Владимир Михайлов - Искатель. 1964. Выпуск №2

• Название: Искатель. 1964. Выпуск №2
• Автор: Владимир Михайлов
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1964

В этом номере «Искателя» со своими новыми произведениями выступают молодые писатели, работающие в фантастическом и приключенческом жанрах.

На 1-й стр. обложки: рисунок художника Н. Гришина к повести В. Михайлова «Спутник „Шаг вперед“».

На 2-й стр. обложки: иллюстрация П. Павлинова к рассказу В. Чичкова «Первые выстрелы Джоэля».

На 4-й стр. обложки: «Ритм труда». Фото Р. Нагиева с фотовыставки «Семилетка в действии».

---

Пирсон засмеялся. Но мне было как-то не по себе. Он явно чего-то не договаривал. Слишком резок и искусствен был переход. Словно Пирсон обманывал самого себя, выставляя скептицизм и самоутешение против каких-то неизвестных мне грозных фактов.

Загудел встречный пароходик и проплыл мимо, шипя и хлюпая. Отдаленным эхом отозвались травы. Трубили невидимые слоны, ревели гиппопотамы, плакали чибисы. Тропический закат разметался вполнеба. В голубовато-зеленом воздухе нервным подрагивающим полетом кружились летучие мыши.

— Да… красиво… — протянул Пирсон. — «Страна фантастических происшествий и удивительных существ, расположенная вдоль берегов большой сказочной реки…» Это Бенат Берг. Вы читали Берга?

— Нет.

— Блестящий исследователь и чуткий художник. Африка поразила его и властно привязала к себе. Здесь, словно мыши в осоке, бродят в зарослях тростников тысячные стада слонов.

Пирсон бросил сигару за борт. Окурок зашипел и, затянутый под днище, исчез в красной как кровь воде.

— Интересно, — пробормотал Пирсон, уходя в свою каюту, — что имел в виду Берг, говоря об «удивительных существах»?..

* * *

…Аледжира — большая нилотская деревня. Подобно гнездам опят, спрятались в тени широких банановых листьев маленькие островерхие домики. Единственная улица делит деревню на неравные части. Много пустырей, заросших колючками и пыльными папоротниками. Еще больше плотных муравьиных куч, достигающих порой высоты двухэтажного дома.

Меня поселили в светлом финском домике, волею судьбы попавшем в этот сказочный край. В комнатах сохранился едва уловимый запах сосны. Он напомнил мне Ленинград, заснеженную станцию Васкелово, где мы с братом однажды встречали Новый год. Кажется, стоит выйти на порог, как вьюга хлестнет по щекам зарядом соли и в ноздри ударит густой смолистый аромат колючей хвойной лапы. Но выйдя на крыльцо, можно увидеть лишь муравейник, у которого по вечерам собираются местные старики. Из окна маленькой кухоньки открывается вид на сушильню хлопка, возле которой нашел последний приют старенький колесный трактор. Худые нилотские мальчишки играют здесь в неведомые мне игры. Когда полуденное солнце накалит буквально добела прохудившийся радиатор, они жарят на нем зерна арахиса. Утром меня будят глухие удары и противный, тянущий за душу скрип. Это полуголые темные женщины приступили к ежедневной процедуре размалывания проса и зерен. Они мелют на валунах, как тысячи лет назад это делали, вероятно, их предки. Зато рядом в дырявой тени пизанга благоденствует парень в новых холщовых штанах и красной феске. Он жует бетель, сплевывая время от времени суриковую слюну, и почитывает газету. Это Махди. Он работает мастером на маленькой маслобойне.

— Ну и что нового в газетах, Махди?

— Это старая газета, сэр. Свежая почта будет только послезавтра. Я уже прочел. Хотите почитать, сэр?

— Нет. Спасибо. Я не знаю языка.

— У меня есть газеты и на английском языке.

— Благодарю, Махди. У меня есть транзистор. До свидания, Махди.

— До свидания, сэр.

Я вышел на улицу и спустился вниз узкими, утоптанными до металлического отблеска тропинками. Жители здесь никогда не ходят рядом, а только гуськом, поэтому тропинки напоминают сточные желоба. Маленькая керосиновая лавочка, фруктовая лавка, сарай, в котором сушатся табачные листья, сарай, в котором учатся дети, кузница и снова фруктовая лавка.

Аледжира кончается на желтом берегу широкого вади,[1] на дне которого еще течет едва заметный мутный, подернутый грязной пленкой ручеек. На другом берегу раскинулась обширная горная долина. В знойном мареве едва удается различить серо-сизые вершины далеких хребтов.

Меня догнал стройный красивый мальчик с добрым и милым личиком. Он что-то кричал мне, показывая назад. Я понял только два слова: господин и Пирсон. Но и этого, кажется, вполне достаточно. Я угостил посланца мятными леденцами и возвратился.

