Денис Субботин - Ларец Самозванца

• Название: Ларец Самозванца
• Автор: Денис Субботин
• Жанр: Исторические приключения

Правление царя Дмитрия Иоанновича (под таким именем он венчался на царство и кем бы он ни был, так его и должно называть) — одна из самых таинственных и странных страниц в истории России. Достаточно сказать, что проправив около года, он не сделал ничего из того, в чём его обвиняли после смерти, но лишь начал то, что потом продолжил Пётр Великий. Странно ведь, право же, что одного за это — убили, безжалостно растерзали, а второго — возвеличили. Кто же таков царь Дмитрий? Последний законный государь, Рюрикович? Самозванец-расстрига? Польский или французский, литовский или шведский авантюрист? Своим романом я не ставлю задачи раскрыть эту тайну, хотя сам верю в законность его притязаний. Государь проходит в нём тенью, лишь изредка обретая плоть в диалогах с героями книги, в их воспоминаниях и разговорах. Увы, для полноценной книги о его жизни у меня нет и не может быть материала. А хотелось бы… Фигура великолепная! Вообще, начало семнадцатого время — период Первой Смуты (закончившейся с воцарением Дмитрия), да и Второй (закончившейся воцарением Дома Романовых) выдвигает в первые ряды множество знаковых, ярких и героических фигур. Здесь и Дмитрий, здесь и Скопин-Шуйский и Басмановы и князь Мстиславский. Ляпунов, Трубецкой, Заруцкий! Пожарский с Мининым опять же… Годунов! На их фоне свергнувший Дмитрия князь Василий Шуйский кажется мне карликом. Карлик, впрочем, оказался опасен, ибо бил исподтишка! Этого не поняли ни Борис Годунов, ни Дмитрий. А меж тем, оба они — в прямом смысле — пали от его руки. Годунова отравили и историки полагают, что это сделали Шуйские (а их глава — Василий Шуйский). В смерти последнего Рюриковича впрямую повинен Шуйский! В романе я, увы (ибо писатель должен быть беспристрастен, а историк — вдвойне), не отрекаюсь от своей лютой ненависти к этому человеку. Он, а не Дмитрий повинен в шестилетней Великой Смуте, в интервенции и нависшей над Россией гибелью! И если России удалось спастись, то не благодаря, а вопреки своему царю. Незаконному царю! Увы, у нас так часто к власти приходят люди, недостойные нести столь тяжкий крест…

---

Смех почему-то прекратился. С удивлением, даже растерявшись, казаки почуяли себя на лекции. Мессир лекарь излагал вполне разумные, иногда даже мудрые вещи, но со всем присущим ему занудством, нудным же голосом и так безапелляционно, что возразить хотелось со страшной силой. Другое дело, что знающие лекаря люди знали — бесполезно. Раз убедив себя самого, что он прав, мессир Иоганн уже не поддавался переубеждению. Впрочем, то же самое можно было сказать и об обоих панов. Пан Анджей, помешанный на мифах древней Эллады, на античных героях и чудищах, ими сражённых, в существовании которых был искренне убеждён, например, иногда начинал спорить до хрипоты, даже и с ксендзом, который пытался убедить его, что вера такая — сущий грех. Пан Роман, способный ради собственных понятий о шляхетской чести, влезть в любую авантюру, пусть даже при этом приходилось рисковать не только своей жизнью, но и жизнями его воинов… Но всё же даже на их фоне, мессир Иоганн выделялся поистине ослиным упрямством. Упрямее мессира Иоганна был только мессир Иоганн во хмелю. Ну, да и Бог с ним. К занудству его успели привыкнуть и даже не слишком замечали его. Зато как лекаря ценили. Хорош был лекарь! Пан Роман не раз и не два благодарил Бога и Богородицу-заступницу, что послала такого лекаря именно в их, вечно влезающий в самые горячие места, в неурядицы и которы отряд. Сейчас же мессир Иоганн был и вовсе бесценен. Особенно, если московиты сообразят, что проскочили мимо цели… Пан Роман не обманывал себя. Сомнений не было — сотник-московит, по имени Кирилл, обязательно сообразит и обязательно вернётся. Всё дело лишь в том, что до границы с Речью Посполитой осталось совсем недалеко и если пойти правильной дорогой, можно успеть перемахнуть рубеж прежде, чем их настигнут. У рубежа же, дело обычное, стоят отряды подвластных королю Сигизмунду казаков, там — Украина, там им помогут… Да и не рискнёт московский сотник переходить границу, ибо это — война! А Московия, с Польшей последнее время поддерживавшая мир, к войне не готова. Нет, не рискнёт… А значит, дело первоочередное — продержаться до границы.

