Ирина Головкина - Побеждённые (Часть 2)

• Название: Побеждённые (Часть 2)
• Автор: Ирина Головкина
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Глупости, Леля. Ты всегда что-нибудь выдумываешь, чтобы доказать, что ты нехорошая, и никто все равно этому не поверит.

- А вот, кстати, о "крыше". Знаешь, что случилось в последнее воскресенье? Соседка - Ревекка - взяла меня с собой в гости к своей сестре; был там их знакомый - инженер будто бы, теперь ведь все именуют себя "инженерами". По типу - армянин, и очень недурен, а может быть, и еврей не поручусь. Сначала я ничего не заметила, а когда сели пить чай, вижу ухаживает: комплименты мне говорит, угощает, забавляет анекдотами, самыми пикантными - у нас таких не рассказывают; я все время боялась покраснеть. Ну, а когда собралась уходить, он вышел тоже. В двух шагах стоянка такси; он подходит к машине, распахивает дверцы и говорит: "Прошу вас! Если желаете - прямо на крышу "Европейской" гостиницы!" Я остолбенела от неожиданности и... знаешь... отвернулась и ушла не оборачиваясь. Я все-таки хочу для себя чего-то лучшего, чем случайные объятия... постороннего.

Ася испуганно схватила ее руку:

- Неужели он в самом деле имел дурные цели, приглашая тебя?

- Не сомневаюсь! - Усмехнулась Леля. - Я хорошо знаю мужчин. Скажу тебе по секрету: я однажды уже побывала в "Европейской", только это было днем и не на крыше, а в зале; притом, я была с Ревеккой и ее мужем. Ревекка очень бережно ко мне относится - мама напрасно косится на это знакомство. Конечно, это совсем другой круг - это новая, советская, интеллигенция, выходцы из низов, евреи, два-три армянина, есть и русские. Это все дельцы, у них есть деньги, они гораздо увереннее и веселее. Говорят, гепеу начинает коситься на тех ответственных работников, у которых завелись большие деньги. Ходит даже анекдот, что с "крыши" видны Соловки. Но эти не унывают: как только приехали в ресторан, тотчас каждой даме - воздушный шарик, цветы, конфеты, блюда, какие пожелаем... Деньги так и летели... Между столиков танцевали фокстрот, и я танцевала тоже. Я имею там успех: это своего рода экзотика для них - русская аристократочка. Ты вот там никогда не побываешь! Ты, как жена своего мужа, будешь с ним вместе решать, как лучше истратить ваши общие деньги; а когда их бросает чужой мужчина с тем, чтобы провести с тобой вечер, в этом есть особое наслаждение - пикантное и острое, - и оно наполняет тебя желанием очаровать этого человека, который сам, очевидно, желает того же... Во всем этом есть что-то пряное, одурманивающее, чему не место с человеком, которого ты уже изучила, с которым встречаешься в ежедневной жизни. Может быть, в моих новых знакомых есть привкус дурного тона, мама потому и воюет, но это ново для меня и любопытно при нашей однообразной жизни. - И прибавила, грея перед камином руки: - А знаешь, я вчера встретила Нину Александровну с незнакомым мне моряком. И ей досадно было на эту встречу, я тотчас это почувствовала. Я всегда понимаю все недоговоренности!

- Глупости какие! Ну почему "досадно"?

- А если этот элегантный моряк ухаживает за Ниной Александровной и она не хочет, чтобы в нашей семье знали это?

- Нина Александровна сумеет, поверь, прекратить всякие попытки в этом роде, и скрывать ей нечего.

- Ты так уверена?

Вошел Олег.

- Пожалуйте обе в гостиную - пришел Фроловский.

Валентин Платонович явился прямо из кино поделиться с друзьями впечатлением. Перед началом фильма демонстрировался журнал, долженствующий обработать соответственным образом мнение трудящихся по поводу предстоящей паспортизации, а в сущности, это было попросту натравливание одних социальных группировок на другие. Провинциальная контора по выдаче паспортов; счастливые работницы одна за другой прячут за пазуху драгоценный документ - путевку в лучшую жизнь! Но вот появляется бывшая владелица мелочной лавочки, глаза ее беспокойно бегают, и весь вид самый жалкий и растерянный... В паспорте ей, разумеет-ся, отказывают, и все присутствующие удовлетворенно улыбаются, уверенные, что отныне классовый враг обезврежен и ничто уже не мешает их счастью... Другая сцена - митинг на заводе, где сознательная молодежь разоблачает классового врага, который в недавнем прошлом... и тому подобная гнусность.

- Одним словом, приятно провел время и теперь преисполнен самых радужных надежд на будущее! - говорил Валентин Платонович, играя с пуделем, который прыгнул к нему на колени, как только он уселся в качалку.

Тотчас после ужина Валентин Платонович странно коротко и серьезно сказал Олегу:

- На два слова, конфиденциально.

И оба вышли в бывшую диванную.

- Прежде всего прошу тебя, чтобы этот разговор остался между нами. Три дня тому назад я получил приглашение в гепеу.

- Ах, вот что! Продолжай, пожалуйста.

