Газета День Литературы - Газета День Литературы # 71 (2002 7)

• Название: Газета День Литературы # 71 (2002 7)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Тщеславие и печаль (которая существенно отличается от уныния в православной традиции) — демоны, которые во всей своей мощи являются только тем, кто победил первых, попроще. Так что Европу они закономерно не очень сильно тяготят, и обширную картину обрисовать нет большой необходимости. Гнева касаться также не будем — этот демон не признает, увы, никаких культурных различий; везде, где найдутся люди, ситуация с ним примерно одна и та же.

Остается только неясным, как так получилось, что в России Европу до сих пор воспринимают как некий рай, где все чисто, хорошо, а главное, туда надо непременно переехать? Типическое искушение дьявола, который только обещает, но затем оставляет свою жертву наедине с мучениями и смертью. Так что к европеизации вполне можно отнести такие слова святого Ефрема Сирина: "Долго ли будешь терпеть врага своего, бесстыдно исполняя волю его? Он хочет ввергнуть тебя в огонь, вот в чем его старание. Вот дар его тем, кто любит его. Он всегда воюет со всеми людьми, поражая их худыми и нечистыми пожеланиями, и он же, нечистый, покорившихся ему доводит опять до отчаяния. Всемерно отвращайся от него, человек, питая ненависть и омерзение ко всему, что ему любезно".

Григорий Ильяной НАША БОРЬБА

1. ЛИТЕРАТУРНЫЕ СЛУЧАИ

Многообещающий юноша, победитель олимпиад по физике, математике и т.д. поступил в 1975 году в престижный вуз Ленинграда и — ушел со второго курса. Всем говорил, "за политику" (были и другие версии). 3 года "на птичьих правах" кантовался в Пальмире — хотел восстановиться. Жил на Петроградской стороне (приятель-дворник переехал и пустил его в свою служебную комнату).

Назовем его У. Вот его ленинградский день. Просыпался часов в 12 в своей раскольниковской комнате склепе, слезал с полатей (приятель-дворник оборудовал помещение под крестьянскую избу, была мода в те годы). Плотный завтрак, например, яичница из 10 штук; голодать не собираюсь — он так говорил, затем пешая прогулка: планомерно обследовал "исторический центр". Возвращался под вечер, ужинал, заваривал в закопченном чайнике чифир, дымил "беломором" и ждал "народ".

Вечерами и ночами витийствовал. Его ходили слушать и водили знакомых. Послушать, посмотреть, и, если есть порох, подискутировать. Разбивал иллюзии, выворачивал факты, раздувал сомнения. Выправлял мозги. "Какой умный человек! Талант! Оригинал!" — восхищались барышни, а молодые люди прибито завидовали.

И все-таки У. (жизнь заставила) воротился домой, в столицу одной среднеазиатской республики. Пошел по институтам, лабораториям, КБ.

И поймал точку опоры. За 10 лет поднялся от рабочего высокогорной метеостанции до зав. лабораторией республиканского НИИ. Карьера славная — показывал трудовую книжку — только по восходящей.

Перестройка. Он очутился вдруг в столице чужого государства представителем вражеской расы. Хотел пересидеть заваруху в новой квартирке на верхнем этаже нового дома. Пока по окнам не дали автоматной очередью. Шальной, или с намеком — он не понял и стал эмигрантом.

В России — куда? По старой памяти — в Ленинград, Петербург. В городе не удалось. И 10 лет он бомжевал по Ленобласти. В конце концов нашел-таки относительно удобную нишу, что-то вроде привратника в муниципальном культурном учреждении с каморкой для житья. Физически успокоился, морально, видимо, свербило. Ночью отпирал кабинет и на компьютере подпольно набирал статью... Бородатый дядька, похожий на Робинзона Крузо и на Чехова Антон Палыча одновременно.

В некоем петербургском литературном клубе он прочитал свою статью. Обнародовал. Я был среди слушателей.

Четверть века утекло. У. видел войну, свист пули слышал, бродил по Руси, растерял все кроме цепей. И вот — результат. Итог. Интеллектуальный, литературный... А в итоге — мелочный и желчный, опус о "стране дураков". Ничего, мол, в России хорошего не было, не могло быть и не будет, если не откроемся, как следует, Западу. И т.д. и т.п. — весь набор фишек, который нарасхват шел лет 10-15 тому назад. В аккурат — передовица для "Московского комсомольца", или подвал для "Известий".

У. умен. По частным жизненным вопросам промаха не даст. И жизнь эмигрантская била его без промаха все 10 лет "открытости Западу".

