Малколм Прайс - Аберистуит, любовь моя

• Название: Аберистуит, любовь моя
• Автор: Малколм Прайс
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2005

Аберистуит – настоящий город грехов. Подпольная сеть торговли попонками для чайников, притоны с глазированными яблоками, лавка розыгрышей с черным мылом и паровая железная дорога с настоящими привидениями, вертеп с мороженым, который содержит отставной философ, и Улитковый Лоток – к нему стекаются все неудачники… Друиды контролируют в городе все: Бронзини – мороженое, портных и парикмахерские, Ллуэллины – безумный гольф, яблоки и лото. Но мы-то знаем, кто контролирует самих Друидов, не так ли?

Не так. В городе, которым правят учитель валлийского языка и школьный физрук, кто-то убивает школьников, списавших сочинение о легендарной земле кельтов Кантрев-и-Гуаэлод, а кто-то еще строит на стадионе настоящий Ковчег. Частный детектив Луи Найт и его помощница Амба Полундра выходят на след ветерана Патагонской войны загадочной Гуэнно Гевары – они должны предотвратить апокалипсис…

Аберистуит, любовь моя… Вы бы ни за что не догадались, что кельты бывают такими.

---

С той стороны улицы Амба прокричала:

– Хочешь знать, кто будет следующей жертвой? – Улыбнулась и вприпрыжку понеслась по тротуару, добавив уже на границе слышимости: – Сын машинист…

Глава 5

На следующее утро, когда я вернулся со своей ранней прогулки, у меня в кабинете на большой ивовой корзине для пикника сидела Мивануи. Корзина громко скрипнула, когда Мивануи вскочила.

– Привет! Дверь была открыта, и я… – Я отмахнулся от ее объяснений. Мы оба не сводили глаз с корзины. – Денек такой славный выдался, вот я и подумала: может, съездим в Инислас. Ты, надеюсь, не против? И потом – мне хочется извиниться.

– За что?

Она вынула из волос ленту, и локоны рассыпались по плечам.

– За вчерашний вечер, за наше маленькое недоразумение. Я бы не хотела, чтоб ты думал, будто мне нужны твои деньги.

– Не переживай. Я был пьян.

– И я решила тебя угостить.

Я просиял. Ух ты! Шампанское, земляника, цыпленок… не стоило так тратиться.

– Все в порядке, расход не велик.

– Конечно-конечно, у нас в городке шампанское стоит гроши.

– Да нет, правда, это ничего.

Я поглядел на нее по-учительски строго:

– Прекрати выдумывать.

Мивануи неловко посмотрела на меня:

– Честно, это ничего не стоило.

Прошла секунда-другая, прежде чем до меня дошло.

– Ты ведь это не украла?

– Нет, конечно! Я… получила это… по книжке.

– По книжке? – Она заломила руки. – По книжке? – повторил я.

– Да… в общем, по твоей, – сказала она задиристо. – Где?

– В «Гастрономе».

– У меня там нет счета.

Переплетя пальцы, она вытянула руки перед собой и застенчиво улыбнулась.

– Ну, теперь есть, наверное.

Мы запихали корзину под заднее сиденье моего «волзли-хорнета»,[20] проехали через весь город и вверх по склону Пенглайс-хилла. Наверно, мне стоило злиться, но я чувствовал себя как школьник на экскурсии. Не было нужды вызнавать, как она ухитрилась заставить парня из «Гастронома» отпустить на тридцать фунтов провизии в кредит человеку, который в жизни не заглядывал к ним в магазин. Сцена так и стояла у меня перед глазами: мистер Гриффите в остолбенении и одурении взирает на ангела, явившегося перед его прилавком; его очки в роговой оправе запотевают, багровеет колбасно-розовая физиономия в черной колючей проволоке кустистых бакенбард. Я просто видел, как он шугает продавца и поправляет галстук, принимая командование на себя. Он, поди, и глядеть-то на нее не решался, опасаясь, что заглядится куда не положено. А она, вероятно, сказала ему, что он импозантный, а он, вероятно, на миг утратил контроль над своим мочевым пузырем. Я так и представлял дрожь в его руках, когда он складывает продукты в корзину, а потом – неуловимую паузу, когда она просит отпустить шампанское, а потом руки его начинают ходить ходуном. Его счастье, что она не попросила купчую на магазин.

Перевалив Пенглайс-хилл, мы свернули влево, на старую Бортскую дорогу. Солнце припекало, окна в машине были открыты настежь и Мивануи пела попутные песни. Мы словно неслись под парусами по травяному океану, взлетая на волнах пригорков и ложбин. Склоны холмов были уставлены коровами, как шахматные доски фигурами. Пейзаж вздымался и опадал в гипнотическом ритме, и, казалось, не будет этому конца. Но вот машина с неизбывно ошеломляющей внезапностью въехала на гребень последнего холма, и мы оказались на крыше мира, и перед глазами у нас была только синяя даль: линялая синева знойного неба и темные индиговые воды холодного моря, бегущие со стороны Залива. Мы свернули на проезду полевых ворот и высадились. Склон резко уходил вниз к Борту, а ветер свирепел, кидаясь на автомобиль, и с треском развевал полы моей рубашки. Под нами на добрых десять миль раскинулась долина устья Довей, посреди которой протянулась нестройная вереница домов. Это и был городок Борт. Летом – пестреющий надувными плавательными кругами, ведерками и совочками; зимой – населенный лишь пылью да скрипом ставен. На северной оконечности, теряясь в дымке и пустыне дюн, находился Инислас, цель нашего пикника; а за ним, по другую сторону устья, просматривались точки домов Абердовей. Отсюда они выглядели до боли близкими, но из-за мощных приливов в устье, казалось, что Абердовей – где-то в чужой стране.

