Пьер Лоти - Исландский рыбак

• Название: Исландский рыбак
• Автор: Пьер Лоти
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-86218-322-1

Романы П. Лоти с их красивыми и неприкаянными героями, смертельной любовью, путешествиями в дальние экзотические страны давно стали мировой классикой.

Исполненная особого настроения, словно окутанная дымкой проза члена Французской академии не оставит равнодушным даже самого искушенного читателя.

---

Пьер Лоти Исландский рыбак

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Их было пятеро в некоем подобии жилища, темном, пропахшем соленой рыбой и морем, — пятеро могучих мужчин за уставленным кружками столом. Слишком низкая для них продолговатая каморка, похожая на выпотрошенное брюхо большой чайки, слегка убаюкивающе покачивалась, издавая монотонный скрип.

Там, снаружи, должно быть, царили море и ночь, но никто из сидящих за столом не знал этого наверное: единственный люк в потолке был закрыт деревянной крышкой, и кубрик освещала старая, подвешенная к потолку, мерцающая лампа.

В печке горел огонь; от промокшей одежды шел пар, смешиваясь с дымом глиняных курительных трубок.

Массивный стол занимал собою почти все жилище; вдоль дубовых стен оставалось немного места, как раз для того, чтобы рассесться вокруг на узкие, прикрепленные к стенам сиденья. Над головами людей, почти касаясь их, нависали мощные балки, а за спинами, вырубленные в толще дерева, размещались койки, словно ниши для мертвецов в склепе. Все жилище было грубым, обшарпанным, пропитанным влагой и солью, местами отполированным прикосновениями человеческих рук.

Моряки выпили вина и сидра, и радость жизни озарила их открытые мужественные лица. Разговор за столом пошел о женщинах и женитьбе; говорили по-бретонски.[1]

В глубине кубрика на почетном месте висело старинное и наивное изображение покровительницы моряков — дощечка с фаянсовой Богоматерью. Такие фигурки живут гораздо дольше людей, и красное с голубым платье Богоматери выглядело еще вполне свежим среди бедной темно-серой обстановки. В часы тревоги Дева Мария, должно быть, выслушала не одну горячую молитву, у ее ног были прибиты два букетика искусственных цветов и четки.

Пятеро мужчин были одеты одинаково: в грубые фуфайки из голубой шерсти, заправленные в штаны, и шляпы из просмоленной ткани, именуемые зюйдвестками — по названию юго-западного ветра, приносящего дожди в наше полушарие.

Возраста они были разного. Капитану на вид было лет сорок, трем другим — от двадцати пяти до тридцати. Последнему — его звали Сильвестр — всего семнадцать. По росту и силе он был уже настоящий мужчина; черная борода, мягкая и курчавая, покрывала его щеки; только серо-голубые глаза оставались детскими — нежными и совсем наивными.

Забившись в темный кубрик, тесно прижавшись друг к другу, они, казалось, испытывали истинное блаженство.

…А там, снаружи, царили море и ночь, и бесконечная тоска, навеваемая мрачной толщей вод. Медные часы на стенке показывали одиннадцать — разумеется, вечера; сквозь деревянный потолок доносился шум дождя.

Мужчины с жаром и весельем толковали о браке, — не говоря, однако, ничего такого, что могло бы сойти за непристойность. Нет, за столом строили планы или просто рассказывали забавные истории, приключившиеся дома во время свадебных празднеств. Порой кто-то, смеясь, слишком откровенно намекал на любовные утехи. Но любовь для этих промокших до нитки людей всегда оставалась понятием святым и почти целомудренным в самой своей грубости.

Между тем Сильвестр скучал, оттого что некто по имени Янн (так бретонцы произносят имя Жан) все не возвращался.

Куда же он, в самом деле, запропастился? Трудится наверху? Почему не спускается в кубрик вкусить своей доли веселья?

– Скоро, однако, полночь, — проговорил капитан.

Он встал из-за стола и головой приподнял крышку люка. Странный свет полился в кубрик.

– Янн! Янн!.. Эй, парень!

В ответ послышалось что-то резкое.

Бледный свет, проникавший из люка, напоминал дневной. «Скоро полночь…» А сумеречный свет, отраженный и посланный на землю таинственными зеркалами, исходил будто от солнца.

Крышка закрылась, вернулась ночь, подвешенная к потолку лампа вновь засветилась желтым светом, и стало слышно, как человек в деревянных башмаках спускается по лестнице.

Вынужденный согнуться пополам, он появился в кубрике, огромный, как медведь, и, вдохнув резкий запах соленой рыбы, состроил гримасу и зажал нос.

Размерами тела, в особенности шириной спины, ровной как доска, он намного превосходил обычных мужчин, а мускулы на его плечах, вырисовывавшиеся из-под голубой фуфайки, походили на два шара, венчавшие длинные руки. Его большие, темные и очень живые глаза имели выражение дикое и прекрасное.

