Георгий Иванов - Поэзия и поэты

• Название: Поэзия и поэты
• Автор: Георгий Иванов
• Жанр: Публицистика

---

Георгий Владимирович ИВАНОВ(1894-1958) ПОЭЗИЯ И ПОЭТЫ (Возрождение, 1950,№10, с.179-182)

Деятельность эмигрантских издательств понемногу оживляется. Книги, неподвластные сталинской цензуре, появляются все чаще и чаще. Факт сам по себе— и вне зависимости от ценности этих книг — отрадный!

Даже поэты опять стали каким-то чудом находить издателей или, по крайней мере, типографии и бумагу. Число эмигрантских поэтов, кстати, несмотря на ряд потерь, за последние годы увеличилось: выбывших из строя заменило новое «поколение», главным образом из среды «ди-пи».

Среди последних есть немало одаренных людей. Двое из них – Д. Кленовский и И. Елагин — быстро и по заслугам завоевали себе в эмиграции имя.

У Д. Кленовского с И. Елагиным общее то, что они оба русские поэты и что голоса обоих дошли до нас из лагеря для «перемещенных лиц». На этом их сходство и кончается. В остальном они антиподы.

Кленовский сдержан, лиричен и для поэта, сформировавшегося в СССР, до странности культурен. Не знаю его возраста и «социальной принадлежности», но по всему он «наш», а не советский поэт. В СССР он, должно быть, чувствовал себя «внутренним эмигрантом».

И. Елагин, напротив, ярко выраженный человек советской формации. Елагин, возможно, талантливей Кленовского. Он находчив, боек, размашист, его стихи пересыпаны блестками удачных находок. Но все опубликованное им до сих пор так же талантливо, как поверхностно, почти всегда очень ловко, но и неизменно неглубоко. Каждая строчка Кленовского — доказательство его «благородного происхождения». Его генеалогическое древо то же, что у Гумилева, Анненского, Ахматовой и О. Мандельштама. И. Елагин — в противоположность Кленовскому — один из «не помнящих родства», для которых традиция русской поэзии началась с «Пролеткультом» и Маяковским. Вероятно, Елагин читал и, возможно, по-своему любил тех поэтов, от которых как «законный потомок» ведет свою родословную Кленовский. Но на его творчестве пока это не отразилось.

Пользуюсь случаем указать на третьего поэта, имеющего все данные занять равное место рядом с Кленовским и Елагиным. Ник. Моршен такой же «ди-пи», как они. В № 8 «Граней» напечатано его 19 стихотворений, во многих отношениях замечательных. Они, конечно, не лишены недостатков. Но недостатки стихов Ник. Моршена случайны и легко устранимы, достоинства же очень значительны. Но почему-то критики, засыпающие похвалами его более удачливых товарищей — особенно Елагина, — до сих пор, если не ошибаюсь, ни разу не упомянули имя Ник. Моршена, не менее, чем они, заслуживающего внимания. Исправляю, хотя и чересчур кратко, эту несправедливость и приглашаю своих «коллег» последовать моему примеру.

В среде старой эмиграции новые таланты появляются все реже и реже. Да и откуда им взяться? Уже задолго до войны эмигрантская поэзия «стабилизировалась»: на приток новых махнули рукой, стараясь сберечь то, что есть, и довольствуясь этим. Появление Ю. Одарченко, выступившего впервые в печати три года спустя после liberation [1], отрадное, но, как все исключения, лишь подтверждающее правило — исключение…

Стихи Ю. Одарченко — смелые и оригинальные, ни на кого не похожие, поразили и удивили: неизвестно откуда вдруг появился новый самобытный поэт.

