Георгий Ключарев - Конец "Зимней грозы"

• Название: Конец "Зимней грозы"
• Автор: Георгий Ключарев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1983

Автор — участник Великой Отечественной войны. Его повесть об однополчанах-танкистах, о тех, кто доблестно сражался под Сталинградом на внешнем кольце окружения армии фельдмаршала Паулюса, кто стоял насмерть и не пропустил к Волге войска фельдмаршала Манштейна, пытавшихся вырвать из окружения 6-ю фашистскую армию, бесславно закончившую свой путь у стен Сталинграда.

---

— Товарищ помначштаба! Может, лучше я?

— Успеешь, Саша, успеешь! — подавил сомнение Кочергин. — И тебе перепадет! Не отвлекай!

Кочергин поспешно снял и сунул в футляр очки. Щелкнул затвор. Унипатрон вошел в казенник; колени ощутили влажный холод снега, он присел на ногу станины, вдавился бровями в резину наглазника прицела, которого артиллеристы не снимали; непослушные, задубевшие пальцы нащупали обжигающий глянец эмали механизма наводки, тронули барабанчик резкости. Яркий кружок с перекрестьем черных нитей выхватил неправдоподобно близкие клубы ревущего пламени в глубине панорамы, и этот рев сразу показался значительно сильнее; он схватился за маховики наводки. Один, другой, перекрест, сдвигаясь, рывками опускался ниже, ниже, и вот за ним, выхваченный в упор, наполз ломаным углом пятнистый борт над сверкающей искорками ленточкой гусеницы. Опустив правую руку, Кочергин нашарил спуск. Внезапно с особой силой и остротой ему почувствовался душистый запах нагретого солнцем зернистого фирна с горьковатым привкусом древесного дыма. Так пахло в Терсколе, на лыжной базе. Вихрем пронеслись мысли. Он вдруг близко увидел сочный смеющийся Танин рот с влажными яркими губами и щедрые мазки солнца на рубленой стене, пахнущей лиственничной смолой…

…Сейчас, сейчас все эти машины повернут сюда. А что, если Лубенок прав? Что может эта «зажигалка», всплыло в памяти сравнение, случайно оброненное Мотаевым, Что она может сделать с такой силищей? Они раздавят нас! Донкихотство у него какое-то! Уйти из жизни вот так, бестолково, не в бою, не в горячей схватке, когда все нипочем, а понимая бесперспективность своей затеи? Уйти, не создав и не познав ничего, пренебрегая всеми неисчислимыми, бездонными щедротами бытия, лежащими на его пороге, — счастьем забот, человеческих утех?.. Таня… Она далеко. Воспоминание о ней больше не теснит грудь щемящей сладкой болью. Его вытеснила Настя. Она близко, где-то рядом, и в ее дом снова может войти грязный, изголодавшийся по женскому телу вражеский солдат с масляными глазками под угловатой каской… Нет, пока он, Кочергин, жив!.. Сладкая дрожь любви. Горячие и нежные, такие ласковые и неожиданно сильные Настины руки, сжимающие его, как в тисках. И голос. Он явственно звучит в ушах. Как она его называла! Совсем непривычно и вместе по-родному — Егорушка!.. Испытать счастье любви, едва пригубив, не насладившись им и не испытать даже, а только растравить душу?.. Он с силой нажал спуск и успел заметить, как слабая искорка трассера уперлась в борт бронетранспортера.

* * *

В то время как солдаты Диасамидзе и танкисты Бурдова постепенно очищали Верхне-Кумский от гитлеровцев, полковник Гюнерсдорф, связав встречным боем подошедшую с юга к поселку танковую группу русских, высвободил основную часть своих сил для новой попытки прорваться к Мышкове в направлении Громославки. Танки и бронетранспортеры устремились на юго-восток и, сделав неожиданный для противника крутой поворот в Неклинской балке, взяли курс прямо на север. Они почти беспрепятственно прошли ниже поселка Заготскот, в непосредственной близости от КП Бурдова. Тот не располагал еще достаточными силами, чтобы снова отбросить гитлеровцев. Его танки были южнее в степи или в Верхне-Кумском. Несколько огнеметных танков были уничтожены колоннами Гюнерсдорфа за поселком Заготскот, и перед его танкистами раскинулась оранжевая от закатного солнца пустынная степь, пересеченная синими шрамами оврагов и балок. Меж ними, поблескивая утрамбованным снегом в пологих лучах, змеилась накатанная дорога, Она вела в Громославку…

Командир взвода Т-70 лейтенант Курков уже не первый день, сидя на башне или стоя на броне своего танка, с неослабевающим напряжением то и дело просматривал в бинокль низину между поселками Верхне-Кумский и Восьмое Марта, но немцы отсюда не показывались. Его взвод, замаскировав танки бурьяном, все еще выполнял задачу головной заставы 55-го Отдельного танкового полка, поставленного генералом Вольским в качестве засадного. Полк Ази Асланова блокировал все попытки противника прорваться к Мышкове к западу от Верхне-Кумского, в направлении Черноморова, в то время как бригада Бурдова блокировала попытки прорыва с восточной стороны, в направлении Громославки. У подполковника Асланова оставалось еще относительно много танков — девять семидесяток и одиннадцать тридцатьчетверок, стоявших в балке, уходившей к Мышкове. Они неоднократно отбрасывали ошеломленных внезапным и дерзким отпором гитлеровцев, уверенных в своем численном превосходстве.

