Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление

• Название: Дом, в котором совершено преступление
• Автор: Альберто Моравиа
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1964

Задача настоящего сборника — дать читателям представление о Альберто Моравиа как о рассказчике, об идейной проблематике и своеобразии художественной формы его произведений (большая психологическая новелла, политический гротеск, так называемый «римский рассказ» и другие).

В книгу включены рассказы из сборников «Автомат» (1962), «Новые римские рассказы» (1959), «Эпидемия» (1957) и «Рассказы» (1952). Из последних двух сборников взяты рассказы Моравиа не только 50-х годов, но и более ранних лет.

---

Я сказал:

— Да какой же это заработок? Назовем это лучше — ростовщичество!

Но он ответил невозмутимо:

— Нет, компенсация за неполученную прибыль — это одно, а ростовщичество — совсем другое. Если бы я брал с тебя эти пятьдесят тысяч лир как проценты за одолженные тебе деньги, тогда это было бы действительно ростовщичеством. А я прошу у тебя их за то, что отказываюсь от дохода, который рассчитывал получить; это и есть компенсация за неполученную прибыль. Ах, Серафино, Серафино, каждое слово имеет свое значение, и нельзя вместо одного слова употреблять другое.

В довершение всего он еще читал мне лекцию о значении слов! Я понял, что делать мне здесь больше нечего, и поднялся, говоря:

— Молодец, Плачидо, ты, оказывается, далеко смотрел, когда заставил меня подписать контракт. Ну ладно, я уплачу тебе эти пятьдесят тысяч, а ты отдашь мне бумагу. Не так ли?

— Совершенно верно.

Странное дело, едва мы вышли из его клетушки, как он опять стал любезным и дружески спросил меня:

— Когда же свадьба? Теперь ведь все в порядке, и нет никаких препятствий.

Я был так поражен, что неожиданно для самого себя ответил:

— Свадьба в будущем месяце, пятнадцатого.

А он, похлопав меня по плечу, сказал:

— Поздравляю, Серафино, поздравляю!

Так вот, пошел я к своему будущему тестю и рассказал ему про компенсацию за неполученную прибыль. Он, как делец, не видел никаких оснований для возражений с моей стороны и, более того, чуть ли не одобрял поведение Плачидо: конечно, он мой друг, все это так, но, когда речь идет о деле, дружба ни при чем. Что же касается Консолины, то она, наоборот, обнаружила такую неприязнь к Плачидо, о которой я даже и не подозревал; воспользовавшись случаем, она высказала, не стесняясь в выражениях, все, что думала о нем и о друзьях вообще. Все женщины ревнуют своих мужей к их приятелям и, выйдя замуж, первым делом стараются создать вокруг мужа пустыню. Я выслушал ее, склонив голову, а потом, как только она замолчала скорее чтобы перевести дух, а не потому, что у нее иссякли доводы, постарался возвратиться к главному: обязан ли я платить компенсацию за неполученную прибыль? Мой будущий тесть оставался безучастным — для него пятьдесят тысяч, несмотря ни на что, были пятьюдесятью тысячами. Но Консолина стремительно вскочила, бросилась в свою комнату, выхватила из комода сберегательную книжку и, бросив ее мне в лицо, закричала: "Вот вам, жалкие скряги, пятьдесят тысяч лир, их заплачу я из собственных сбережений. Все вы друг друга стоите!" На сей раз мой будущий тесть, увидев пылающие щеки и разгневанное лицо своей любимой дочери, растрогался и сказал, что деньги для уплаты неполученной прибыли даст он сам, а я, когда смогу, верну ему.

Итак, я опять отправился к Плачидо; он принял меня как нельзя более любезно и, пригласив сесть, стал рыться в толстой папке, отыскивая там наш контракт. Сесть я отказался и ждал стоя, намереваясь швырнуть эти пятьдесят тысяч лир прямо ему в лицо. Однако, когда наступил подходящий момент, я был обезоружен его аккуратностью, Плачидо развернул бумагу, перечел ее и сделал приписку, в которой удостоверял, что я ему больше ничего не должен, потому что внес компенсацию за неполученную прибыль, а затем подписал и передал перо мне, чтобы подписал и я. Я поставил свою подпись, а затем, не смотря на него, нехотя протянул ему пятьдесят тысяч лир пятитысячными бумажками. Он все так же тщательно пересчитал деньги и поднял улыбающееся лицо, говоря: "Ровно пятьдесят, все правильно", — а затем сложил договор вчетверо и подал мне. Мы вышли вместе, и он, как и в прошлый раз, нежно обнял меня за плечи и спросил о дне свадьбы. Я сделал легкое движение, стараясь сбросить его руку со своего плеча, но он этого даже не заметил. Затем он, как ни в чем не бывало, пожелал мне счастья, и мы расстались.

