Тиамат - Будильник

• Название: Будильник
• Автор: Тиамат
• Жанр: Современная проза

---

Будильник

Тиамат

Будильник был похож на машинку из будущего. Стильный, стеклянно–стальной, с ласковой синей подсветкой. Взят в дом за свои музыкальные способности, выдающиеся среди собратьев по ремеслу, а именно: будильник умел играть красивые полифонические мелодии. Правда, в основном грустные: «Утро туманное», «Отцвели уж давно хризантемы в саду», «Мой костер в тумане светит» «Давай покрасим холодильник в черный цвет» и прочие. Ей надоело просыпаться под «бип–бип» или «Подмосковные вечера» на одной визгливой ноте. Это хуже, чем ушат холодной воды на голову. Мерзкие звуки вырывали из сна, как электрошок реаниматора или скальпель хирурга. А поставишь таймер на телевизоре — того хуже, по закону подлости побудка обязательно придется на рекламу. Причем особенно ненавистную, вроде храпящего мужика или зудящего комара.

Теперь все будет по–иному. Теперь музыка будет бережно, плавно проникать в сон и увлекать к пробуждению. Надо опробовать новый будильник в ночь с пятницы на субботу, чтобы не рисковать опозданием на работу. Вдруг музыки будет недостаточно?

Она любила спать. Может быть, больше всего на свете. Уютная мягкая постель, яркие захватывающие сны. Куда там кинотеатрам. И за билет платить не надо. Правда, фильмы иногда оказывались невнятными, иногда — «переживательными», вроде того, как приснится, что потеряла сумочку, просыпаешься и с облегчением думаешь: да вот же она! Но чаще снились эпопеи, приключения, любовные романы.

Одну француженку, которая дожила до ста лет, спросили: как вам это удалось? Она ответила, и рецепт этот поражал своей простотой и одновременно недоступностью: в моей жизни никогда не было двух вещей — начальника и будильника. Новый будильник принес удачу. Проснувшись под звуки нестареющего вальса, она еще помнила тяжесть рукописи в ладонях, плотные глянцевые листы, заполненные каллиграфическим почерком — наяву ей никогда не удавалось так красиво и ровно писать от руки. Роман, ее первый роман, написанный легко и изящно, с неимоверной красотой стиля и неимоверным количеством мистики. Удачливый брат того мертворожденного младенца, который запрятан глубоко в недра письменного стола. Увы, призрачный брат — она помнила рукопись до мельчайших деталей, но не помнила ни слова из самого романа, даже его названия. Так бывает во сне — пытаешься рассмотреть что–то пристально, узнать, запомнить, а оно ускользает.

— Экзамен сдан. Утверждаю вас, милейший, в должности постельничего ее величества, — сказала она вечером, выставляя на будильнике время: семь утра.

И в этот роковой предрассветный час музыка не оплошала: как заправский агент под прикрытием, внедрилась в сон, слилась с ним и нежно вывела наружу, в серые утренние сумерки. А только что было шампанское, смех, поздравления — в ресторане праздновали подписание договора с издателем. И в каком ресторане! Гонорар был просто немыслимый. Наяву столько не дают. Стоп, это же продолжение вчерашнего сна! Да, рукопись в кожаной папке, милый предупредительный редактор: «Знаете, я чуть было не отправил вас перепечатывать все это на компьютере, но не смог оторваться, буквально с первой страницы…» Сны с продолжением не редкость, но такие последовательные, детальные! Так точно отвечающие всем потаенным мечтам! Редактор, кстати, был весьма симпатичный. А как на нее смотрел! Вспомнив, она улыбнулась прямо в переполненном душном метро.

Следующей ночью она выбирала иллюстрации и шрифт для книги. Долго втолковывала художнику, что от него требуется. Художник запускал пальцы в лохматую шевелюру и быстрым карандашом чертил наброски.

Однако, какой исключительный сон. Третью ночь подряд — и так живо, так ярко, что даже просыпаться не хочется. В пятницу она в полудреме переставила будильник на час вперед — и сон послушно продолжился с прерванного момента, с красивого белокурого юноши, берущего у нее автограф на презентации романа.