Посмотрев на гремевший и дымивший как вулкан Верхне-Кумский, Курков повел биноклем левее и к своему удивлению увидел множество машин, вздымавших снежные буруны где-то на горизонте. Это без сомнения были немцы, и двигались они не на Черноморов, как прежде, а выходили куда-то выше по Мышкове, очевидно, на Громославку.

«Как же бригада Бурдова их пропустила?» — недоумевал Курков, поспешно спускаясь в люк, к рации, чтобы связаться с командиром полка, не покидавшим своей тридцатьчетверки.

Рапорт Куркова не явился для подполковника Асланова неожиданным, он только что получил радиограмму из штаба корпуса с приказом на боевые действия. В Отдельном танковом полку Асланова сложилось прочное убеждение, что направление прорыва немцев на Громославку прикрыто бригадой Бурдова еще надежнее, чем ими самими на Черноморов. Действовать теперь поэтому приходилось в непредвиденных обстоятельствах и далеко не в столь тактически выгодных условиях, как во всех предшествовавших случаях. К немцам, до которых сейчас девять-десять километров, вряд ли удастся подобраться незамеченными, но все-таки попытаться следовало. При этом, по полученным данным, противник бросил на прорыв свои основные силы и пока можно не опасаться одновременного появления немцев с запада от Верхне-Кумского, на кратчайшем направлении на Черноморов. Курков получил приказ на предельной скорости, по возможности скрытно, подняться вдоль левого берега вверх по Мышкове и выйти со своим взводом в точку на карте, лежащую на пути боевого курса немцев, чтобы с небольшим отставанием неожиданно атаковать их с фланга, в дальнейшем действуя по отработанной схеме.

«Как тут поспеешь выйти на немцев, — думал Курков, — если по балкам путь куда длиннее, да и не везде пройдешь, а за ними местность открытая, как стол?»

Заранее вычерченные в блокноте вероятные маршруты движения оказывались совсем неприменимыми, а отработанные сигналы взаимодействия с механиком-водителем, заменявшие ТПУ, которых на семидесятках не было, в сложившейся обстановке слишком бедными. На ходу да на пересеченной местности в прицел такой маршрут не уточнишь, к тому же сумерки близко, придется на броне, решил Курков, когда танки уже набирали скорость. Подставляя лицо обжигающему ветру и секущей снежной крупе, вздымаемой танками, он быстро пристроился впереди, охватив ствол пушки рукой, головой как можно ближе к люку механика-водителя. Экипажи двух других машин взвода Куркова руководствовались его командой «делай как я!». В сложившейся обстановке самым скверным было то, что лейтенант Курков шел в бой не на своей семидесятке и с незнакомым механиком-водителем, не почувствовавшим еще, как говорится, своего нового командира. Его машина, получившая серьезные повреждения в последнем бою, своевременно не вернулась из ремонтно-восстановительного батальона корпуса.

— Правее, правее держи! — досадуя по этому поводу, надрывал голос Курков, наклоняясь вниз. — Ку-уда? Много взял, в овраг угодишь! Вдоль Горькой балки держи! Бровку, бровку щупай, чтоб… Опять много забрал, строй мне сломаешь, ровнее! — чувствуя, что начинает хрипеть, кричал Курков, глотая стылый воздух и то припаиваясь к липкой от мороза броне, то выгибаясь дугой, чтобы не терять немецкую колонну из виду. — Так! Хорошо пошел, теперь левее, на бугор вылезаем!

Лицо ломило, оно немело, и Курков то и дело тер его рукавицей левой руки. Маленькие танки, незаметные в складках местности, все более приближались к вершине угла схождения с немцами, которые их все еще не замечали. Головная колонна немецких машин, уже отчетливо зримая, мощная и грозная в своем неуклонном, упорно-стремительном движении к цели, с ровным, нарастающим низким гулом и лязгом катилась по степи в бурунах высоко вздыбленной снежной пыли. Невооруженным глазом уже были различимы черные кресты на пятнистых бортах.

«До немцев менее километра! Пора спускаться в танк! Вот сейчас, сейчас!» — придерживал себя Курков.

Его взвод, описав пологую дугу на местности, подбирался к гитлеровцам со стороны зацепившегося за горизонт огромного, разбухшего сочным багрянцем солнца, бьющего в борта немецких машин, четко рисовавшихся на фоне темной стороны небосклона. Гюнерсдорф не исключал засаду. Именно поэтому он вывел в голову все тяжелые Т-4, вооруженные 88-миллиметровыми пушками. Эти пушки на танках были сюрпризом для русских и, как считал Гюнерсдорф, грозой огнеметных танков. Его командирский танк следовал в центре клина сразу за новыми танками. Прикинув, что в немецком строю более сорока танков, Курков оглянулся, желая услышать шум моторов основных сил полка. Сзади степь тонула в половодье закатного багрянца, ничего невозможно было разглядеть, но лейтенанту показалось, что он явственно слышит нарастающий лязг и рев танковых моторов. Помахав над головой вытянутой рукой, он спустился в люк и, захлопнув крышку, подключился к рации.