Геннадий Солодников - Лебединый клик

• Название: Лебединый клик
• Автор: Геннадий Солодников
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.

---

А мужички не унимались. Они свалили две приземистые, корявые сосенки, вырубили по куску ствола с самым прямым и прочным сучком и стали выделывать из этих заготовок уключины. Потом приколотили к бортам две короткие доски, продолбив в них, опять же одними топориками, по два отверстия. К этим доскам просмоленной бечевкой привязали подвижные, удобные уключины и пустились в плаванье.

Сначала волны были ровными, с одинаковыми гребнями, катились размеренно и спокойно. Но не успели мы добраться до середины озера, как гребни задымились, в лодку полетели крупные брызги. На что уж я привычный к волне, и то ежился. На этом утлом суденышке поневоле запоглядываешь на далекие берега. Да и от них толку мало. В случае если начнет заливать лодку и все-таки удастся добраться до берега, не везде на него ступишь. Зыбь.

Озеро Челвинское похоже на рыбий пузырь. Первая часть, затем сужение метров до сорока и второй — меньший участок. Берега везде низкие, чуть заметные у воды. Растительности на них почти никакой: чахлые низкорослые сосенки, искривленные ветрами. И так до самого горизонта. С какой бы стороны ни задуло — сразу волна. И даже ветер стихнет — вода еще долго раскачивается.

Несмотря на волну, первую часть озера мы пересекли напрямик и вскоре вышли в пролив. Мне было как-то неловко сидеть на корме, я предложил мужикам смениться. Один из них скосил на меня лукавый взгляд:

— Что ты, мил человек, не успели отплыть. Насидишься еще на гребях.

«Где тут насидишься, — подумал я, — метров восемьсот осталось пройти по озеру, потом пятьсот протокой — и Кумикуш».

А вот и чуть заметный вход в прокоп. Он узенький, в метр ширины, заросший по кромкам болотным разнотравьем. Проталкиваемся по нему против довольно сильного течения, раздвигая мшистые податливые берега.

То там, то здесь взлетают из-под кустов серые куропатки. Несколько раз спугиваем журавлей. Они поднимаются так неожиданно, что я не успеваю щелкнуть фотоаппаратом.

Вдоль протоки растительность побогаче. Чаще стал соснячок вперемешку с карликовыми ивами и березками. Выше и гуще разнотравье. Особенно выделяются крупные венчики цветущей морошки и белая кипень багульника.

Последний десяток метров. Громкий шум прибоя, шапки пены в узкой горловине — вход в канал, сосна-маяк на берегу, с плоской верхушкой, с обрубленными понизу сучьями. Нашим глазам открылся простор гиганта Кумикуша. Здесь-то и начались наши тяготы. До сих пор помню эти греби и мозоли, что набил рукоятками весел.

Только мы высунулись из протоки, на нас обрушились черные валы — не вода, а мешанина из мелкой торфяной крошки. Лодка закрутилась, заклевала носом. Побагровев от натуги, Семен еле сдерживал ее против волны и не давал притиснуть к берегу. Такого берега я еще не видел. Под ударами разбушевавшейся воды он качался, как хлипкий плот. Кривые сосенки и стелющиеся березки в такт ударам кланялись волне, словно молили о пощаде.

В центре озеро кипело и пенилось. Сильный ветер гнал воду с северного конца, ей некуда было деться, и поверхность озера была похожа на гигантскую выпуклую линзу. Из-за этого дальний берег чуть просматривался призрачной полоской.

Свернув вправо, мы стали пробираться вдоль берега, повторяя мельчайшие его изгибы. Несколько раз ветер менял направление, заходя с чистого севера на чистый запад, и мы долго не могли выбрать места потише, чтобы выметать сети.

Пустились в плаванье в четыре часа дня и лишь в десять вечера, когда ветер поутих, очутились в северо-западной оконечности Кумикуша. Здесь на берегу гораздо суше, сосны и березы выше, гуще.

Пока мы ставили три сети, разнося их подальше в обе стороны от нашего привала, с болот поползли сумерки. Солнце зашло, так и не показавшись. Было пасмурно. В закатной части неба грудились тяжелые дождливые облака.

Набросав возле костра березовых прутьев, мы сидели на скамейках, сооруженных на скорую руку. Иначе нельзя: под ногами постоянно хлюпает вода. Позади, ближе к лесу, горбился полуразвалившийся барак. Он стоял с пустыми проемами окон и двери, с заполненной водой ямой вместо пола. У стены барака — приставная лестница из березовых кругляшей. Наверху, на сохранившемся потолочном накате, под остатками тесовой крыши — обтянутый с боков толем балаган.

В нашем конце озеро успокоилось. Тишину нарушали лишь треск костра, комариный писк да легкие всплески. Гладкая темная вода подле берега густо пузырилась — играл мелкий окунь.

