Елена Бажина - В часу одиннадцатом

• Название: В часу одиннадцатом
• Автор: Елена Бажина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007

---

Матвей, узнав, откуда у Александра появились деньги, удовлетворенно покачал головой: “Что ж, это правильный поступок, в конце концов ты строишь этот дом и для себя тоже”. Впрочем, никакого особого восторга по этому поводу он не выразил, — ведь это так естественно — внести лепту в общую жизнь, пожертвовав некими ценными вещами, которые тебе самом уже не нужны. В Евангелии написано про жизнь первых христианских общин: все у них было общее.

Иногда Александр с Аней ездили к Ксении Сергеевне, привозили ей продукты и лекарства, но эти визиты все чаще контролировали Матвей и Николай, объясняя, что здоровье ее слабеет и не нужно ее переутомлять. А про Александра Матвей однажды сказал: “Ты слишком интеллигентен, и это надо исправлять. Ведь мы здесь для того, чтобы заниматься духовным ростом под моим руководством. Надо расти, расти, а для этого надо слушать меня, потому что я вижу и знаю, что надо исправить в человеке. Я могу исправить ваши пороки. И если поступаю жестко, так это для вашего же блага”. Но это все будет, прибавил он, когда построим дом, начнем размеренную духовную жизнь, распределим обязанности, укрепим контроль, усилим внутреннюю работу…

* * *

И что же, это было тебе интересно? — спрашивает она. — Тебе это понравилось?.. — Интересно? — хмурится Александр. — К тому времени для меня уже не существовало слово “интересно”, был долг, была обязанность, было это послушание… Да и что значит “интересно”? Это было слово из другого мира, из мирской жизни, в которой ценятся все эти интересы и увлечения… У нас все было совсем другое.

* * *

Впрочем, может быть, и было интересно. Когда поднимались стены из бруса, который помощники Александра норовили уложить криво, Александр представлял, что сейчас здесь будет построен совсем другой дом, — с арочным входом, с выложенным мозаикой полом, атриумом, из которого можно пройти в вестибюль, а оттуда в перистиль — внутренний прямоугольный дворик, обрамленный колоннадой. Он еще не забыл, как это выглядело на иллюстрациях оставленных дома книг. И неожиданно его охватывала тоска, и ему начинало казаться, что тут что-то не так, вышла какая-то путаница, он попал не туда, он не мог так просто оставить свои занятия, ведь раньше ему бы в голову не пришло бросить все это. Он никогда не думал, что этот его внутренний мир, наполненный собственными открытиями, будет так легко отвергнут здесь как что-то совсем ненужное. “Ты что-то размечтался, — прерывал его в этот момент Матвей, — ты о чем думаешь?..”

Александр рассказывал ему, о чем думал в тот момент, и работа на какое-то время останавливалась.

— Я объясню тебе, — спокойно говорил Матвей, — что это такое. Это грех, который не дает тебе покоя и терзает тебя. Ну, ты посмотри, что из себя представляют люди искусства? Это ничтожества по большей части. Зачем тебе это нужно?..

Александр возвращался к работе, давал помощникам указания, а через некоторое время перед глазами снова выплывал образ уже другого римского дома. Потом неожиданно вспоминалась какая-либо страница незавершенной кандидатской, и он мысленно начинал дописывать, решительно продолжая прерванную когда-то мысль, следуя ее увлекательному скольжению в глубине сознания, прислушиваясь к нюансам ее поворотов и осторожно выбирая самый верный, замечая ее неожиданные ответвления, тотчас облекающиеся в словесную форму и вызывающие замирание сердца. Он гнал от себя ее, эту мысль, безжалостно захлопывая там же, в глубине, оставляя ее в унылой пустоте невостребованности и стараясь стереть из памяти последние ее начертания, чтобы вернуться к ожидавшей реальности на знакомой стройплощадке.

Нет, он не расскажет ей этого, ни за что, он об этом умолчит, как умолчит и о том, как иногда начинал слышать ее голос, ее привычные слова: “Саш, ты не забыл, что сегодня мы едем на дачу к Летовым?..” “Нет, не забыл, но давай поедем завтра с утра, а сегодня я должен заехать к Косте и отдать книги… Я обещал”. “Хорошо, давай поедем завтра”. Но он так и не смог вспомнить, поехали они тогда на дачу к Алику и Маше Летовым, с Рижского вокзала куда-то за Новый Иерусалим. Как странно, что он так хорошо помнит момент их разговора об этой поездке, а вот саму поездку забыл напрочь, как будто ее и не было вовсе, а ведь это должно было быть интересно. А может быть, ее так и не было? Иначе почему у него такое чувство, что надо туда съездить? А может быть, и книги Косте он не отдал? Отдал или нет, как это теперь узнать?..

