Эндрю Дэвидсон - Горгулья

• Название: Горгулья
• Автор: Эндрю Дэвидсон
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Триллер
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-056555-9, 978-5-403-01549-3

Семьсот лет назад при загадочных обстоятельствах погиб молодой наемник, похитивший из уединенного монастыря красавицу монахиню…

Средневековая легенда? Нет. Реальное преступление, которое самым причудливым образом переплетается с событиями дня сегодняшнего.

Знаменитого актера, снимающегося в эротических фильмах, настигает странное видение: люди в средневековой одежде пускают в него горящие стрелы. От неожиданности и ужаса он теряет управление машиной — и едва не гибнет в автокатастрофе. Вскоре в больницу к нему приходит таинственная женщина — Марианн Энджел, и она утверждает, что является… реинкарнацией той самой монахини.

Марианн уверяет — он умрет, если не узнает, что же все-таки произошло тогда, семьсот лет назад…

Так начинается одна из самых загадочных книг последнего десятилетия, полная иллюзий, намеков, и кодов.

Уникальная книга, которую читателю предстоит декодировать, как сложную и увлекательную шифровку…

---

Иногда мне кажется, что в любой писанине есть что-то немужское, однако поэзия — худший вариант. В припадках кокаиновой паранойи я, бывало, сжигал свои поэтические тетради и смотрел, как корчатся горящие страницы, слой за слоем, как пламя вздымает в воздух серые снежинки пепла. И пепельные слова мои вздымались к небесам, и было приятно знать, что внутреннее мое «я» снова свободно: команда лучших судмедэкспертов ФБР уже не смогла бы вновь собрать воедино все мои чувства. Я прятал в буквах самые искренние свои переживания, а замечательней всего было то, что я мог испепелить их за одну секунду.

Завлечь женщину в постель было не опасно, ведь слова мои растворялись, едва слетая с губ; написать стихи для женщины — как будто изготовить оружие, которым однажды она меня убьет. Показать свои стихи — значит, выпустить их во Вселенную навечно — они в любой миг могут вернуться и отомстить.

Вот так я все и просрал. Рождество. Я прикован к больничной койке и должен вручить свой подарок Марианн Энгел, а запасного подарка нет. Лишь инфантильные каракули, запятнавшие белизну бумаги. Слова мои были египетскими иероглифами до обнаружения Розеттского камня; слова, точно раненые солдаты, ковыляли домой, опустив ружья, потерпев поражение; слова мои были как рыбы без воды, безумно бьющиеся в сетях, вытрясаемые на дно рыбацкой лодки, опадающие, точно скользкая гора, пытающаяся стать равниной.

Слова мои были, и есть до сих пор, недостойны Марианн Энгел.

Но выбора не осталось; я открыл тумбочку и — лузер — нацепил неубедительную маску храбрости на воображаемое для нее место. Я выудил три листочка бумаги, закрыл глаза и протянул стихотворения Марианн Энгел, надеясь, что они рассыплются в прах прямо у меня в пальцах.

— Прочитай мне, — попросила она.

Я запротестовал. Это же стихи, а мой голос падает, точно в жуткую пропасть. Огненный зверь ворвался в мою глотку, оставив лишь заржавленные струны на поломанной гитаре. Мой голос грандиозно не годился — и не годится — для поэзии.

— Прочитай мне.

С тех пор прошло много лет. Вы держите в руках эту книгу, а следовательно, я уже преодолел свой страх; следовательно, уже не боюсь показать написанное слово. Но три стихотворения, что я читал под Рождество для Марианн Энгел, не попадут на эти страницы. У вас и так уж набралось довольно против меня улик.

Когда я закончил, Марианн Энгел забралась ко мне в постель.

— Это было замечательно! Спасибо! А теперь я расскажу тебе о нашей первой встрече.

Глава 12

Итак… С тех пор как я начала изучать писания Мейстера Экхарта, образ моих мыслей изменился — не слишком сильно, однако вполне ощутимо. Наконец я стала понимать, что имела в виду матушка Кристина, говоря о тварной сущности натуры, которую надо отринуть, чтобы приблизиться к предвечному. Книгу я прятала — ведь сестры вроде Гертруды ни за что не стали бы даже вникать в радикальные идеи Мейстера Экхарта. И хотя катализатором послужил Экхарт, задавать вопросы меня заставил совсем другой человек. После смерти одной из самых старых монахинь, Гертруда поручила ее обязанности мне. Обязанности эти включали и переговоры с торговцами, снабжавшими нас пергаментом.

Пергаментных дел мастер был грубее остальных знакомых мне мужчин, однако мы на удивление хорошо поладили. Он первым делом попросил молиться за него — дескать, так поступала предыдущая монахиня, — а я впервые получила урок на тему «Рука руку моет». Если я стану молиться, он сделает скидку для монастыря. Он признал, что грешен, но добавил с лукавой улыбкой: «На индульгенции себе я пока не нагрешил».

