Татьяна Любушкина - Абуджайская шаль

• Название: Абуджайская шаль
• Автор: Татьяна Любушкина
• Жанр: Фэнтези

В страшном пожаре погибли многие обитатели тихой, глухой деревеньки. За много лет подробности зловещего происшествия стёрлись из памяти людей, пока в деревне не появился призрак из прошлого…

---

Перегудовы переглянулись, словно спрашивая друг у друга, не сокрыл ли кто из них такие необычные способности? Виктор даже покачал отрицательно головой, доказывая, что уж он-то точно ни в чём подобном не замечен!

— То-то и оно! — вздохнул господин Мюллер, — Потому Данила Евграфович для потомков своих, эти вещи чудесные и приобрёл. Зеркало Сути, как и Скипетр, изготовлены в Монкалина, а Шаль Данила Евграфович привёз из дальнего путешествия, откуда-то из Африки.

— Эко жаль, что Шали-то нет! — расстроилась Дарья Платоновна, — хоть бы глазом одним взглянуть, что за Дверью этой скрывается!

Та же мысль занимала и остальных, но — делать нечего! Генрих Карлович осторожно повернул рычажок в прежнее положение, и сверкающий луч стал медленно угасать. Сузился и потускнел мерцающий коридор, исчезли краски ветра, и вновь потемнела гладкая поверхность Зеркала. Стены вновь встали на свои места, и все предметы приобрели прежнее очертание. Убранство библиотеки, коим так гордился Дмитрий Степанович, показалось вдруг таким серым и скучным, что все невольно вздохнули…

Равнодушно и мерно тикали старинные часы, тускло блестевшие тёмными лакированными боками. За окном жаркий ветер, лениво перебирал яркую листву белоснежной берёзы, спасающую своей густой кроной от летнего зноя всякого случайного прохожего, временами налетал в полураскрытое окно, пытаясь поиграть с золотыми кистями массивных портьер и не находя достаточных сил справиться с тяжёлой тканью бессильно затихал, растворяясь в солнечном летнем дне.

Перегудов, опершись на крепкий подоконник, задумчиво пощипывал уныло опущенные бакенбарды, мрачно двигал седыми бровями, морща широкий, морщинистый лоб и недоверчиво хмыкал, то и дело подозрительно оглядывая притихшую компанию.

Дарья Платоновна, не обращая на насупившегося супруга ровно никакого внимания, уютно откинулась на спинку мягкого кожаного кресла и рассеянно перебирала пухленькими пальчиками, постукивая по блестящей поверхности изящно изогнутого подлокотника, словно наигрывая неслышную мелодию. Лицо её было совершенно непроницаемо и только раз внимательный взгляд Перегудова заметил яркую блеснувшую искорку в глубине голубых глаз Дарьи Платоновны, которые она тотчас устало прикрыла потяжелевшими от времени веками, словно скрывая от окружающих какую-то только ей одной ведомую тайну.

Дмитрий Степанович, привыкший к тому, что его обычно открытая и даже несколько излишне эмоциональная супруга всегда безапелляционно и с удовольствием высказывает своё мнение по любому, даже самому незначительному вопросу был немало поражён её странным молчанием. Он с неудовольствием вглядывался в непроницаемое лицо Дарьи Платоновны в надежде услышать её мнение, (что она-то думает обо всём этом?!) и, не желая признаться даже самому себе, что впервые в жизни растерян и жаждет любой, хоть самой бестолковой подсказки, что же ему-то делать? Что говорить? С чего начать?! Но весь вид Дарьи Платоновны продолжал оставаться безмятежным, а поблёкшие губы безмолвно застыли то ли в ироничной усмешке, а то ли исказились тонкой гримасой лихорадочной мысли.

Перегудов перевёл тяжёлый взор на управляющего и священника и последний тотчас заёрзал, будто ужаленный угрюмым взглядом барина. Вскочил было с дивана, беззвучно шлёпнул губами, яростно топорща неопрятные рыжеватые усы, и не нашедши, что сказать, присел обратно, невозмутимо задирая вверх реденькую бородёнку и принимая независимый и безучастный вид.

Сидевший рядом Генрих Карлович, не замечая всех телодвижений суетливого соседа, продолжал с мягкой мечтательной улыбкой смотреть на волшебное Зеркало, задумчиво проводя белыми, ухоженными пальцами по его блестящей серебристой поверхности. Перегудова неожиданно кольнула в сердце ревностная мысль, что уж больно вольготно его управляющий держит себя со столь бесценными вещами, которые принадлежат по праву наследования только ему, Дмитрию Степановичу и его семье! Но тут же осознание всей тяжести обладания сими необычайными предметами и весьма сомнительными привилегиями, вновь захлестнуло Перегудова с новой силой, и он с тоской подумал, как бы было хорошо, окажись всё это только дурным сном! С невольной дрожью несчастный Дмитрий Степанович посмотрел на своего младшего сына — вот кому может достаться нелёгкая доля управления имением, населённым столь странными и недобрыми существами! Ах, кабы знать!!! Разве привёз бы сюда семью свою?! Да за тыщи вёрст отседова схоронил бы, уберёг…