* * *

Строительство дома подошло к концу только следующим летом. Александру выделили комнатку на втором этаже, внизу располагалась семья Матвея. Аня пока не имела своего места: то ей предлагали переночевать наверху, в незавершенном складском помещении, то внизу, на просторной кухне. Пристройка с еще двумя комнатами пока не была закончена, — там только собирались красить стены и потолок.

Как-то появились две девушки и молодой человек, с ними Матвей вел долгий разговор, сидя на скамейке во дворе. Содержание разговора осталось тайной, как и многих других бесед с появлявшимися здесь иногда незнакомыми молодыми людьми, но результат был непреложен: уже на следующий день одна из девушек, заправив волосы под косынку и одевшись в рабочую одежду, копала огород.

Однажды приехал Николай вместе со своей новой помощницей — серьезной женщиной в длинной юбке, темной блузке и темном платке. Немного нервничая, он вызвал Матвея под заменявший террасу навес и, не обращая внимания на присутствие Александра, заговорил о том, что Матвей ведет себя неприлично, неприемлемо для православного, присваивая себе деньги, вещи и книги, полученные от иностранцев, которые предназначались для всех. Ведь идея такой общинной жизни принадлежала ему, Николаю, и благословил батюшка его. Матвей же отдалился, присвоив себе то, что ему не принадлежит, ведет себя самовольно, делает непонятно что, совершенно утратив всякие понятия. Он должен был познакомить с иностранцем Патриком его, Николая, потому что Николаю нужно оформить визу. Матвей должен был выяснить это. Так нужно. Он должен подчиняться в интересах общего дела.

Наверное, со стороны это было смешно, и даже трудно было представить, каким образом в это тщательно выстроенное пространство жизни вторглось нечто чуждое.

Это была вражда.

Александр не стал бы утверждать, что во время жизни здесь он не сталкивался с враждой. Она выплывала периодически, но это была не вражда вовсе, это был “праведный гнев”, справедливое негодование по отношению к окружающему миру, “который во зле лежит”, — к соседям по лестничной клетке, которые иногда жаловались на шум; к родственникам, которые не хотели принять их убеждений; к начальству — это уже как нечто закономерное и не подлежащее обсуждению и как следствие — ко всем, кто не соответствовал определенным религиозным требованиям. То, что теперь вражда как мрачный призрак чужой жизни вошла в это сообщество, поначалу показалось несколько странным. Ее не должно было быть здесь, а если была, то ни в коем случае не должна была выражаться прямо. Значит, что-то изменилось всерьез, решил Александр, слушая, как Матвей и Николай препирались о том, кто здесь главный, кто распоряжается деньгами и документами, кто решает организационные вопросы, а кто педагогические.

Александр мог только наблюдать, и стараться понять, есть ли кто-то, кто виноват больше. Когда Матвей сказал Александру, что Николай поступил нехорошо, Александр, не долго думая, ответил: “Вы же дружили более десяти лет. Достаточно времени, чтобы узнать друг друга”.

Потом все вышло серьезнее, чем показалось вначале. “Он предал меня”, — сказал Матвей после отъезда Николая, когда они сели пить чай под навесом. Вдруг он стал откровенен, как никогда, и впервые разговаривал с Аней не свысока.

“Вот послушайте, как сказано, — говорил он Александру и Ане, — если согрешит против тебя брат твой, выговори ему. И если покается, прости. А если не послушает, то выговори со свидетелем. А если и тогда не покается, скажи церкви, и если церкви не послушает, то будет он тебе как язычник мытарь. Вот, теперь он мне как язычник и мытарь. А еще сказано: исторгните нечестивого из среды вашей… Люди меняются, и часто в худшую сторону. Они поддаются соблазнам. А соблазнов много. Знаешь, на что соблазнился он? На мое место. Все-таки здесь за все отвечаю я. Я здесь главный. Я все решаю. Вот сейчас, когда дело идет к окончанию строительства, он пытается вытеснить меня с моего места”.

Матвей жалко хватался за аргументы, звучавшие все беспомощнее. Александр снова убедился: многолетней христианской любви и братскому единомыслию приходит конец. И хотя трудно было поверить в это, потому что слов по поводу любви и взаимопонимания было сказано немало, факт остался непреложен: они рассорились окончательно, всерьез, и Александр уже не мог повлиять на эту ситуацию.