Пергаментных дел мастер любил поговорить обо всем на свете и поражал меня политической подкованностью — впрочем, вероятно, только потому, что я не слыхала прежде подобных сетований, ведь я не ходила по окрестным тавернам. Мы встречались каждый месяц, и я узнавала, чем живет Германия, сокрытая от меня монастырскими стенами. Папа Иоанн боролся с Людовиком Баварским. Повсюду разгорались войны, и местные дворяне стали прибегать к услугам отрядов наемников, называемых кондотьерами — от слова «condotta» (языковое чутье подсказало мне, что заимствование — из итальянского). Смертью торговали за деньги, совершенно без всякой идеологической или религиозной подоплеки, и мне это казалось отвратительным до тошноты. Я не понимала, как можно творить подобное, а торговец пергаментом лишь пожимал плечами: дескать, так повсюду происходит.

Гертруда заставляла нас допоздна работать в скриптории, мы корпели над «Die Gertrud Bibel», и усилия наши обещали увенчаться успехом. Несмотря на Гертрудино кропотливое внимание к деталям и наши прочие дела, мы понимали: еще несколько лет — и книга будет готова. Гертруда была стара, но я чувствовала: до светлого дня она дотянет. Ведь она строила из себя такую святошу, что бросила бы вызов и самому Христу, отважься он прибрать ее до окончания работы.

Однажды поздним вечером, похожим на любой другой, в скриптории зашептали, что в монастырь прибыли двое: один с жуткими ожогами. «Как будто он бился с Врагом!» Это было очень интересно, однако меня ждала работа.

На следующее утро меня разбудила сестра Матильда, одна из монастырских медсестер. Сестра Матильда сообщила, что мне нужно явиться в лазарет, — так велит матушка Кристина. Я набросила плащ, и мы вместе поспешили через монастырский сад; по дороге она рассказала, что всю ночь с другими монахинями из лазарета — сестрами Элизабет и Констанцией — ухаживала за обожженным незнакомцем. Просто удивительно, как он до сих пор держится.

У дверей палаты нас встретила матушка Кристина. В другом конце помещения лежал, укрытый белой простыней, мужчина. Над ним хлопотали отец Сандер и сестры. Утомленный солдат, не успевший снять с себя разодранные одежды, прямо с поля битвы, притулился в углу. При виде меня он подскочил и воскликнул:

— Вы ему поможете?

— Сестра Марианн, это Брандейс, он доставил обгоревшего страдальца к нам. Мы сверились со всеми медицинскими книгами, — матушка Кристина кивнула на стопку раскрытых книг на столе, — однако там недостаточно сведений о лечении подобных ран.

Я растерялась и не понимала, чего от меня ждут.

— А что больница Святого Духа в Майнце? Я слышала, она одна из лучших…

Отец Сандер шагнул вперед.

— Конечно, мы о ней подумали, но больной слишком плох — мы не можем снарядить его в путь. Помощь нужно оказать прямо здесь.

— Если кто и знает все книги и грамоты, что есть в скриптории, так это ты! — произнесла матушка Кристина.

И после паузы дипломатично добавила:

— И сестра Гертруда, разумеется. Но у нее слишком много срочных дел — как и подобает при ее должности, — вот я и прошу тебя, Марианн, поискать медицинский трактат, записки, отдельные рецепты — нам сейчас любая информация пригодится.

Сразу все встало на свои места. Во-первых, поручение было озвучено главным образом для успокоения Брандейса — вероятность, что в наших книгах и впрямь найдется чудодейственный рецепт, приближалась к нулю. Во-вторых, матушка Кристина ставила под сомнение способность — и желание — сестры Гертруды с должным вниманием отнестись к поискам. Последние займут определенное время, в течение которого будет теплиться призрачная надежда, — а это лучше, чем ничего. Очевидно, матушка Кристина решила, что жизнь человека важнее Гертрудиной гордыни. Должна признать, я очень обрадовалась. Однако выражения радости были бы неуместны, и я лишь послушно кивнула в знак готовности служить настоятельнице перед Богом. Я только попросила позволения взглянуть на раны солдата, чтобы понять, какое лекарство требуется.

Я приблизилась к столу и впервые увидела твое лицо. Оно тогда было сплошь обожжено, хоть и не так сильно, как сейчас. На груди разлилось кровавое пятно, просочившееся сквозь белую простыню. Я невольно представила розу, расцветающую под снегом, но в тот же миг поняла, сколь неуместны подобные фантазии. Отец Сандер взглянул на матушку Кристину, та согласно кивнула, и простыню приподняли. Послышался тихий треск: окровавленная ткань рвалась с твоей кожи.

Отреагировала я самым странным образом: в первую очередь была очарована, но уж точно не испытывала отвращения. Все остальные, даже солдат Брандейс, отшатнулись, а я, наоборот, шагнула ближе.

Кожа вся была, конечно, опалена, и бинты не успевали впитывать выделяющиеся соки твоего тела, Я спросила тряпку — обтереть лишнюю жидкость. Все смешалось над раной: черное, красное, серое, — но, отирая обугленную плоть, я совершила удивительное открытие.

На груди твоей, оказывается, был прямоугольник нетронутой кожи. Слева, прямо над сердцем, он резко контрастировал с пораженными тканями. Прямо в центре зияла единственная рана, отверстие, явно сделанное острием. Я спросила у Брандейса, что это, и он сказал, что отверстие оставила сразившая тебя стрела. Она вошла неглубоко, а раны твои — от огня, пояснил он.