Мивануи ввинтилась между моей рукой и моим телом, чтобы укрыться от ветра, и показала в сторону дюн Инисласа:

– Там живет мама Эванса-Башмака. Я подумала – может, заедем поздороваться?

Я взглянул на нее с легким ощущением, что мной тонко проманипулировали.

– В смысле, если ты не против.

Мы припарковались, доехав до середины главной улицы, и взобрались на высокую стену волнолома, аккуратно отделявшую городок от пляжа и лишавшую придорожные пансионы всяких видов на морскую перспективу. На пляже лагерем трехсторонних тентов из шезлонговой ткани расположились английские отпускники, но золотые пески столь привольно раскинулись вдаль и вширь, что наслаждаться иллюзией одиночества было нетрудно. Этот пляж просто создан для ведерок и совочков и для того, чтобы сынки закапывали папочек.

Участок земли между Бортом и Инисласом занимало поле для гольфа, и мы кротко прогуливались между буераками поля и гладью океана. Ярдов за пятьдесят впереди пробиралась по колено в траве одинокая фигура. Драная шинель и отрешенный вид выказывали в нем одного из ветеранов Патагонской войны 1961 года. Мы остановились и стали следить за его медленным лунатическим перемещением. Патагония – валлийский Вьетнам. Даже четверть века спустя шрамы на коллективном сердце еще не затянулись. Неприветливая полоса земли на краешке Южной Америки, мир опаляющей красоты и обжигающей стужи; трудно отыскать его в атласе, и тем лишь он известен, что в XIX веке туда отправились переселенцы из Уэльса. Начало повести было злополучным, конец – трагическим: семьдесят лет спустя против них восстали индейцы, то была война за независимость, ожесточившая целое поколение и оставившая в наследство ветеранов-«патагонцев» – воинов призрачной армии, которые скитались по закоулкам Западного Уэльса. Каждый нес в своем сердце повесть о военной авантюре – повесть, которую никто не хотел слушать.

Он искал потерянные мячи для гольфа, продав которые мог заработать себе на ужин. Вдруг раздался крик, треск – и старый солдат, крутнувшись на месте, повалился наземь, скошенный мячиком. Мы побежали к нему, а со стороны лунок, куда как неспешно, двинулись виновники происшествия.

Когда мы подошли, ветеран сидел, потирая голову.

– Вы в порядке? – проговорила Мивануи, кладя руку ему на плечо.

– Конечно-конечно, – отвечал солдат отстраненно. – Не впервой в меня попадает шальной шар для гольфа.

Он говорил, а мы глядели, как приближаются игроки. Их было пятеро, но мы видели только четверых, ибо пятый пребывал внутри портшеза, венец Друидов на лобовой части которого показывал, что его владелец – Лавспун. Первым, кувыркаясь как цирковой акробат, к нам подкатился Пикель. За ним подошел Валентин в свободных брюках из шотландки, трехцветных башмаках и вязаном жилете в ромбик поверх рубашки в цветочек. Он тянул за собой скрипучую тележку с клюшками. В хвосте группы, у портшеза плелся школьный учитель физкультуры, Ирод Дженкинс.

– Я думаю, он может быть контужен, – сказал я, поднимая голову.

– Идиот вонютфий! – выругался Валентин. – Я его фейтфяф так контуву. Фкавыте ему, фтобы он хватал ваднитфу в горфть и уматывал – он мефает играть.

– Ему нужно немного отдохнуть.

– Пуфть отдыхает где подальфе.

– Вы должны перед ним извиниться, – заговорила Мивануи. – Вы его чуть не убили.

– Заткнись, шлюшка! – сказал Пикель.

– А ты меня попробуй заткни, параша коротконогая!

– О'кей! О'кей! – закричал я, пытаясь перехватить контроль над ситуацией. – Этот человек ранен…

– Так не надо было кидаться под мячики, не так ли?

– А… – так он, оказывается, кинулся!

– Равумеетфя, кинулфя, вы фто, не видели? Он подфтавилфя, фтобы полутфить фтраховку или фто-нибудь в этом роде.

– Он разве похож на человека, у которого есть страховка?

– Не фмотрите, фто он такой, внаю я этих пройдох…

Раздался резкий щелчок, и мы все посмотрели на портшез. Между занавесей показалась рука – ни дать ни взять длань монарха из рода Бурбонов. Рука нетерпеливо махнула – Валентин бегом бросился к портшезу и просунул голову за занавески. Воцарилась гнетущая тишина; изредка ее нарушал только ИродДженкинс – он похрустывал пальцами. Я поймал себя на том, что не в силах отвести от него взгляд. Даже спустя двадцать лет вид человека, пославшего Марти в гибельный кросс, повергал мою душу в дрожь ужаса.

Валентин вернулся и заговорил со мной:

– Мифтер Лавфпун выравает вам фвои комплименты и профит напомнить, фто крайний фрок нафего уговора ифтекает сегодня на вакате. Он говорит, фто фолнтфе ваходит в 21.17. – Затем, повернувшись к остальным: – О'кей, пропуфтим этот удар и продолвим.