Мы не виделись с Пирсоном две недели. Пока я изучал всевозможные структурные карты и профильные разрезы, он был занят какими-то своими делами в Джелу. Пирсон, ожидая меня, стоял возле своего запыленного «виллиса». Пробковый шлем и шорты придавали ему еще большее сходство со Стэнли. Мне было приятно видеть его, да и он, как мне показалось, обрадовался нашей встрече. Мы крепко пожали друг другу руки. Я пригласил его в дом.

— Ну, вы, я вижу, уже совсем здесь обосновались, — улыбнулся Пирсон, показывая рукой на вбитые в стену многочисленные гвозди, на которых были развешаны бинокль, фотоаппараты, оружие, планшет и прочее снаряжение бродячего человека.

Я пододвинул ему табурет.

— Белый человек, — сказал он, усаживаясь, — всюду должен устраиваться прочно, как будто бы он пришел навсегда. Он должен казаться неизбежным, как судьба.

— Боюсь, что времена Киплинга безвозвратно миновали.

— Да, конечно. Это я так, шучу, Но от одной ошибки мне бы хотелось вас серьезно предостеречь. Вам, русским, свойственно эдакое панибратское отношение к туземцам. Не качайте головой, дайте мне высказаться. Поверьте мне, господин Молодковский… Кстати, как у вас принято обращаться друг к другу?

— Меня зовут Андрей. Андрей Валентинович.

— Так вот, Эндрью, поверьте, что я не расист. Мне безразлично, какая у человека кожа, Но уровень культуры — с этим нельзя не считаться. Африканцы, все африканцы привыкли видеть в белом человеке господина. То, что у них сейчас свое государство, ничего не меняет. Я здесь живу семнадцать лет и кое-чему научился. Пока они видят в вас господина, они вас слушаются и боятся. Не уважают, нет, африканцам это чувство неведомо, а именно боятся. Ради бога, дайте мне высказаться! Я понимаю, что в вас все протестует против моих слов! Но я убежден, что к Африке нельзя подходить с привычной нам, европейцам, меркой. С одной стороны, в сердцах африканцев еще силен страх перед европейцем; с другой стороны, их все больше захватывает идея африканского единства и всякого такого… Это и порождает в психологии африканца сосуществование страха перед белым с презрением к белому. Стоит только чуть-чуть ослабить чувство страха, как оно уступает место презрению. Не будьте фамильярны с африканцами, иначе наживете беду! Они станут просто смеяться над вами. Я вспоминаю свою поездку на побережье в прошлом году. Там ваши специалисты налаживали бурильные агрегаты. Когда они появлялись в городе, их сразу узнавали. И что вы думаете? Арабы кричали им вслед: «Колья корашью!» Ваши соотечественники приветливо улыбались и махали в ответ руками. Они не понимали, что над ними смеются.

— Мне кажется, вы очень сильно ошибаетесь. Там, где вам видится насмешка, я вижу действительное проявление дружбы.

— Санкта симплицита! Это насмешка, откровенная насмешка. Туземцам непонятно, как белый джентльмен может чистить сам себе ботинки или обходиться без надлежащего комфорта. Я уже не говорю о том, что такой белый лишает их привычного заработка — бакшиша. Вы даже не представляете, что значит здесь это слово: «бакшиш». Нет, нужно знать местные условия! Если туземец попросит вас дать ему напиться, не вздумайте протягивать стакан с водой. Он первый же начнет над вами смеяться. Я не говорю, что его нужно прогнать. Нет! Дайте ему монету, хоть целый соверен. Пожалуйста! Но ни на минуту не становитесь на равную ногу с африканцем. Юридически он свободен и независим, но в душе он раб.

— Этим вы только лишний раз показываете свою неправоту, Пирсон. Я допускаю, что вы не ошибаетесь, говоря о каких-то пережитках в сознании отдельных граждан молодых африканских государств. Это гнуснейшее наследие тяжелого прошлого, отзвуки веков рабства и угнетения.

Уголки губ Пирсона поползли вниз. Он заерзал на табурете.

Я продолжал:

— Долгие годы эксплуатации со стороны империалистов, их глумления над национальным достоинством угнетенных народов являются причиной и того недоверия у части населения к людям белой расы, которое вы испытываете, по-видимому, на себе. Мы же приходим с открытым сердцем, как братья, бескорыстно оказывая помощь стране, освободившейся от колониального ига. Вы не увидели главного. Африка уже не та, какой вы ее привыкли воспринимать, и африканцы не те.

— Не надо политики, Эндрью. Я хотел вам дать совет для вашей же пользы. Поймите: если вы не найдете путей к их душам, вы не сможете с ними работать, не оправдаете надежд, которые администрация возлагает на помощь вашей страны.

— Благодарю вас за искренние намерения. Но давайте обсудим некоторые проблемы гравиметрии и сейсморазведки. Здесь-то мы уж наверняка будем говорить на одном языке.

— Ну что ж, как вам будет угодно. У нас, англичан, даже самые крайние убеждения не мешают дружбе. Кстати, я привез вам кое-какие материалы, которые мне удалось разыскать в Джелу… Посмотрите на досуге, может быть, что-нибудь пригодится.