Побледневший и осунувшийся за этот нелёгкий день Николенька, не чуя жалостливого взгляда отца, неловко примостился на краешке добротного письменного стола. Ломал, не замечая того лёгкие белые перья, которые с печальным треском гибли в его руках, превращаясь в пыльное крошево. Тысячи мыслей роились в отяжелевшей голове бедного юноши, толкаясь и бранясь меж собою, не давая одной единственно верной выбраться наружу и привести в порядок весь тот хаос, что гнездился в его воспалённом мозгу. В силу своей молодости и обладая некоторыми, прямо скажем, весьма поверхностными знаниями в области естественных наук, Николенька отличался недюжинной долей здорового скептицизма, позволяющего ему снисходительно относиться ко всякого рода мистицизму, кстати, столь распространённому во всех уважающих себя модных салонах города. И вдруг, все его научные познания и доводы стали совершенно бессильны здесь, в этой маленькой комнате, с треском рассыпаясь перед серебристым, мерцающим Зеркалом, старинными пергаментами и потёртыми книгами, написанными его далёкими и не очень предками. Оказалось, что невзрачный сельский священник, в жизни своей не покидавший глухой лесной деревушки знает о Мире гораздо больше, чем он Николенька, не самый последний студент столичного университета, видавший известных поэтов и художников и не раз побывавший в Европе! Всё это решительно не укладывалось в Николенькиной голове и стремительный водоворот событий, куда бедный юноша был столь бесцеремонно втянут волей обстоятельств, ни мало не способствовал трезвому размышлению и степенному осознанию всего происходящего. И Николенька, как когда-то в детстве с надеждой взглянул на своего стареющего отца, уверенный, что уж он-то во всём разберётся и скажет своё веское слово, которое тотчас разрешит всяческие сомнения и всё встанет на свои места, обретая привычный и милый сердцу порядок. Но, поднимая глаза, натолкнулся на такой неожиданно растерянный и виноватый взгляд отца, что сердце юноши болезненно сжалось.

Затянувшуюся тишину нарушил внезапный стук. Юному Виктору, единственному из всех, кто не обременял себя хлопотными мыслями, наскучило сидеть без движения, и он принялся шарить по своим уцелевшим карманам, в надежде хоть как-то себя развлечь. Мелкие, зелёные и нестерпимо кислые яблочки, набранные утром в лесу, покатились из его рук, когда он осторожно выуживал их из кармана, и своим дробным весёлым стуком заставили всю компанию оторваться от своих мыслей, возвращая каждого к действительности.

Дарья Платоновна с неудовольствием глянула на Виктора и уже собиралась сделать ему замечание, как её опередил озабоченный голос отца Никона, поспешно подскочившего с дивана:

— Однако, господа, спешу откланяться! Уж и так изрядно задержался.

— Куда же вы спешите, батюшка? — озадаченно спросила Дарья Платоновна, тут же позабыв про внука, и с недоумением воззрилась на подскочившего священника.

— Да как же благодетельница! — всплеснул руками отец Никон, одёргивая помятую рясу — ведь, чай, в церкви мне надобно быть — сегодня раба божьего Макара отпеваем! — и добавил еле слышно, — нет ведь, чтоб один раз помереть, они по второму разу умудряются, а ты изволь — служи!

Он хлопотливо пробежался по комнате, бесцельно трогая быстрыми руками старинные вещи, словно раскланиваясь и с ними тоже, и поспешил к выходу, нелепо подёрнув одной рукою полы длинного одеяния, а другой небрежно осеняя оставшихся крестом и торопливо бормоча благословения.

Дарья Платоновна тут же всполошилась, ахнула, всплёскивая полными ладошками, и тоном, не допускающим никаких возражений, выговорила супругу о необходимости тоже присутствовать на похоронах.

— Да как же, Дмитрий Степанович! — восклицала она, возмущённо разводя руками, хотя Перегудов и не пытался с нею спорить, — ведь мы здесь с вами — закон и власть! А тут такое дело — смертоубийство! Беспременно нам надобно на отпевании быть!

Тут же решено было посетить службу всей семьёй, и Дарья Платоновна вышла распорядиться, чтоб поторопились с обедом.

Виктора отправили приводить себя в порядок, выговорив ему за непослушание (не очень, впрочем, усердствуя), но, тем не менее, в наказание оставили его дома под присмотром верного Ёры Семёновича.

Пообедали наскоро, причём часть семейства, посвящённая в чудесные и невероятные тайны, хранила важное молчание. Дмитрий Степанович немало озабоченный эдакими прямо скажем странными новостями, Дарья Платоновна и Николенька, горделиво раздуваясь от приобщения к семейному таинству, а Виктор просто потому, что чувствовал снисходительную мягкость знающего человека к ничего не подозревающим малышам и тётке Екатерине.