«Дважды два — четыре» Анатолия Штейгера — очаровательная, острая и… ничего не обещающая — потому что, увы, посмертная книга. Каждому любителю поэзии следует ее прочесть, а молодым поэтам есть много чему у безвременного скончавшегося Штейгера поучиться. Стихи Штейгера — прекрасная иллюстрация к фразе: «Мой стакан невелик, но я пью из своего стакана». Они пример того, какое значение имеют вкус, чувство меры, поэтическая культура. Каждое стихотворение Штейгера — маленький шедевр вкуса, тонкости, чутья, доведенного до совершенства умения полностью использовать свои выигрышные стороны, искусно миновав слабые…

Выше я отметил несомненный талант И. Елагина. Штейгер был, конечно, много менее Елагина одарен. Но «реальная ценность» стихов Штейгера все-таки несравненно выше. Штейгер создал законченные произведения искусства, «то, что сотворено, не подлежит изменению». Стихи же Елагина, при всем их внешнем блеске, покуда всего лишь вексель, правда размашисто выписанный на крупную сумму…

Пользуясь этим примером, даю мимоходом некоторым писателям из «новой эмиграции» дружеский совет: усвоить хорошенько разницу, не всем им еще ясную, между «чистым золотом» искусства… и векселями, гарантированными только даровитостью… и самоуверенностью.

Покойная Ирина Кнорринг всегда, а в последние годы жизни особенно, стояла в стороне от пресловутого Монпарнаса, не поддерживала литературных связей, одним словом, не делала всего необходимого для того, чтобы поэта не забывали, печатали, упоминали в печати. И поэтому даже ее последняя книга почти никем не была отмечена с вниманием и сочувствием, которые она заслуживает…

Кнорринг была не очень сильным, но настоящим поэтом. Ее скромная гордость и требовательная строгость к себе, мало кем оцененные, будут, я думаю, все же со временем вознаграждены. У скромной книжки Кнорринг есть шансы пережить многие более «блестящие» книги ее современников. И возможно, что, когда иные из них будут давно «заслуженно» забыты, бледноватая прелесть стихов покойной Кнорринг будет все так же дышать тихой, неяркой, но неподдельно благоуханной поэзией.

…В № 14 «Огонька» за текущий год, среди всякого «литературного брака» или попросту хлама — «Огонек», как известно, советская желтая пресса, уступка вкусам еще не до конца перевоспитавшегося обывателя, — в этом бульварном московском журнальчике, притом еще на одном из последних мест, напечатано несколько стихотворений. Вот два отрывка из них:

21 декабря 1949 года [2]
…Пусть миру этот день запомнится навеки,
Пусть будет вечности завещан этот час —
Легенда говорит о мудром человеке,
Что каждого из нас от страшной смерти спас…

Или, почти наудачу, еще:

…И благодарного народа
Он слышит голос: мы пришли
Сказать: где Сталин — там свобода,
Мир и величие земли».

Средняя советская «продукция», не так ли? Пожалуй, даже пониже средней. Экая невидаль, в самом деле: кто же не знает, что где Сталин — там рай земной! И в «подхалимаже» надо вдохновляться, «гореть», изобретать новенькое… а не повторять общеизвестные истины. Стих тоже не на высоте — вялый, почти корявый…

…Под этими стихами стоит, впервые после ждановского разгрома появившееся в печати, славное имя Анны Ахматовой! Имя не только первого современного русского поэта, но и человека большой, на деле доказанной душевной стойкости. Ахматова с первых дней большевизма выбрала следующее: России не покидать, с большевиками ни на какие компромиссы не идти. И раз выбрав позицию, так с нее и не сходила…

После войны ей ненадолго разрешили было печататься и выступать. Вышедшая тогда, впервые за четверть века, ее новая книга была расхватана в несколько дней. Когда Ахматова появилась в 1945 году на литературном вечере на эстраде Дворянского собрания в Петербурге, тысячная толпа встала, как один человек… Потом опять началось — знаменитая ждановская чистка, новое запрещение печататься и выступать. И вот спустя четыре года Ахматова опять «заговорила»…

Совершеннейший мастер русского стиха — она вымученными ямбами славит Сталина, называя «спасителем от страшной смерти» главу той власти, которая сперва расстреляла ее мужа Гумилева, затем их единственного сына Леву и теперь обрекла саму Анну Ахматову на творческую смерть…

Кончаю на этом бесконечно грустном примере с поэзией.

Примечания

1

liberation - освобождение (фр.).

2

Семидесятилетие Сталина