Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

• Название: «Прощание славянки»
• Автор: Алексей Яковлев
• Издательство: «Издательский Дом „Нева"»
• Жанр: Триллер
• Год: 2000
• ISBN: 5-7654-0814-Х

Во время недавнего пушкинского юбилея в Питере происходит целая серия загадочных убийств. Как выясняет герой романа, конспиролог Слава Пименов, борьба идет за бумаги, когда-то принадлежавшие А. С. Пушкину. В старинных масонских документах, которые поэт называл «Философическими таблицами», на много лет вперед рассчитана судьба России, предсказаны смуты, цареубийства и революции. Слава считает, что из-за этих бумаг и был убит на дуэли Пушкин.

«Философические таблицы» не потеряли своего значения и сегодня.

Перед пушкинским юбилеем в один день в городе обнаружены сразу четыре трупа…

---

Он поставил локти на стол и наклонился ко мне.

— Все, что случилось в эти идиотские дни, забудь. Помни только, что есть у тебя верный друг Костя, а я буду помнить, что есть у меня смешной дружок Ивас-сик. И все! Больше ничего не было! Ни-че-го! Я понятно излагаю?

Только теперь я стал кое-что понимать.

— И гарнитура барона Геккерна не было?

Влажно сверкнула фикса.

— Был. Я не поехал в Москву специально, чтобы гарнитур в контейнер погрузить.

— И масонских бумаг не было?

— Были, — опять улыбнулся он. — Тебе же копии отдали. А подлинник на хер никому не нужен.

Плечи ломило, в висках стучало… Коньяк не помог…

— И четырех трупов не было?

Константин удивленно посмотрел на меня.

— Ну почему же? Оценщика вчера похоронили. Адика сегодня утром хоронят на Серафимовском.

— А их убийцу нашли?

Константин уставился на меня металлическим взглядом.

— А его и искать не надо. Ты же знаешь, что Адик сам повесился. Слышал, что Мангуст вчера сказал?

— И оценщик сам?… — понял я. — Это тоже Мангуст рассказал?

Константин встал, достал с полки пачку сигарет, повертел в руках и положил обратно.

— Миша-антиквар после смерти оценщика колоссальную недостачу обнаружил. Обманывал Мишу школьный друг… Совесть замучила оценщика. Вот как бывает, Ивас-сик… Я понятно излагаю?

— Понятно, — сказал я. — Значит, мы с тобой тоже хотели застрелиться, но вместо себя случайно охранников шлепнули.

Константин чуть улыбнулся.

— Ты немного не прав, Ивас-сик. Охранники и правда вместо нас погибли. Но нас заказал Суслик. Он сам признался. И за базар уже ответил! Видишь, как все просто!

— Вижу, — кивнул я. — А что же мне тогда забывать?

Ослепительно сверкнула фикса.

— Точно! Забывать-то, оказывается, нечего.

— Костик,— раздался из коридора знакомый голос. — С кем ты там, Костик?

Константин посмотрел на меня победно и с дурацкой улыбкой повернулся к двери. На кухню вошла Людмила в знакомом огненном пеньюаре. Со сна прищурилась на свет.

— Это безобразие, Костик. Нам же чуть свет вставать, — она увидела меня и удивилась. — Что этот тут делает? Что ему еще надо?

Константин подмигнул мне.

— Он на секунду. По делу.

Она, не стесняясь, зевнула.

— Какие у этого чучела могут быть дела? Пошли, Костик.

Мой вопрос догнал ее в дверях:

— Люда, а как Коля Колыванов?

Она остановилась, медленно повернулась ко мне.

— Плохо. Очень плохо. Совсем плох мужичок.

— Ничего, — сказал я, — в Швейцарии подлечат.

Она посмотрела на меня как на ребенка.

— Какая Швейцария, Ивасик? Я его в больницу увезла.

Я ей вежливо улыбнулся.

— Язва открылась?

— Какая язва? — сказала она печально. — Олег Салтанович его в психушку хотел. Я не позволила. Увезла Колю в закрытую нервную клинику в Озерках. Жалко мужичка.

— А чего с ним? — поинтересовался Константин.

Она взяла с кухонной полки пачку сигарет.

— Национальная русская болезнь. Горе от ума,— она чиркнула зажигалкой.

— Люда, не надо, — сказал Константин. — Видишь, даже я ночью не курю.

Она посмотрела на меня, будто я был виноват, и потушила зажигалку.

— Береги себя, Ивасик. И по тебе психушка плачет.

Она швырнула пачку на стол и вышла из кухни. Константин заторопился.

— Все, Ивас-сик. Гуляй. Я за тобой дверь закрою.

Уже выпроводив меня на площадку, он сказал из

дверей:

— Люда права. Береги себя, Ивас-сик.

— Я все забыл, — успокоил я его.

— Только клизму из битого стекла не забывай,— предупредил он строго и осторожно захлопнул за собой железную дверь…

Ночью идти мне было некуда. Я больной притащился домой, потому что умирал. Мне уже было все равно, как умереть — от болезни или от руки Мангуста. Мне показалось почему-то очень стыдным свалиться где-нибудь в заплеванной подворотне или сдохнуть, как голубь на тротуаре под водосточной трубой.