- Там мне преподнесли: "Нам хорошо известно, что вы окончили Пажеский в тысяча девятьсот пятнадцатом году". Я поклонился: "Имел несчастье", говорю. "Скажите, встречаетесь ли вы с прежними товарищами?" - "Нет, говорю. Очень занят, нигде не бываю". А они мне: "Стереотипная фраза, которую мы знаем наизусть! Перечислите нам ваших однокашников". Я стал им старательно перечислять всех, о которых точно знаю, что погибли. "Так, говорят, а Дашкова отчего не назвали?" Я уже хотел ответить "убит в Крыму", но показалась мне неуверенность в их вопросе - знаю ведь я их манеру говорить о неустановлен-ных фактах, как о вполне достоверных, чтобы вернее заставить проговориться. Почуял, знаешь, что и здесь не без того. Попробую, думаю, сбить со следа, рискну. "Дашков, отвечаю, не нашего выпуска - лет на пять старше, Дмитрии Андреевич, капитан, убит в боях за полуостров". "Точно ли убит?" - спрашивают. "Слышал от очевидцев", - отвечаю. И вдруг они мне преподносят: "А к кому вы ходите на улицу Герцена? Какие у вас там товарищи?" - "Помилуйте, говорю, товарищей там у меня нет - там старуха и внучка прехорошенькая: регулярно бываю у них раз или два в месяц, знакомы с детства." "И с мужем внучки знакомы?" - спрашивают. "Познакомились на их свадьбе, отвечаю, простоват немножко, мужик, однако парень симпатичный!"

Олег усмехнулся.

- Ну, так ты, положим, не сказал! Что же дальше?

- Взяли расписку, что разговор останется в тайне, и отпустили. Я хотел прийти на другой же день, да побоялся, что такая поспешность покажется подозрительной, могли следить... решил прийти будто бы с воскресным визитом к Наталье Павловне.

- Спасибо, Валентин, ты оказываешься хорошим другом.

- Это со мной случается только в гепеу.

- Я знаю, что я у них на подозрении, - ответил Олег. - Не так давно я сам пытался их уверить, что Дашков существовал только один - Дмитрий. Твое показание вполне согласуется с моим, что чрезвычайно для меня ценно. Один верный человек говорил мне, что архив Пажеского уничтожен и списков пажей нет. Маленькая отсрочка! Только бы тебя не притянули при случае за ложное показание.

- Все, что называется, под Богом ходим. Загадывать не стоит. Я тоже слышал, что архив уничтожен: не будь этого, многих бы давно выловили. А на меня был донос бывшего лакея моего покойного отца. Теперь весьма сомнительно, что репрессия может миновать меня. А я как раз было вознамерился взять пример с тебя и сделать прыжок в добродетельную жизнь, к величайшей радости maman, которая жаждет стать бабушкой.

- Твоя мать знает про донос?

- Не удалось скрыть. Переволновалась так, что с сердцем плохо было. Ну, времечко! На виселицу бы этих гепеушников всех до одного, а этот смердящий пролетариат, вроде ваших Хрычко и моего Викентия, отлупить бы казацкой нагаечкой. Прощай, дружище!

Они пожали друг другу руки. За чертами нахмуренного мужского лица внезапно промелькнуло лицо кадетика, а за ним - классы корпуса и детские шалости...

В соседней комнате стояла Леля и перебирала крошечные распашонки и чепчики, разложенные на рояле. Фроловский вытянулся перед девушкой:

- Милая Еленочка Львовна! Я глубоко сожалею, что в настоящее время установилась такая скверная погода! Наш величайший поэт Владимир Матюковский гениально отрифмовал:

Северные ветры ду

ют, гулять я не пойду!

К сожалению, и я должен сказать то же самое, и чем вы очаровательней, тем мне досадней, что барометр стоит так низко. Разрешите откланяться.

Глава одиннадцатая

ДНЕВНИК ЕЛОЧКИ

3 февраля. Впервые я осмелилась извлечь этот дневник из тайника после нескольких месяцев. Итак, уже 1930 год. Жизнь моя всё такая же печальная и одинокая, как жизнь моей России.

4 февраля. Известие о "нем", и неблагоприятное: опять плеврит. Вчера еще я видела в рентгене Лелю, и она уверяла меня, что все благополучно; ну как замалчивать такое известие? Глупая эта Леля! Сообщила сама Ася прибежала ко мне утром улыбающаяся, розовая от мороза, прехорошенькая в своем собольке, и заявила: у меня к вам просьба - у моего Олега плеврит, доктор велел сделать банки, а я не умею! Не придете ли помочь? Вы так редко у нас бываете, и мы страшно рады будем случаю провести с вами вечерок. Я, конечно, сказала, что приду, и попросила рассказать о нем подробнее; к счастью, плеврит не гнойный и t° не выше 38°. Ася торопилась домой и не хотела снимать пальто, говоря что madamе поручила ей снести в кооператив пустые молочные бутылки и выручить за сдачу их 10 рублей, пустые бутылки были у нее с собой в сетке; я спросила, не тяжела ли ей такая ноша, она ответила "нисколько" и улыбнулась самой сияющей улыбкой. Когда я закрыла за нею дверь, я слышала, как она напевала, сбегая вниз. Беспечность ее не знает предела. Она не хочет видеть ни нужды, ни опасности, ни болезни, ни своего положения - бывают же такие люди!