Юрий Мушкетик - Гайдамаки

• Название: Гайдамаки
• Автор: Юрий Мушкетик
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1960

Самым значительным из гайдамацких восстаний было восстание 1763 года, известное в истории под названием Колиивщина. Его возглавляли славные сыны украинского народа Максим Зализняк и Иван Гонта. Восстание охватило всю Правобережную Украину, докатилось до Карпатских гор. Польская шляхта, разбитая гайдамаками в нескольких сражениях, обратилась за помощью к русскому правительству. Восстание было потоплено в крови народа. Но отблески Колиивщины ещё долго пугали панов, и то там, то здесь вновь и вновь вспыхивали гайдамацкие огни

О событиях Колиивщины и рассказывается в романе Ю. Мушкетика «Гайдамаки».

---

Неживой замолк. Все взоры обратились на Зализняка. Максим докуривал трубку. Выбив пепел о холодный камин, подошел к окну. По ветвистой черешне шумел теплый летний дождь. В зале было тихо, только огромные стенные часы неутомимо тикали в напряженной тишине.

— Возвращаться нам нечего. Верно говорит Неживой — договариваться нам нужно с войском русским. Выгоним панов, установим нашу казацкую власть, тогда и соединиться легче будет. — Максим задумчиво открыл окно. Шум дождя теперь стал слышнее. — Хотя, думается мне, не простое это дело. Народ русский, он такой же, как и мы. А паны тоже такие, как и наши. Видано ли, чтобы пан за пана не вступился? Боюсь я этого. Эх, верно дед Мусий говорил, загнать бы их, да так далеко, чтобы и тут, на левом берегу, и в России как и звать-то их позабыли. Может, и будет такое. А пока что будем гнать польскую шляхту, откуда только можно. Попила она нашей крови. Мы тоже ихней кровушки не пожалеем. Мы Украине волю добудем! Завтра выступаем,

— Куда? — спросил какой-то сотник.

— На Корсунь.

Максим показал рукой. Все невольно посмотрели в окно, туда, где далеко на горизонте от города к лесу упала радуга. Она сняла разными красками и походила на дугу, старательно раскрашенную хозяином во всякие цвета, убранную в красивые свадебные ленты. Радуга переливалась сиянием, влекла к себе. Казалось, будто она указывает путь, зовет в поход. А где-то за нею догорал зажженный гайдамаками панский фольварк.

Глава первая УМАНСКИЙ СОТНИК

Наступила обеденная пора, и жизнь на улицах шумного города стала затихать. Дружно застучали железными засовами лавочники, запирая деревянные лавки, выстроившиеся в два ряда посреди площади; из открытых настежь дверей базилианской школы выбегали школяры и, развевая длинными полами черных плащей, крикливыми табунками разбегались по переулкам. Они напоминали стайки суетливых скворцов. По середине улицы, мимо обнесенных изгородью и валом лавок, которые вместе с другими домами образовывали цитадель с каменной башней и двумя обитыми железом воротами, заложив руки в карманы белого суконного кунтуша, шагал Иван Гонта, старший сотник уманских городовых казаков, или, как они назывались по-новому, милиции. Завидев его высокую фигуру, лавочники оставляли засовы и замки, снимали шапки, склонялись в почтительном поклоне. Сотник кивал в ответ и ускорял шаг, пытаясь поскорее избавиться от заискивающих взглядов и льстивых улыбок. Наконец он миновал последнюю лавку и вышел за ворота, около которых стояла рогатка. Ею запирались на ночь ворота. Дальше улица тянулась между двумя рядами новых двухэтажных домов, поставленных панами из окрестных имений. В последнее время крестьяне стали очень неспокойными, и шляхтичи сочли за благо переселиться под защиту крепких стен и надежной охраны. Охрана состояла из двух тысяч казаков, шестисот человек пешего отряда, в котором были преимущественно молодые шляхтичи, и отряда гусар. Только здесь, за высокими стенами, паны были спокойны, ничто не угрожало их жизни. Граф Селезий Потоцкий — воевода, которому принадлежала Умань, выполняя наказ короля и сената, хорошо позаботился о защите крепости: ведь она стояла на пересечении дорог из Польши, Гетманщины, Запорожья и даже далеких Кавказа и Крыма. Город был окружен валом, рвом и надежно укреплен.

