рассеяла предубеждения Гитлера против них.

Генерал Гудериан рассказал в Нюрнберге следующую историю:

«Вскоре после польской кампании фюрер обратился к офицерам Главного Штаба со следующим заявлением: «Я питаю полное доверие к генералам авиации: райхсмаршал Геринг — член партии и он отвечает мне за них. Я питаю доверие к адмиралам: старший адмирал Редер отвечает мне за них. Но у меня нет доверия к генералам армии».

«Я почувствовал себя оскорбленным, — говорит Гудериан. — Вместе с маршалом фон-Манштейном, который разделял мои ощущения, я отправился к маршалу фон-Рунштедту и просил его, как старшего из генералов, обратиться к фюреру за разъяснением точного смысла его слов. Рунштедт уклонился от этого и его поведение произвело впечатление на Манштейна, который также отказался от этой идеи.

Я решил сам испросить аудиенции у фюрера. Он принял меня, выслушал спокойно и ответил мне, что я лично не должен чувствовать себя задетым его словами. Он имел в виду прежде всего главнокомандующего армией, маршала фон-Браухича.

Гитлер изложил мне причины своего нерасположения к Браухичу. Он включал его в категорию тех, кого он ненавидел — Бломберга, Фрича и Бека — ибо Браухич постоянно пытался давать ему неуместные советы и противился всем его замыслам».

Очередное столкновение Гитлера с Браухичем произошло по поводу стратегии в войне против Франции.

«Командование армии, — говорит Кайтель, — противилось наступлению на западном фронте».

«Я советовал Гитлеру, — подтверждает Браухич, — держаться на Западе оборонительной тактики и использовать зимний перерыв военных действий для попытки разрешить конфликт дипломатическим путем. Начиная с 1938 г., я обращал внимание на тот факт, что ни армия, ни народ не хотели войны.

Это миролюбивое настроение первого германского генерала, непосредственно после блестящей победы в Польше, нас поражает. Мы привыкли к иным речам этих затянутых пруссаков с моноклями. Но факт остается фактом.

На Нюрнбергском процессе Геринг, с обычной для него грубостью авантюриста, характеризовал начальников армии.

«Они были, — говорит он, — слишком боязливы, чтобы взять на себя риск войны. Они никогда не могли подавить в себе впечатления, оставленного в них поражением 1918 г. и трепетали перед французами. Если верить этим господам, то французы могли дойти до Берлина. Наш Главный Штаб, по сравнению с прошлыми, состоял сплошь из пацифистов».

Действительно, германские генералы не чувствовали себя в силах разбить Францию. Хотя они были и выше своих противников, но они не проделали той внутренней интеллектуальной революции, которой требовало создание и развитие новой стальной кавалерии — танков и новой летающей артиллерии — авиации. Они по-прежнему склонялись к тактике обороны и укреплений, с которой проиграли уже в 1918 году, не были уверены в новой, наспех созданной армии, которою командовали и, в сравнении с революционным стратегом, каким был Гитлер, они были боязливыми военачальниками.

«В октябре, — рассказывает генерал Гальдер, — Гитлер вызвал к себе ночью Браухича и меня. Он принял нас в салоне своей канцелярии и попросил изложить положение на западном фронте. Я начал с описания местности, но с первых же слов он прервал меня и резко с нами попрощался.

Это было только прелюдией к сцене, происшедшей 5 ноября между Гитлером и Браухичем.

Эта сцена происходила без свидетелей, но все, кто находился по близости кабинета фюрера, слышали рычание разъяренного зверя. «Когда Браухич появился, — говорит Гальдер, — он дрожал и был так потрясен, что не мог мне рассказать о том, что произошло. Он тотчас же ушел и только позднее я узнал от него некоторые детали. Браухич пытался добиться отсрочки наступления на западе. Гитлер закричал, вырвал у него бумаги, которые тот держал в руке, изорвал их на мелкие клочки и с ревом топтал их ногами. Потом отшвырнул маршала к двери своего кабинета».

«Сцена, — признался Браухич, — была безобразная. Гитлер вспылил, когда я ему заявил, что у меня нет достаточно артиллерии, чтобы овладеть французскими укреплениями. После этого он не хотел меня видеть целых шесть недель. Я предложил свою отставку, но он приказал мне сохранить мои функции».

В тот же день — 5 ноября — Гитлер назначил наступление против Франции на 12 ноября. «Это было, — говорит Гальдер, — вызовом. Приказ был отменен два дня спустя». Мы увидим, как и почему.

Гитлер решил дать предостережение высшему командованию армии, которое не верило в его гений. 23 ноября в полдень, он собрал в Канцелярии всех командующих армиями. Перед этими победителями Польши он предстал с лицом разъяренного тигра.

«Он облаял генералов, — рассказывает Гальдер, — я не могу иначе выразиться. Он упрекал нас в том, что мы являемся представителями того духа, который доказал свою неспособность в течении последней войны. Понятие о рыцарской чести, которое еще было живо в нас, не имело для него никакого значения. Мы, по его словам, дали доказательства этой ложной идеологии в течении польской кампании. Высшее командование, — продолжал он, — всегда противоречило ему во всех его начинаниях, закончившихся успешно: в Рейнской области, в Австрии, в Чехословакии, в Польше. Он, он один, создал новую армию, вопреки мнению высшего командования, и только ему одному Германия обязана победой над Польшей. Теперь находят новые доводы, чтобы помешать его планам наступления на Запад, но он не позволит сбить себя с пути и теперь собрал нас для того, чтобы преподать нам основные принципы ведения войны».

В протоколе этой речи (документ 789 P.S.) это вступление отсутствует, и все грубые и оскорбительные выражения Гитлера смягчены. И тем не менее это значительный документ. Я уже пользовался им, чтобы обрисовать фюрера. Но и политическая часть этого длинного, едкого монолога заслуживает внимания. Она позволяет предвидеть развитие дальнейших событий, в частности тех, которые касаются России.

«Россия, — сказал Гитлер, — в действительности не опасна. Она ослаблена многими факторами. Кроме того, у нас с ней заключен пакт; впрочем, пакт этот имеет силу лишь до тех пор, пока он выгоден русским. Россия имеет более далекие виды, чем только укрепление своего положения в Прибалтике. Она хочет проникнуть на Балканы и продвинуться к Персидскому Заливу. Это же является целью и нашей политики, но мы можем противостоять России лишь после того, как мы будем свободны на Западе. В настоящее время Россия не вмешивается в международную политику; если она ею займется, то она может разбудить панславизм. Никто не может предвидеть будущего».