Джейн Веркор - Плот Медузы

• Название: Плот Медузы
• Автор: Джейн Веркор
• Жанр: Современная проза

 Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) - знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть `Молчание моря` (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления. За полвека творческой деятельности Веркора увидели свет десятки книг, которые принесли автору широкую известность. К числу лучших произведений Веркора принадлежит роман `Плот Медузы` (1969) - произведение не совсем обычное для художественного стиля писателя. От первых до последних страниц - это исповедь, монолог человека, вспоминающего историю своей жизни, интерпретирующего ее согласно собственным представлениям. Книгу характеризует точность психологического анализа, увлекательность повествования.

---

Веркор Джейн Плот 'Медузы'

ВСТУПЛЕНИЕ

Гибель Эстер Обань на Южной автостраде в 1960 году потрясла нас всех, но не удивила. Лично я никогда не садился без дрожи в ее открытый "феррари". Само собой, я старался ничем не выдать своего страха, но невольно вцеплялся в сиденье, а она закатывалась смехом (она была по натуре жизнерадостна и смешлива), дружелюбно подтрунивая надо мной. Я был уверен, что в один прекрасный день она вот так и погибнет - смеясь. Люди, страстно любящие жизнь, слишком любят ею рисковать. И однажды ранним утром, после того как она всю ночь мчалась на бешеной скорости, она в тумане налетела на грузовик.

Лицо ее и в смерти сохранило отпечаток жизнелюбия и в то же время иронии, неизменно прятавшейся в уголках ее губ. Открытый гроб стоял посреди кабинета, где Эстер принимала своих больных, и казалось, она по-прежнему царит в огромной фонотеке, среди дремлющих магнитофонных лент с записью исповедей ее пациентов. Я уже тогда подумал: как с ними быть? Эстер постоянно твердила, что, как только у нее выдастся свободное время, она напишет работу, в которой подытожит свои наблюдения и основные клинические выводы. Она умерла, так и не приступив к этой работе; во всяком случае, в ее бумагах я не нашел никакого намека на этот труд.

Она сделала единственное распоряжение (как знать, может быть, предвидела катастрофу?), назначив меня своим душеприказчиком. Но завещания не оставила... Однако я не мог допустить, чтобы погибли собранные ею сокровища. Поэтому первым делом я предпринял трудоемкую работу по их классификации: на каждой папке с историей болезни значилось имя больного, а магнитофонные записи из соображений врачебной этики были безымянные, и порядковые номера тех и других не совпадали. Занятый своими собственными делами, я очень не скоро сумел установить, какой папке соответствует какая запись. Но зато, найдя наконец ключ к шифру Эстер, я в дальнейшем уже пользовался им без труда. Мое внимание тотчас привлекло одно имя - имя известного писателя, внезапная гибель которого совсем недавно потрясла литературный мир.

Эта смерть еще слишком свежа в памяти, а писатель слишком известен, чтобы я позволил себе дать пищу любопытству читающей публики, обнародовав тайны его личной жизни и при этом раскрыв его подлинное имя. Но, с другой стороны, я не чувствую себя вправе утаить мою находку от Истории. Представьте себе на минуту, что магнитофонная лента сохранила записанные в тиши кабинета откровенные признания, на какие способен вызвать человека такой собеседник, как Эстер Обань, подробности интимной жизни Стендаля, Бальзака, а если говорить о времени более близком, Пруста или Малларме, сохранила их голос, неповторимую интонацию, все их колебания, попытки самозащиты и внезапные глубинные прозрения, когда человек постигает вдруг утаенную до сих пор от всех частицу правды о самом себе. Какой незаменимый источник ценнейшей информации для понимания произведений писателя, их генезиса! Какая невосполнимая утрата, если эти драгоценные записи погибнут и никто их не обнародует! Вот почему я подавил некоторые соображения щепетильности и, решив утаить до поры до времени подлинное имя писателя и опустить кое-какие факты, в которых слишком легко угадываются действующие лица (по истечении подобающего срока я внесу необходимые разъяснения, которые позволят восстановить все факты и подлинные имена), стал приводить свою находку в порядок.

Да, именно в порядок, потому что в этой длинной, урывками записанной "исповеди" (многие ее места совершенно непонятны без заметок, которые Эстер, слушая, набрасывала на клочках бумаги) не было никакой последовательности [вдобавок эти заметки очень трудно датировать; к счастью, на одном листке указана дата рождения - 1919 г., а дальше говорится, что писателю около сорока; следовательно, записи были сделаны в самом конце пятидесятых годов - в 1958-м или 1959-м (прим.авт.)]. Иными словами, мне в руки попала самая настоящая головоломка. Тем более что я забыл упомянуть главное: курс лечения у Эстер проходил не сам писатель, а его молодая жена.