Что-то завтра принесут нам сети?

* * *

Шквал налетел внезапно. Вода вздыбилась, забурлила. Сыпанул крупный дождь. Дохнуло такой резкой стужей, что наполовину выбранная капроновая сеть так и затвердела жесткой грудой.

От неожиданности у меня вырвало из рук весла, лодку развернуло и поперло. Сеть затрещала.

— Да разворачивай же! Держи лодку! — ругнулся Семен.

Я изо всех сил налег на тяжелые весла. С трудом развернул лодку. Рыбаки, с посиневшими на ветру хмурыми лицами, продолжали перебрасывать через борт пустую сеть…

А ночь стояла теплая. Покойно нашептывал на крыше балагана тихий дождь. К утру потянуло прохладой, становилось все холоднее и холоднее. Свинцовая пасмурь заволокла все небо. Было видно, что на середине озера по-прежнему ходят волны. У нашего берега, правда, плескалась лишь легкая зыбь.

Первые две сети ничего не принесли. Их переставили на новое место. И вот когда выбирали третью сеть, с севера обрушился этот шквал.

Вновь поставить сеть не было никакой возможности. Полчаса выгребая против волны и ветра, мы с трудом вернулись к костру.

Потянулся длинный, нерадостный день. Шквал налетал за шквалом. Сначала с дождем, потом с колючей крупой. И вот уже пошли самые настоящие снежные заряды. На несколько минут все вокруг затягивало белой крутящейся мутью. И долго еще было видно, как матовая пелена, колыхаясь, летит к противоположному берегу.

Пройдет час-два, заголубеет клочок неба, высунется солнце, засверкает на мокрой траве, на листве, рассыплется бликами по волнам. А глянешь чуть в сторону — по горизонту над низкими лесами опять грязно-серая мгла.

Дальний берег проглядывал сплошной белой полосой — от кипящей пены прибоя. А когда показывалось солнце, он колебался и дрожал, видимый сквозь завесу из мельчайших брызг…

Снова рискнули выйти в озеро. Снимали остальные две сети. Ни окунька. Ячеи густо облеплены комьями икры. Мы отряхиваем ее, и она, громко шлепаясь в воду, медленно тонет. Икры много. Никогда не видел я столько. Но никаких признаков рыбы.

Все три сети ставим в северном, узком конце, где сегодня потише.

Мрачное, мутное озеро. Плоские колышущиеся берега. Среди чахлого леса много сушин, вздевших к небу искривленные сучья. Кроме свиста ветра, почти никаких звуков. Птицы замерли. Лишь кружат и кружат, не садясь на воду, чайки и кричат резко, печально, словно всхлипывают.

Первые дни июня. А нас опять на обратном пути захватил снежный шквал…

Семен ни часу не может без движения. Вздремнул немножко и опять уже ворошит костер. Скинул дождевик, в одном пиджаке рубит дрова. Бугрятся лопатки под мокрой материей, от спины струится пар.

А над озером с жалобным писком планировали чайки. Покачивались на крутой волне гагары и дико кричали. Ветер доносил то детский плач, то хохот, то стон.

Неподалеку от берега Семен видел березу, высоко от земли испластанную сильными когтями. Вокруг в нескольких местах совсем недавно содран мох.

Видимо, мы побеспокоили самого «хозяина».

Закат был тревожным. По-над горизонтом будто плеснули густо разведенным марганцем. Потом он отцвел, и небо в закатной стороне долго стояло прозрачное, подернутое бледной зябкой зеленью…

В пять утра все на ногах. Ветер хотя и послабел, но все еще тянет, посреди озера ходит крепкая волна.

Завтракать некогда. Надо проскочить Кумикуш, пока снова не разгулялась непогода. Быстро поднимаем сети, густо усаженные черными, обкатанными водой мелкими корягами.

С попутным ветром ходко плывем старым маршрутом. Но теперь мы не повторяем всех изгибов берега, а сокращаем расстояние, идя от мыса к мысу.

Вокруг все мертво. Ни мелких птах, ни гагар, ни чаек. Только когда ненадолго сверкнуло солнце, звонко спела свою утреннюю песню зарянка.

Возле сосны-маяка, где сильнее всего била волна, кусты и близкие к воде деревца густо увешаны сосульками. Вдоль протоки оконца на болоте подернуты ледяной пленкой. Промерзшая клюква потускнела, сделалась матовой. Повяло и поблекло болотное разнотравье.

Мы не заметили, как проскочили Челвинское озеро, так сильно подгонял вас холод. Вот и гулкий настил под ногами. Тяжелые, стылые сети на плечах холодят и без того промерзшее тело.

В избе на сухом берегу мы топим печь, кипятим воду. Наскоро обогреваемся, выпиваем наш неприкосновенный запас — кофе со сгущенным молоком — и трогаемся дальше.