Дэвид Сосновски - Обращенные

• Название: Обращенные
• Автор: Дэвид Сосновски
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-038141-7, 5-9713-3838-2, 5-9762-1490-8

Вампиры — это, конечно, хорошо… Вампирские кланы — это еще лучше. И только один недостаток есть у принцев и принцесс ночи — не могут они иметь собственных детей! Впрочем, а на кой тогда нужно столь популярное в Америке усыновление?

Методы героев «королевы нью-орлеанских вампиров» устарели. Нынче в моде — одинокие отцы и приемные дети-азиаты!

Но вот ведь какая штука — согласно древнему «вампирскому кодексу», завампировать детей моложе восемнадцати лет считается уголовным преступлением.

А спасти девчонку-тинейджера, уверенную, что статус папы-вампира дарует ей полную безнаказанность, от множества опасностей и без предварительного «завампиривания» — ох, как непросто!

---

— Вам не приходило в голову вернуть его тем, у кого вы его купили? — спрашивает отец Джек. — Как я понимаю, его уже сделали вампиром, верно? Он, можно сказать, как новенький. Это не стереосистема, у которой есть срок годности и все такое.

Думаю, это прокатит. Или так, или мне придется посадить его на цепь под дерево и позволить солнцу сделать за меня грязную работу, как советует Исузу. Мне приходит в голову одна мысль: следовало бы обеспокоиться тем, насколько быстро она это придумала. Как будто уже размышляла на эту тему, но в ином контексте. К счастью, моя способность к самообману и отрицанию очевидного еще больше, чем способность откладывать удовольствие на потом.

— Думаю, это получится, — я делаю паузу, ощущая, что консультация близится к завершению. — У вас не найдется…

На самом деле мне не следует больше ничего говорить. Начинается формалистика.

— Свежих газет?

Я киваю.

— Почему бы вам самому не купить? — ворчит отец Джек, удаляясь.

— Это почти все, что есть, — объясняет он, когда возвращается. — Спортивных новостей нет.

— Вот и хорошо, — говорю я.

Спортивных новостей не бывает. Это еще одна формальность.

— Иуда их еще читает, — говорит отец Джек; эта реплика — плавный переход к прощанию.

Или, во всяком случае, половина прощания. Я жду.

— Если вы понимаете, о чем я, — добавляет он.

У меня в руке еще ничего нет, и я хлопаю себя по лбу. Со стороны может показаться, что я пытаюсь прибить муху.

— Бинго… — говорю я. — Пачизи…[55]

Отец Джек машет рукой.

Парень из зоомагазина смотрит на меня как, словно я спятил.

— Да он и мухи не обидит, — твердит он. — Смотрите. Смотрите!

Он довольно грубо сует запястье в нос Солдату, оттягивает ему верхнюю губу, заставляя его показать свои зубки-иголочки.

— Видите? Никого он не кусает.

Он следит за мной, пытаясь прочитать мои мысли вышеупомянутым способом, который, как я уже говорил, не работает.

— Вы его кормили?

Да. Кормил. Я не так глуп. По крайней мере, в этом отношении. Ради этого мы по дороге заглянули домой, к величайшему удивлению Исузу. Но Солдат не смог стать удовольствием, отложенным на потом, и это все решило.

— Да, — говорю я. — Кормил.

— До того, как он укусил вас, или после?

— До.

Парень глядит на меня. Потом на щенка-вампира, которого я пытаюсь вернуть. Потом снова на меня.

— И что? Покажите мне вашу огромную и страшную рану.

Он смеется. Надо мной.

Полагаю, это смешно — вампир, жалующийся на то, что его укусили. Укусил маленький щеночек с крохотными зубками. Даже если бы бедняжка сумел повредить кожу, проблемой была бы не рана. Проблема состояла бы в том, чтобы вытащить его клыки из этой раны прежде, чем она зарастет. Это была бы серьезная проблема — отцепить вампирчика от его жертвы, к которой он окажется приклеенным, точно суперклеем.

Я думаю только о том, чтобы оставить Солдата на прилавке и сделать ноги из этого магазина. В чем меня можно обвинить? Ясно, что не в краже. Скорее, в демпинге. Я заплатил наличными. На чеке нет адреса. И они могут просто перепродать Солдата кому-нибудь, у кого дома нет дышащей, жующей игрушки. Прилавок напоминает край над бездной, в которой хохочет ад.

Нетрудно представить, как это выглядит. Кто-кто, а дьявол может смеяться.

— Вы хотите, чтобы я дал вам лейкопластырь? — спрашивает продавец, после чего следует новый приступ хохота.

— Прекрасно, — говорю я.

Он смеется.

— Прекрасно, — повторяю я.

Я напоминаю себе, какова альтернатива: цепь, дерево, солнечный свет. И Солдат не виноват в том, что я сделал глупость. Нет никакой причины, по которой он должен нести за это наказание.

И я делаю ноги. Я оставляю Солдата на прилавке, за которым продавец совсем заходится смехом.

Я бегу. Я бегу, черт возьми, прямым ходом к другому моему любимцу. Обратно к тому, в кого я вложил столько чувств. К тому, кого я не смог бы отдать, даже если бы хотел.