В общем мы с Консолиной поженились, и при этом повенчались в Нарни городке, откуда родом Де Сантисы, так что смогли не приглашать на свадьбу Плачидо. Не то чтобы я на него действительно был зол, как Консолина, — дело обстояло хуже: у меня внутри словно что-то оборвалось — не мог я его видеть, и все искреннее, сердечное отношение к нему начисто исчезло. Стоило мне его встретить, как со мной происходило то же, что случается, когда хочешь открыть дверцу машины и нажимаешь на ручку, а она не открывается, потому что лопнула пружина; у меня больше не лежало к нему сердце, и даже разговаривать я с ним не мог. Я стоял перед ним и не в силах был произнести ни слова, не зная, куда девать глаза, как будто на лице у него вскочил огромный прыщ, а я это заметил, но не хочу показывать виду.

А он ничего не понимал. Едва только мы после свадьбы вернулись в Рим, он, например, как ни в чем не бывало, начал по-прежнему приходить в нашу тратторию. Время было летнее, и в саду, за столиками, уставленными полулитровыми графинами с вином, кто-нибудь всегда играл в карты. Чего только я ни делал, чтобы за картами не оказаться партнером Плачидо — это было сильнее меня, я даже не мог взглянуть ему в лицо; я сгорал от стыда, будто шутку с компенсацией за неполученную прибыль сыграл я с ним, а не он со мной. Я дошел до того, что совсем перестал играть и бродил между столиками, заглядывая в карты то к одному, то к другому игроку. В конце концов он все-таки это заметил. Однажды вечером, когда он сидел за столиком один, а я проходил мимо, он остановил меня и искренним, дружеским тоном сказал:

— Ты, Серафино, с некоторого времени совсем переменился. Мне кажется, ты на меня обижен, и я даже знаю, за что.

Я ответил растерянно, но несколько раздраженно:

— Если ты знаешь, тогда скажи мне, и мы увидим, прав ли ты.

Тут он и говорит:

— За то, что я не сделал тебе свадебного подарка. Но вы отпраздновали свадьбу потихоньку и даже меня не пригласили. Сознайся, поэтому ты на меня дуешься?

Тогда я, не в силах больше сдерживаться, ответил:

— О чем ты в самом деле говоришь, ведь ты уже сделал мне подарок. Разве ты не помнишь?

— Я тебе сделал подарок?

— Ну да, разве ты позабыл? А компенсация за неполученную прибыль!?

Из сборника "Автомат"

Голова кругом Перевод З. Потаповой

Синьора Чечилия весьма походила на экзотическую птичку с миниатюрным тельцем и огромной несуразной головой. У этой маленькой изящной дамочки было большое, нервно дергающееся лицо, бледное под слоем ярких румян, и круглые глаза, увеличенные гримом. Казалось, ее постоянно пронизывал ток высокого напряжения, придававший ее жестам и еще в большей степени ее речам неудержимое возбуждение и судорожную поспешность. Как выражалась сама синьора Чечилия, она была абсолютно неспособна "сосредоточиться", другими словами, в течение хотя бы нескольких минут придерживаться логического развития самой несложной мысли или последовательного изложения простейшего события. Ассоциации вились в ее голове, словно овода вокруг норовистой лошади, не давая ей покоя; без передышки нагромождаясь в ее утомленном мозгу, они невольно понуждали ее прерывать едва начатую речь и перескакивать на другую тему прежде, чем она успевала высказать хоть что-нибудь путное по первому затронутому вопросу. Подавленная этой головокружительной легкостью в мыслях и душившим ее многословием, синьора Чечилия обычно поначалу гналась за ними, сколько могла, — язык у нее был хорошо подвешен, — но в конце концов, будучи не в состоянии выбраться из той путаницы, куда ее занесло, она хваталась за голову и огорченно восклицала:

— Ох, моя голова!.. Бедная моя голова!

Этим приемом она, как говорится, разрубала гордиев узел. Собеседник, естественно, пребывал в недоумении и отказывался от попытки что-либо понять.

В один прекрасный день синьора Чечилия собиралась рассказать нечто чрезвычайно важное своей приятельнице Софье. Это была дама довольно молодая и грациозная, как и она сама. И тоже ошалелая свыше всякой меры. Но если Чечилию губило обилие всего того, что ей надо было высказать, то умопомрачение Софьи проистекало из противоположной причины: ей решительно нечего было сказать, ибо она в любой момент приходила в такую оторопь, которая вытесняла из ее головы все мысли и лишала дара речи. Стоило ей хоть немного оправиться от одного изумления, как она тут же готова была снова обомлеть по другому поводу. Таким образом, у Чечилии голова шла кругом вследствие переизбытка материала, а у Софьи — из-за полного его отсутствия.

Позвонив Софье по телефону, Чечилия поздоровалась с подругой и высказалась следующим образом:

— Душечка, дорогая, мне нужно сказать тебе ужасно важную вещь… нет, не по телефону… речь идет об очень щекотливом предмете… приходи сейчас же… не можешь?.. у тебя нет машины?.. ах, эти автомобили, вечно в ремонте… — За этим последовало длинное и путаное рассуждение об автомобильных неполадках: — Я тебе пришлю мою машину, хочешь?.. приедешь на своей?.. так, значит, она не сломана?.. о, прости, я так поняла, что она испортилась… ах, моя голова, бедная моя голова!.. в общем, приходи, приходи немедленно, не теряя ни минуты…