Лекарств дома никаких не было. Бабушкину шкатулку с лекарствами, уходя, забрала жена. Она знала, что в фирме Адика болеть мне не дадут.

Единственное, что у меня было, — белый тюбик с таблетками, подарок Натали. Я принял их чуть не пригоршню — и встал здоровым! Панацея какая-то…

Но больше всего, конечно, мне помогла «клизма из битого стекла», прочистившая мою память — ничего не было! Все забыто!

Деньги были — можно было подумать о себе!

В кармане я наткнулся на пластиковую кредитку. Не мою — красно-белую, а чужую — голубую, которую мне случайно вручил Константин.

Я нашел в справочнике телефон фирмы «Возрождение» и набрал номер. Ответила Алина и сказала, что Константин Николаевич на похоронах. Очень делово сказала, будто Константин был на важном совещании.

И вдруг, неожиданно, я осознал, что и для меня очень важно там быть. Похоронить вместе с трупом моего бедного шефа весь кошмар, который свалился на меня за эти дни. Похоронить и забыть навсегда! А заодно вернуть Константину чужую кредитку.

Дорогой я подгонял мастера, боялся опоздать. Но попал я на Серафимовское вовремя.

У ворот кладбища выстроился целый автомобильный салон, оттеснив от ограды старушек-цветочниц.

Гроб только что вынесли из церкви. На секунду я засомневался — церковь не отпевает самоубийц. Но, увидев друзей Адика, я понял, что они и черта заставят отпеть.

Спереди гроб несли два каких-то лысоватых мужичка, похожих с виду на районных партийных функционеров. Но когда они, сурово поглядев друг на друга, одновременно перехватили фоб, на пальцах обоих сверкнули мощные золотые печатки. За ними шел Константин, с кем он шел в паре, мне было не видно. За Константином, последним с этой стороны, фоб поддерживал у изголовья Мангуст в длинном черном плаще с поднятым воротником. Бедный Адик чуть выглядывал из фоба с траурной повязкой на лбу. За фобом шла худенькая заплаканная старушка в деревенском платочке, с цветной фотографией в руках. Я протиснулся ближе и увидел, что на фотографии счастливо улыбался молодой десантник в голубом берете, с белым аксельбантом на плече.

Не сразу я узнал в счастливом дембеле своего бедного шефа. Я отошел в край аллеи. Провожали Адика человек сто, не меньше. Где-то впереди процессии печально загудел оркестр. Процессия развернулась у церкви и медленно потекла по боковой аллее. Я пристроился в конце, рядом с угрюмыми стрижеными «шестерками». По дороге они вспоминали, как начинали вместе с Адиком в какой-то «бригаде». И уже на подходе к месту упокоения один из них мудро заключил: «Выше лезешь — круче падать».

У свежей могилы процессия заколыхалась, рассасываясь по кругу. Впереди испуганно вскрикнула женщина. Стриженые насторожились. Оказалось, что рядом с могилой Адика могильщики рыли еще одну, и женщина чуть в нее не свалилась.

Могильщиков шуганули. И началось долгое прощание. Сначала красиво говорили какие-то бледные очкастые советники, вроде меня. Потом и их шуганули. Прощаться стали друзья. Чтобы понять, хоть напоследок, кто же такой был Адик, я протиснулся ближе и совершенно неожиданно оказался впритык со своей бывшей женой.

От неожиданности я ей сказал:

— Извините…

Она тут же меня поправила громким шепотом:

— Ты хотел сказать здравствуйте?

— Видишь, как ты все хорошо поняла, — ответил я.

Она послушала немного очередного друга и спросила:

— А ты что не выступаешь? (Так и спросила: «не выступаешь», как у артиста.)

Я только плечами пожал.

Она еще послушала и задела меня локтем.

— Идем покурим. Это надолго.

Мы пробрались сквозь толпу к какому-то мраморному обелиску. Она достала из сумочки «Мальборо» и протянула мне почти полную пачку.

— Я не курю, — напомнил я ей.

— Так и не начал? — удивилась она. — Счастливый. А я вот теперь курю.

Я понял, что виноватым в том, что она закурила, как всегда, оказался я. Она курила с отвращением, словно какую-то медицинскую процедуру проделывала.

— Где ты теперь работать будешь?

— Не знаю.

— Хочешь, я с Пашей поговорю?

— С каким Пашей?

Она посмотрела на меня как на идиота.

— С мужем.

— Лучше не надо, — попросил я ее ласково.

Она затянулась напоследок, фыркнула брезгливо и отбросила на дорожку хабарик.

— Не женился?

— Нет.

— Блядуешь, — поняла она.

Такого я от нее раньше не слышал. Она улыбнулась мне покровительственно.

— Меня вспоминаешь?

— Я все забыл, — сказал я ей свой новый пароль.

Она обиделась.

— Ведь у нас было что-то хорошее.

— Что?

Она смотрела на меня, прищурясь.

— Неужели забыл, как мы ездили в За… (и она назвала то место, где меня никто никогда не найдет). Неужели забыл?

— Вот это помню, — признался я откровенно.

Она погладила меня по щеке.

— Соседи не мешают?

— А что? — насторожился я.

Она улыбнулась кокетливо.

— Я там дверцу в твой чулан сделала.

— Зачем? — чуть не вскрикнул я.

Она укоризненно покачала головой.