— Вперёд! — приподнявшись в стременах, рявкнул пан Роман. — Прибавить ходу!

Подчиняясь воле седоков, кони перешли с шага на рысь.

10

— Вот ведь… ух, нечисть поганая! — внезапно взорвался Кирилл и ехавший подле него атаман Дмитр встрепенулся. Разведчик, его казак, растерялся и не знал, что и сказать.

— Что случилось? — удивился Дмитр, изумлённо хлопая белесыми, длинными как у девицы ресницами, которые, наряду с голубыми глазами и наивной рожей брали за живое почти всех девок, баб и даже немолодых бобылих.

— Что случилось? — передразнил его, оскалившись недобро, Кирилл. — Случилось то, что мы обскакали врага! Видишь ведь, по этой дороге никто давно не ездил… я говорю о больших отрядах. Скорее всего, те ляхи, что были на постоялом дворе, они и есть — те, кто нам нужен! А этот «пан Андрей», небось, покатывается сейчас со смеху, издевается над ним!!! Ну-ка, разворачивай сотню, други! Посмотрим, как он запоёт, этот клятый лях, когда стрельцы Павла Громыхало вдарят в приступ!

Он был очень разгневан — сотник Кирилл, и никто не поспел спорить с ним. Он был совершенно уверен в своей правоте и очень решительно настроен. И сотня, проехавшая по узкой лесной дороге почти что десять вёрст, уже предвкушавшая законный отдых, горячий гуляш и крепкий сон, вынужденно развернулась и пришпорила коней. Никто не сомневался — враг увидит их следы, поймёт, какой дорогой они шли, и пойдёт другой. Если — ушёл. А хотелось надеяться, что, потратив на бой силы и наверняка — людей, ляхи потратят ещё и время — чтобы зализать свои раны. Успеют!

Кони визжали, отдавая на эту безумную скачку все силы, люди уже забыли, когда последний раз спешивались… Десять вёрст промчали за два часа. На взмыленных конях, сами в мыле, вымахали к вечеру на поляну перед постоялым двором. И сразу стало понятно — здесь что-то очень не так. Что-то очень не так! Ворота, несколько часов назад казавшиеся прочными, надёжно подвешенными и надёжно запертыми, теперь были сорваны. Одна створка висела на нижней петле, угрожающе раскачиваясь от ветра и, грозя рухнуть, вторая… со второй дела обстояли ещё хуже. Она, сорванная грубо, с мясом, валялась на земле и её подгнившие, как теперь было видно, доски попирали ноги каких-то оборванцев. Их было немного — человек двадцать, но даже слепой бы угадал в их руках оружие. Не иначе, приятели тех, что не так давно штурмовали постоялый двор…

— Спешиться! — не дожидаясь приказа, рявкнул за спиной Павло Громыхало, и почти тут же сам Кирилл, приподнявшись в стременах и одним движением вытянув саблю из ножен, звонко и протяжно прокричал:

— Москва!

Старый боевой клич был подхвачен почти что сотней глоток, а жуткий визг вытягиваемых из ножен сабель и палашей прозвучал оборванцам похоронной мелодией. В воротах возникла замятня, даже давка — каждый спешил укрыться за стенами… как будто ЭТИ СТЕНЫ могли остановить кого-то.