Она не могла дождаться выходных. Скорей, скорей, вдруг этот поток сознания иссякнет, и опять будет сниться всякая муть. Долой будильник. Двенадцать, пятнадцать часов неги, исполнения желаний, праздника, счастья. Постель казалась священной, как алтарь. Соседи, затевавшие ремонт по выходным — святотатцами. От них следовало отгородиться берушами. И для верности — подушку на голову. Здравствуй, прекрасный новый мир!

Новый мир не пришел. Снилась чушь и дичь, которую даже в слова не облечешь. Она проснулась мрачная, с головной болью. День померк. До вечера пялилась в телевизор. Легла поздно. Долго не могла уснуть. Спала без сновидений. А потом все вернулось. Шумный успех романа, встречи с читателями; знакомая, родная уже обложка в руках студентов, домохозяек, менеджеров, на улице, в кафе, в метро… Права на экранизацию, права на перевод, хруст новеньких долларовых купюр, новая квартира, двухуровневая, на Чистых прудах. Секрет был в будильнике. Эксперименты подтвердили — без него ничего не снится, вернее, снится то же, что и раньше, до его воцарения на прикроватной тумбочке. Но стоит только настроить его электронные потроха на побудку, и путешествие в мир мечты обеспечено.

Праздник набирал обороты. Новый роман, превзошедший успехом первый; Европа, Америка, Голливуд; французское, испанское, итальянское издание, а вот издание с иероглифами, она не помнила точно, японское или китайское, да и какая разница. Коттедж в Черногории; высшее литературное общество; сам Кинг, Стивен Кинг жмет ей руку; беспардонные графоманы растащили ее роман на свои поделки, вывешивают в Интернет, даже пытаются публиковать, судебный процесс, она снисходительно говорит: «Оставьте, публика сама разберет, где гений, а где подделка». Толпы читателей: экзальтированные девушки, юноши с обожающим взором; и сама она хороша до безобразия, голос издателя: «Вас, вас на обложку, душа моя, лучшая реклама», — и сжимает ее ладонь, не смея надеяться…

Она все чаще просыпала на работу. Иногда не ходила вовсе, сказавшись больной. Явь казалась скучным, бессмысленным сном, жизнь была там, за шторами век, за гранью реальности. Рано ложилась; чтобы уснуть, принимала снотворное. Перешла на полставки и неполный рабочий день, похудела — готовить было некогда, ела что придется, да и зачем? Опусти голову на подушку, закрой глаза и достань из холодильника красную икру, салат из авокадо и вино из плодов личи.

Издатель сделал ей предложение. Она отказала, потому что в нее был влюблен голливудский киноактер, да–да, тот самый знойный красавец, занятый в очередном фильме по ее роману, он бросил жену, грозил самоубийством. А ей нравился стройный женственный юноша, с волосами тициановой Венеры, художник, похожий на Обри Бердслея, и лицом, и манерой рисовать, и истеричностью. Он не смел поверить своему счастью; боялся, что она им играет. Ах боже мой, опять это проклятое утро туманное, и вместо пламени волос она видит пламень летнего полдня, пробившегося сквозь занавески, и к горлу подступают рыдания, а к сердцу — тоска.

Она встает с постели, ходит, как заведенный автомат, запинаясь о пустые бутылки, зажигает свечу в ванной (свет отключен за неуплату). Наплевать, чтобы спать, свет не нужен, а будильник работает от батареек. У–у, чудовище. Почему он всего лишь двадцатичетырехчасовой, почему нельзя выставить дату, хотя бы дня три, ей бы хватило, ведь нет же никаких сил бросать праздник в самом разгаре, ходить по убогой квартире и вспоминать, вспоминать…

Ее нашли через три месяца. На бескровных губах застыла улыбка. «Естественная мумификация. Похоже на сердечный приступ, точнее определит определит вскрытие», — констатировал врач. Два оперативника остались писать протокол. Один, помоложе, сказал: «Зачем ей такая гиря? Да еще с веревкой, смотри. А это свеча, что ли? Слушай, да тут целый механизм. Свечка догорела, пережгла веревку, гиря упала прямо на… контейнер с ядовитым газом! Самоубийство!» Второй, постарше, снисходительно усмехнулся: «Детективов начитался? Агаты Кристи? Это же будильник под гирей. Обыкновенный будильник. Свой мне тоже хочется иногда разнести вдребезги».