Загадка номер один: зачем так подробно расспрашивать мужа, когда лечишь жену? Второй загадкой можно, пожалуй, считать последовавшую вскоре после этого трагическую гибель писателя и его жены (еще одна автомобильная катастрофа - но случайная ли?).

По-видимому, Эстер не поддерживала с супругами дружеских отношений (во всяком случае, мужа она прежде не встречала), однако с женой, несомненно, была связана какими-то общими занятиями. Я не мог установить, какими именно: ни заметки Эстер, ни магнитофонные записи не содержат на этот счет никаких намеков. Но по некоторым оброненным вскользь словам можно предположить, что они состояли в одном спортивном клубе - играли то ли в гольф, то ли в теннис (а может, занимались другим видом спорта). Однако все это только предположения.

В данном случае больная интересует нас лишь постольку, поскольку она связана со своим мужем, знаменитым писателем. Их общая гибель заставляет задуматься над характером ее болезни (а также над причиной их смерти).

Итак - головоломка. Должен ли я был опубликовать, не меняя в них ни слова, заметки и записи в том беспорядке, в каком я их нашел? Это было и проще, и соблазнительней. Тем более что в наши дни хаотичность и бессвязность считаются альфой и омегой таланта, nec plus ultra [здесь: высшее достижение (лат.)] искусства. Поскольку в начале века кое-кто из талантливых писателей писал заумно, заумь стала подменять собой талант. Кстати, выдумка и вправду талантливая: если ваш король гол, сделайте из него головоломку, - кто посмеет утверждать, что среди тысячи разрозненных фрагментов не спрятаны кружева и драгоценности?

Подлинная глубина поверяется только ясностью смысла. Лично я страдаю тяжелой и неизлечимой болезнью - уважением к читателю. Уж если ты _печатаешься_, стало быть, хочешь, чтобы тебя читали, а значит - поняли, но тогда элементарное требование вежливости - стараться не затемнять смысл. Темнить без надобности? Оправдать это можно разве что неодолимой потребностью выдающегося таланта, иначе в лучшем случае это парадокс и при всех обстоятельствах - наглость. Что же мне было делать? Восстановить связность рассказа - сбивчивого, прерывистого, со всеми его повторами и неправильностями разговорного языка, - вкрапливая в соответствующих (на мой взгляд) местах торопливые наброски Эстер, в которых так много сокращений, шифрованных записей, не говоря уже о неразборчивых словах; сократить, дополнить, связать концы с концами? Не означало ли это сковать ускользающую истину искусственными рамками и тем самым задушить ее? Взвесив все "за" и "против", я все-таки на это решился. По опыту знаю, что доля живого вымысла иногда оказывается более правдивой, чем слепое следование букве. О результатах судить читателю; он - мой единственный судья. Да отпустит он мне мои грехи!

1

Первая запись Эстер Обань в истории болезни N X... (Марилиза Легран).

ВТОРНИК. 15 ч. 30 м. Мадам Легран. Вот тебе раз - это Марилиза. Легранов на свете много, я думала, придется иметь дело с одной из моих старых пациенток.

Сначала я решила, что она пришла по поводу предстоящего матча. Но по выражению лица поняла: дело серьезное. Говорит, что уже несколько месяцев страдает нервной депрессией (она ее умело скрывала). К домашнему врачу обращаться не хочет. Ко мне питает глубокое доверие (спасибо). Пришла не только как к психоневрологу, но и как к другу.

По сути дела, несмотря на приятельские отношения, я о ней почти ничего не знаю. Возраст: около тридцати. Происхождение: дочь Теодюля Кламара (Протестантский банк). Муж - Фредерик Легран, "проклятый" поэт, революционер. Из-за мужа более или менее разошлась с родней. Четверо детей. Ожидает пятого (пока еще не заметно). О муже знаю то, что знают все: его первая книга вызвала перед войной в буржуазных кругах скандал настолько шумный, что о ней помнят даже те, кто ее не читал. Тем более что с годами одиозность поблекла и выродилась в обыкновенный успех: книгу давно издают массовым тиражом, она принадлежит к числу наиболее ходких и приводит в восторг молодежь, жадную до бунтарской, протестующей поэзии. Я помню из этой книги одно-единственное двустишие - мой молокосос племянничек декламирует его кстати и некстати:

Вы мертвы. Молчанье. Лишь вонь мертвечины

Из-под ваших личин источаете вы...

Мне как-то пришлось признаться Марилизе, что я не читала произведений ее знаменитого мужа: "Такая дурацкая жизнь, едва успеваю следить за литературой по специальности". Она мило улыбнулась: "Жаль". И все. Мне нравится ее сдержанность.

Она начала с извинений: "Если я вам надоем, гоните меня прочь. Вы мне однажды сказали, что вам осточертели ваши "дамочки". Правда ведь?" Я рассмеялась: "Бывает, что осточертеют, а все равно интересно. К тому же вы не принадлежите к числу "дамочек". Словом, рассказывайте все как есть".