Сильвестр, обхватив Янна руками, ласково привлек к себе, словно ребенок; он был помолвлен с сестрой Янна и относился к нему как к старшему брату. Янн, с видом доброго льва, позволил приласкать себя, в ответ одарив Сильвестра широкой белозубой улыбкой.

Зубы располагались у него во рту вольготнее, чем у других людей, они отстояли на небольшое расстояние друг от друга и казались совсем маленькими. Русые усы, довольно короткие, хоть никогда и не подстригавшиеся, туго закручивались в два небольших симметричных валика над красивыми, изысканной формы губами, а кончики усов пушились у обоих уголков рта. Борода была коротко острижена, а яркие щеки сохраняли свежесть и бархатистость, словно фруктовые плоды, к которым никто не прикасался.

Когда Янн уселся за стол, мужчины вновь наполнили кружки и позвали юнгу снова набить и зажечь трубки.

Юнга, крепкий круглолицый парнишка, доводился дальним родственником каждому из моряков, которые все состояли в том или ином родстве друг с другом. Хотя в его обязанности входила довольно тяжелая работа, на судне он был баловнем. Янн дал юнге отхлебнуть из своей кружки, после чего подростка отправили спать.

Разговор о женитьбе возобновился.

– А когда, Янн, мы погуляем на твоей свадьбе? — спросил Сильвестр.

– Не стыдно тебе, — подхватил капитан, — такой здоровый малый, двадцать семь лет, и до сих пор не женат! Что о тебе девки-то думают?

Янн презрительно пожал широченными плечами:

– Я свои свадьбы праздную по ночам, а иной раз и днем, как случится.

Не так давно он закончил пятилетнюю воинскую службу. На флоте, будучи матросом-канониром, он выучился говорить по-французски и высказываться в скептическом тоне. И теперь принялся рассказывать о своих последних похождениях.

Было это в Нанте. Однажды вечером, возвратившись из плавания, он, слегка подвыпив, оказался возле увеселительного заведения. В дверях женщина продавала огромные букеты по луидору[2] за каждый. Он купил один, сам не зная зачем, а когда вошел внутрь, то, недолго думая, швырнул цветы прямо в лицо певице на сцене. Отчасти это был просто безотчетный порыв, отчасти — насмешка над живой куклой, которая показалась ему слишком размалеванной. От неожиданности женщина упала. Потом целых три недели длился их роман.

– А когда я уезжал, она подарила мне вот это, — он бросил на стол золотые часы, словно пустячную игрушку.

Рассказ Янна был сочен и груб, но банальная городская история звучала фальшиво в кругу этих простых людей, окутанных молчанием моря и полуночным светом, который на миг пролился к ним откуда-то с высоты и напомнил об уходящем полярном лете.

Такого рода замашки друга удивляли и огорчали Сильвестра — чистого ребенка, воспитанного в уважении к церковным таинствам старой бабушкой, вдовой рыбака из деревни Плубазланек. Мальчонкой он каждый день ходил с ней на могилу матери, где, стоя на коленях и перебирая четки, читал молитвы. С кладбища на крутой возвышенности виднелись серые воды Ла-Манша, где когда-то, во время кораблекрушения, погиб его отец. Жили они с бабушкой бедно, с малолетства пришлось рыбачить, детство прошло в море. С невинным выражением верующего он до сих пор ежевечерне молился. Он тоже был красив лицом, а сложен, после Янна, лучше всех моряков на судне. Мягкий голос и ребячьи интонации не вязались с его рослой фигурой и черной бородой. Вырос он очень быстро и чувствовал себя скованно, оттого что разом сделался таким высоким и широкоплечим. Юноша рассчитывал вскоре жениться на сестре Янна, но до сих пор ни одной девице не удалось его соблазнить.

На судне имелось всего три койки, а моряков было шестеро, спали по очереди: часть ночи один, часть — другой.

Уже перевалило за полночь, когда рыбаки закончили отмечать праздник Успения покровительствующей им Богоматери.[3] Трое забрались спать в маленькие, темные, похожие на гробницы ниши, а трое других — Янн, Сильвестр и их земляк, по имени Гийом — поднялись на палубу, чтобы продолжить ловлю.

Снаружи было светло, как всегда светло.

Но свет лился тусклый, ни на что не похожий, словно лучи угасавшего солнца падали на предметы, а вокруг зияла гигантская бесцветная пустота, и все, что не было деревянными конструкциями корабля, — все казалось прозрачным, неосязаемым, призрачным.

Глаз едва различал то, что должно было быть морем: сперва оно казалось неким дрожащим зеркалом, которому нечего отражать, потом превращалось в равнину, от которой шел пар, а еще дальше — в ничто; не было видно ни горизонта, ни очертаний.