Году, наверное в 77-м, около полуночи, на Петроградской стороне сошло на У. вдохновение: он сверкал очками, кричал: "Объявляю — открыто и всем! Я, У. — обыватель! Простой, нормальный обыватель и горжусь этим!" Звучало эффектно. Как вызов "пропагандистской машине".

"Машина" нынче на свалке. Ржавеет под дождем. А диагноз оказался метким — обыватель. История дала обывателю урок на его же собственной шкуре. Бесполезно. Горбатых не выправишь.

"Свинья под дубом" притча называется. Дуб рухнул, и животное ищет новое дерево. Так будь же человеком, отдай дань справедливости. Нет — оказывается, тот дуб, старый, был неправильный, и желуди были мерзопакостные.

Еще один случай. В литературном клубе (том же самом) — дискуссия. "... Теперь после произошедшей катастрофы..." Движение в публике. "Надеюсь, все согласны, что в России произошла катастрофа?" Некто, поэт и художник, с недоуменным лицом: "Почему катастрофа?! Прямо уж катастрофа! Я не согласен!"

Художник-поэт — человек вежливый, приятный, хороший человек. 40 лет, холост, комната в центре СПб, служба для живота, живопись для души, выставки-тусовки, разговоры об искусстве, рюмочка-другая за ужином. Покой и воля. Катастрофы его не коснулись.

Еще случай. №3. Приехал барин. Редактор свежеиспеченного немецко-русского журнала. Вокруг него закружились "молодые поэты" с папочками, листочками, улыбочками. Рядовая петербургская гоголевская сценка.

А на последнем ряду сидел раскинувшись поэт-неудачник. Немолодой, небритый человек. Своей неприкаянностью он, однако, заслужил право резать "правду-матку" и чихать на официальные и социальные авторитеты. И своим правом (под аплодисменты и смех "молодых") он частенько пользовался.

Вдруг вижу: обличитель заерзал на своем месте, потом вскочил и — вприпрыжку на сцену... Надежда умирает последней... Стал протискиваться между молодых и юных, стал подсовывать лохматую, седую, жутковато улыбающуюся голову гипотетическому благодетелю.

Все нынче надеются обрести хозяина, желают отдаться в "хорошие руки". Только, где их нынче найдешь хорошие руки?

Вкусы новых хозяев — "Маски-шоу". Плюс-минус.

А кому противно паясничать? Этим что делать? Как бездомные псы, кружатся по улицам. Более честные, умные, более сложные, чем собратья в ошейниках. Новейшим владыкам они не требуются. Профессионалы сделались изгоями. И началось это не с августа 91-го, лет на 20 раньше, идет это по нарастающей. Место профессионалам отведено на свалке. Занимаются, Бог знает чем. Спиваются помаленьку. Во времена, когда каждый приличный человек на вес золота.

Называется — микроскопом гвозди заколачивать.

2. ИНЖЕНЕРЫ ЧЕЛ.ДУШ

В 70—80-х кругом шла "борьба", кругом были "борцы". Выпустят мальчики рукописный журнал в 3 экз. Полный полузапрещенного, полузабытого литературного антиквариата, и ходят героями, и кажется им, режим пошатнулся от страшного удара.

В 90—00-х авторы издают собственные опусы в твердых переплетах тиражами 1000 и более экземпляров. Доллары у авторов есть. Деньги появились — авторы полиняли. Теперь это осторожные, скользкие, тихие существа... Тихони, штирлицы... Научились звучно материться в любой аудитории и разучились — начисто — возражать начальству, даже шепотом, даже про себя. По своей психологии это чиновники младших классов — не в школе, а в "петровской" Табели о рангах.

"Новым русским" нужны "новые русские поэты". "Новые", которые вне и без традиций. Например, без трехсотлетней (начиная от Аввакума) традиции Сопротивления. Сопротивления Неправедной Власти и Темной Силе.

Бунтари 70-х, диссиденты и прочие жили все-таки в русле еще этой традиции. И победили. И повели за собой целые поколения русских людей. Повели в пропасть. Да. Но факт — они победили. Не только благодаря Западу, который стоял за их спиною со своими сокровищами. И не только благодаря тому, что "верхи" разложились до безобразия. Они победили, потому что боролись. Хоть как-то... Как могли. Хотели победить, верили в победу вопреки очевидности. У нынешних — ни уверенности, ни веры. Верх воинственности у нынешних — ругнуть престарелых родителей, что не дали "начального капитала".