— Пане сотник, подожди, — вдруг послышалось со стороны.

Гонта оглянулся. С крыльца ратуши, громыхая по ступенькам тяжелыми сапогами, быстро сошел начальник уманских городовых казаков полковник Обух.

— Слышал новость? — забыв поздороваться, заговорил он. — Гайдамаки уже под Корсунем. Поначалу я так считал: собралось там с десяток лиходеев, пограбят пару сел — и назад в лес, а оно, смотри, как поворачивается. Только что паныч приехал из села… дай бог память… — Обух постучал ладонью по плоскому лбу, пытаясь припомнить название села, — забыл, как оно называется. Одна гайдамацкая ватага встретилась в лесу под тем селом с конфедератами. Эти с карабинами были, шли в шеренгах, как реестровое войско, но разбойники накрыли их таким огнем, что шеренги сразу расстроились и отошли к болоту. Капитан, начальник когорты, дважды выстраивал конфедератов в ряды и водил их в контратаку. В третий раз солдаты побросали карабины и побежали к болоту. Капитан кричал-кричал, а потом видит, что и ему несдобровать, взял да и бросился с конем в болото. Конь увяз, а его самого пулей убило. Ну, что ты на это скажешь?

— А что тут говорить? — пожал плечами Гонта.

После такого ответа Обух не стал продолжать разговор. Он вытер платочком вспотевшую шею и после некоторого молчания спросил:

— Ты куда идешь?

— Домой. — Гонта смотрел куда-то в сторону, поверх головы полковника. Его большие глаза были, как всегда, задумчивы и словно бы смотрели с удивлением. От этого казалось, что сотник всё время к чему-то прислушивается.

Обух собрался идти к губернатору, чтобы рассказать ему об услышанном и узнать, не сказал ли чего взятый два дня тому назад в плен запорожец из гайдамацкого дозора. Гонта согласился пойти с ним. Они перешли с середины улицы к забору, где было меньше песку, и ускорили шаг. Неожиданно из покосившихся ворот выскочили трое мальчуганов с луками наперевес. Выкрикнув пронзительными голосами воинственное татарское «алла», они запустили в голубое небо камышовые стрелы. Это было так неожиданно, что Обух даже отшатнулся.

— Холеры на вас нет! — плюнул он под ноги. — У тебя тоже такие разбойники?

— У меня девочки — четыре, только один хлопец. Что ты бранишься, видишь, какие бравые казаки растут.

— Скорее гайдамаки, — хмуро обронил Обух.

— А разве гайдамаки не казаки?

Они уже подошли к усадьбе губернатора Младановича. Самого замка не было видно, он прятался в тени густого парка, над деревьями виднелись только четыре башни с флагами на шпилях.

Младановича нашли в тенистой беседке за послеобеденным кофе. Тут же сидели его жена, мать — восьмидесятилетняя старуха, старшая дочь Вероника, а также начальник гарнизона поручик Ленарт и землемер Шафранский, присланный в Уманскую волость для нарезания панских угодий.

Завидев Гонту и Обуха, губернатор отставил чашку и вытер салфеткой губы.

— А я как раз хотел за вами посылать, прошу к столу.

Он пожал руку Гонты и подошел к Обуху. Ещё когда Младанович здоровался с сотником, Обух стал искать в кармане платочек; не найдя его, он вытер вспотевшую ладонь о карман и поспешно протянул её. Младанович указал на стулья и, садясь на свое место, незаметно концом скатерти вытер руку, к которой прикасался Обух. Гонта, доглядев это, скрыл усмешку в уголках глаз.