Слева и справа от сотника загремели первые выстрелы — разумеется, неточные и, разумеется, добавившие суматохи в ряды голытьбы. Впрочем, несколько пистолей и пищалей они всё же разрядили в ответ… Всё, что успели. Потом лихая конница Кирилла — почти шесть десятков умелых рубак налетели и те из воров, кто не успел укрыться за стенами, покончили свои счёты с жизнью. Дальше было хуже…

Вырвавшиеся вперёд казаки атамана Дмитра не знали удержу — застоялись хлопцы без боя, давно не тупили сабель о чужие головы. Они первыми ворвались в ворота… и получили в упор залп из десятка пищалей. На них, яростно крича и размахивая самым разнообразным оружием, набросились разбойники. Коннице же нужен размах, конница не может сражаться, просто топочась на месте. Пехоте же куда как удобно разить конников, когда те — остановились, когда те — завязли. Под громкий мат-перемат, под яростные вопли атамана, казаки начали пятить коней к воротам. Они бы все полегли там, если б не стрельцы… Павло Громыхало, опытный вояка, времени зря не терял. Его «робята» птицами взлетели на стены и внезапной атакой, обнажив короткие сабли и, перехватив поудобнее бердыши, врубились во врага со всех сторон. Исход же боя был решён, когда к ним присоединились спешившиеся ратники самого Кирилла. Против двух неполных дюжин… уже и полутора… оказалось гораздо большее количество воинов. Разбойников просто покрошили. После первых, довольно тяжёлых потерь, которые понесли легкодоспешные казаки Дмитра Оленя, больше никто не погиб и даже ран особо тяжёлых не было. Враги же полегли все…

— Смотри-ка, сотник! — удивлённо воскликнул Павло. — Висельник…

Щуплое, но с отвислым пузом тело висело, подвешенное на вожжах у коновязи. Пальцы ног, вытянутые вниз, самыми кончиками касались земли… бедолага, наверное, пытался дотянуться до какой-то опоры. Синюшное лицо, высунутый язык, выпученные, полные слепого ужаса глаза…

— Жид! — мрачно сообщил Павло. — Не жалко… Хозяин, наверное!

— Нет, ну почему! — немедленно возмутился Дмитр. — Может, это был хороший жид!

— Шинкарь, да ещё жид, и — хороший?! — искренне изумился Павло. — Да где ж такого сыскать? Ты знаешь такого? Расскажи?

Дмитр, хлопец упрямый, думал долго и даже сумел привести пару примеров… стрельцом решительно отвергнутых. Их пререкания проходили на фоне вялой перестрелки с разбойниками, засевшими в шинке. Потому Кирилл, лишив себя несомненного удовольствия: установить истину — есть ли хорошие жиды, решительным хлопком ладони остановил препирательства на самой интересной части — когда оба схватились за сабли.

— Ну-ка! Думайте лучше, как нам внутрь попасть! Сдаётся мне, та дверь чуток попрочнее будет!

— Тю, попрочнее! — изумлённо присвистнул стрелец. — Да я вмиг её… прикажи, сотник!

— Приказываю! — поколебавшись больше для порядка, решительно сказал Кирилл. — Давай, Павло!

Подготовить гаковницу к выстрелу было делом недолгим. Четверти часа не прошло, как грянул выстрел, и двор заволокло очередным облаком едкого, непролазного дыма. Кирилл, впрочем, еле-еле успел собрать вокруг себя своих ратников. Им он доверил атаковать в первых рядах… Они и ринулись, пока дым не сошёл, и живые защитники не видели, куда стрелять…

Дверь была снесена. Меткий выстрел — а Павло не зря таскал за собой тяжёлую гаковницу, стрелять из неё явно умел совсем неплохо — снёс верхнюю часть и покосившаяся тяжёлая плаха из трёх сколоченных вместе досок навернулась внутрь. Хорошо бы — подумалось Кириллу на бегу — кого-нибудь ей ещё и придавило. Впрочем, это было бы уже слишком хорошо…

В самый последний момент, когда они уже взбегали по скрипучим, проседающим под весом настоящих мужчин ступенькам на крыльцо, его отпихнули, обогнав, сразу трое. Ну, двое — Шагин и Прокоп имели на это право, заботясь о господине и по долгу своему, не только по воле сердца. Но третий…