— Готово, — объявляю я, с пустыми руками входя в дверь.

Исузу сидит на кушетке, смотрит телевизор. Шоу Маленького Бобби Литтла. Она упирается локотками в колени, ее подбородок покачивается в колыбельке из двух кулачков.

— Класс, — говорит она, не отводя глаз от экрана.

Я сажусь рядом, убираю непослушные волосы у нее со лба.

— И что у нас поделывает Бобби?

— Играет на расческе, — говорит Исузу.

— Хорошо у него получается?

Но Исузу только пожимает плечами и таращится в телевизор.

Глава 12. Шлепни Джека

Мы играем в любимую карточную игру Исузу, когда мою вселенную сметает один-единственный чих.

…а-а-ап-чхи.

Никаких заглавных букв. Никаких восклицательных знаков.

Носик у Исузу, как у эльфа, и звук, который он издает — это не чих, а маленькое вежливое извинение за него. Причиной может быть пыль, которую мы снова и снова поднимаем, пытаясь прихлопнуть пресловутого джека. А может быть, прядка ее волос, выбившаяся от усилий, которых потребовали эти шлепки, хихиканье и перемешивание карт на ее стороне стола, когда я снова позволяю ей победить. Возможно, эти вредные волоски щекочут ей нос, заодно раздражая нервные окончания, заставляющие чихать.

А может быть, это первый признак того, что моему сердцу придется заплатить за свою самонадеянность. Я не потеряю Исузу из-за своих приятелей или соседей. Нет. Я потеряю ее из-за того, с чем мы разучились бороться. Из-за болезни. Из-за чумы. Гриппа. Насморка, который перестал быть обычным явлением. Вампиры не болеют. Мы не нуждаемся в докторах и лекарствах. Вещи, которые убивают нас, делают это быстро; мы не задерживаемся в состоянии некоей обратимой биологической неопределенности. Чтобы оставаться здоровым, мы практикуем профилактические меры — избегать, предупреждать, воздерживаться. Мы двигаемся чуть ниже предельной скорости — я имею в виду тех из нас, кто не переживает кризис середины жизни. Мы точно знаем, когда солнце садится и когда встает.

В крайнем случае, мы можем переждать день в непроницаемых для солнца багажниках наших автомобилей — в тесноте, да не в обиде. И далее в том же духе. Такова наша система здорового образа жизни. Это наша утренняя гимнастика и кардиодиета.

Исузу вытирает нос запястьем, ее рука под ее носом, с сопением втягивает воздух и сбрасывает еще одну карту. Валет. Разумеется.

Растерявшись, я забываю о том, что надо повременить с ударом, забываю, что должен контролировать свои рефлексы. В итоге моя рука падает и накрывает карту на несколько ударов сердца раньше, чем ладошка Исузу покрывает мою. Ее глаза расширяются. Она даже не заметила, как я двигаюсь. В следующий миг ее глаза уже плотно зажмурены, голова запрокинута, рот превращается в подобие кукурузного колечка, из которого вырывается несколько вступительных «ах»…

И затем разрядка в форме нового «… пчхи».

Наши руки обрызганы, как и карты, которые разлетелись в разные стороны. Я смотрю на бисеринки теплой влаги, алмазами усеявшие тыльную сторону моей ирреальной, слишком белой руки. В центре чистое пятно в форме руки Исузу — оно осталось, когда сама рука была убрана, чтобы снова вытереть нос.

— Ты должен сказать «Благослови тебя господи», — сообщает она.

Я все еще отхожу, словно получил кирпичом по голове.

— Мне очень жаль, — бормочу я.

Потому что мне действительно жаль — так невероятно, отчаянно жаль, что мое сердце готово остановиться.

Исузу больна.

Исузу больна — в мире, который благополучно не страдает наличием больных маленьких девочек.

— Мне очень жаль, — снова повторяю я, потрясенный своей внезапной бесполезностью. Исузу больна, и я понятия не имею, что с этим делать. — Благослови тебя господи, — добавляю я по ее просьбе, надеясь, что Он все еще слышит меня.

Я молюсь, чтобы Он не перестал отвечать на мои телефонные звонки.

Я знаю, что сделал неправильно. Я знаю, что был нехорошим. Я знаю, что нарушал Твои глупые заповеди. Я знаю, что перестал приходить на наши глупые еженедельные встречи. Но, знаешь, последнее время Твоя великая угроза не казалась такой уж великой. Почему Ты сделал это с маленьким ребенком? Решил добраться до меня через нее?

О да, это по-мужски!

Почему бы Тебе не выбрать кого-нибудь в Своей весовой категории?

Я смотрю на Исузу. Которая делает нечто такое, чего никогда не делала прежде. Она пихает все обрызганные карты, которые я выиграл, на мою сторону стола. Она успевает собрать примерно половину, когда останавливается, чтобы снова чихнуть и вытереть нос. Потом закатывает свой сопливый рукав и протягивает мне кисть, готовая принять наказание за свою медлительность.

— Подожди, подожди, — торопливо произносит она. И зажмуривается. — О'кей, — она изо всех сил вытягивает свою ручонку.