— По воле или по неволе? — обратился к Обуху Шафранский, который считал себя большим знатоком «хлопского» языка, поговорок и обычаев.

— По неволе, шляхтич из-под Корсуня привез недобрую весть. — И Обух передал всё то, что рассказал Гонте.

За столом все всполошились. Только старуха продолжала держать перед собой газету, выискивая места, где писалось о приездах и отъездах знакомых господ из столицы, о свадьбах и похоронах. Её уже мало волновало всё остальное, да и нужно ли обращать внимание на каких-то хлопов, которые взбунтовались невесть почему. Сколько таких бунтов помнит она на своем веку, и всегда хлопу указывали на его место.

— Иезус-Мария, они могут и до Умани дойти? — встревожилась госпожа Младанович.

Ленарт громко засмеялся. Его смех подхватили все присутствующие, за исключением Гонты и Шафранского. Обух тоже не находил в словах пани губернаторши ничего смешного, но изо всех сил морщил свои толстые губы в веселую улыбку. Наконец Ленарт, поправив перевязь, красиво охватывающую его тонкий стан, сказал:

— Что вы, пани! Достаточно роты хороших жолнеров, чтобы разогнать это быдло по их свинюшникам. Эти хамы храбры, когда перед ними безоружные.

— Конфедераты не были безоружными, — заметил Гонта.

Младанович перебил его.

— Бой происходил в лесу, и силы, верно, были неравны. Ни о какой серьезной опасности не стоит и думать. Однако эти хамы могут разрушить немало имений и погубить шляхтичей. Нужно как можно скорее прибрать их к рукам. Они до сих пор не встретили хорошего гарнизона. А конфедераты неразумно вступают в бой маленькими отрядами, им надо соединиться… — Поняв, что зашел слишком далеко, Младанович запнулся и нарочито сосредоточенно стал дуть на уже остывший кофе.

— Вы, сотник, так говорите о разбойниках, словно боитесь их, — Шафранский пытливо прищурил на Гонту глаза.

Поймав этот взгляд, Гонта ничего не ответил. Он хорошо знал, как недолюбливают его все шляхтичи, как мало доверяют ему. А наипаче губернатор ключа,[57] подстолий Рафаил Деспот Младанович. Он не только недолюбливал Гонту, но и побаивался его. Особенно с того времени, когда сотник во главе трехсот казаков возвратился с Червонной Руси,[58] куда ездил воздать почет от города покровителю его — воеводе графу Потоцкому. Потоцкий выхлопотал Гонте нобилитацию в дворянство и подарил два села — Россошки и Орадовку. Хитрый воевода сделал так, не доверяя полностью Младановичу. Гонта должен был доносить графу о всех действиях губернатора, а паче всего о его сношениях с конфедератами. Воевода Потоцкий, как и Младанович, тоже сочувствовал им, но, побаиваясь короля, держался от них подальше. И когда в октябре 1757 года конфедераты стали требовать от Умани выдать им тридцать тысяч злотых и выставить три тысячи жолнеров, Младанович доложил об этом киевскому губернатору и попросил его взять город под свою защиту. То, что уманский губернатор сочувствует конфедератам, Гонта знал наверное. О том же, что он имеет связи с ними, лишь догадывался. В губернском городе часто происходили какие-то тайные собрания, по ночам в город ввозили оружие и седла. Младанович говорил, будто бы он делает это для защиты от гайдамаков. Губернатор взимал с населения города неумеренные подати, к тому же каждые три двора должны были содержать городового казака. Не раз и не два, выходя из дому, Гонта встречал в своем дворе крестьян с шапками в руках: они приходили просить старшего сотника похлопотать перед губернатором, чтобы тот хоть немножечко уменьшил бы подати. Несколько раз Гонта ходил к Младановичу, но тот неизменно отказывал ему и просил не вмешиваться в государственные дела.