Борис Тихомолов - Небо в огне

• Название: Небо в огне
• Автор: Борис Тихомолов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Андрей Мятишкин: В годы войны Борис Тихомолов летал в Авиации Дальнего Действия. На его счету налеты на Берлин, Данциг, Кенигсберг, Бухарест. В 1943 году он участвует в доставке советской делегации в Тегеран. Стал Героем Советского Союза. После войны начал писать. Эту книгу можно отнести и к прозе, и к мемуарной литературе. Написано все отлично.

---

Мы в полете уже три часа. Скоро Сталинград, и надо пробиваться книзу. В проходе появляется радист. Подает радиограмму, с тем же самым: "Сообщите ваше местонахождение". Передаю бланк штурману, достаю карту, линейку, подсчитываю. По расчету времени, мы сейчас должны быть примерно в районе Борисоглебск Поворино, а Куликов наверняка даст… Чебоксары.

Куликов улыбается, возвращает мне бланк. Так и есть: "Пролетаем Чебоксары".

Радист уходит и через несколько минут возвращается:

— Товарищ командир! В Сталинграде плохая погода. Нас догоняет маршал. Он предлагает вам пристроиться к нему и вместе идти на посадку.

Куликов заглядывает в форточку.

— Да вот он — справа, сзади.

Голованов возглавляет нашу группу. Он сам ведет машину. у него настоящий "Дуглас" с моторами "Райт-Циклон" и скорость его несколько больше, чем у нас.

— Хорошо. Передай: "Вас поняли, спасибо — пристроимся!"

Я немного польщен и немного обижен: "Что он меня опекает как маленького!"

Пропускаю вперед "Дуглас" и, нырнув под него, пристраиваюсь справа.

Идем рядом, метрах в восьми друг от друга. С правого сиденья мне улыбается через форточку полковник Петухов и рукой показывает: "Сейчас будем садиться!" Ясно, мы готовы!

В облака ныряем вместе. Снижаемся. Валит густой снег. Хлопья его влетают через щель полуоткрытой форточки и тают на щеках. Не отрываю глаз от самолета Голованова. Теперь мы — целое. Повторяю все его движения. Высота сто метров. Пятьдесят! Голованов уверенно снижается. Он в этих местах когда-то летал и здесь все ему знакомо. Каждый кустик, каждый овражек.

На приборе нуль! Ага, кажется, пробились! Но видимость скверная: белый покров сливается с падающим снегом. Горизонта не видать, только рядом что-то мелькает, кажется, овраги.

Голованов убавил скорость. Ясно — сейчас он выпустит шасси! Выпустил! Выпускаем и мы. Закрылки! Идем на посадку, но куда — не имею понятия. Хватился только тогда, когда машина мягко коснулась колесами укатанного аэродрома. Ну и молодец же Голованов! И как он только разыскал в такой погоде аэродром?!

На пробеге, отвернув чуть-чуть вправо, стараюсь не терять из виду "Дуглас". А Голованов, как дома: убрал щитки и уже рулит куда-то на приличной скорости. Я восхищен — вот это летчик!

Впереди замаячили темные пятна. Приглядываюсь — самолеты! Стоят, выстроившись в ряд, зачехленные истребители и рядом громоздятся сугробы.

"Дуглас" затормозил и, подрулив к снежной стене, развернулся. Чихнув синим дымом выключились моторы. Все — прилетели!

Я поставил свою машину слева от "Дугласа", дверь которого выходила в нашу сторону. В наступившей тишине слышно, как потрескивают остывающие двигатели и гудят, вращаясь, роторы пилотажных приборов. Близкие сердцу, родные и знакомые звуки!

Посидели с минутку, приходя в себя. Все-таки полет — это наслаждение. Это музыка. Это радость. А сегодня — особенно. В груди скакали солнечные зайчики. Все было так необычно! Куда летим? Зачем летим? Неизвестно. А что может быть заманчивей и интересней неизвестности?!

Неожиданно за бортом послышались крики. Штурман открыл форточку:

— Ого!

Я и сам понял, что "ого!". Кто-то ругался.

Куликов фыркнул:

— Ничего себе встречают. Посмотри-ка — генерал!

Я выглянул в форточку. Да, действительно, генерал в папахе. Низенький, толстый, в фетровых бурках, в новеньком, настежь распахнутом кожаном пальто-реглане на меховой подстежке. Он только что выбрался из подъехавшей "эмки" и, разъяренно размахивая кулаками, кинулся к "Дугласу", из дверей которого с нарочито-важным видом опускался по лесенке флаг-радист капитан Топорков.

— Какого черта вы тут объявились?! — кричал генерал. — Кто вас сюда приглашал? Убирайтесь отсюда сейчас же! Чтоб духу вашего не было!

Топорков с невозмутимым лицом выслушал гневную тираду генерала, и когда тот сделал паузу, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, кончиком пальцев тронул его за плечо:

— Товарищ генерал, доложите, пожалуйста, маршалу…

Генерала словно водой облили. Он вздрогнул, обернулся и обомлел: в проеме двери, в накинутой на плечи шинели, стоял маршал авиации Голованов.

— Генерал, встречайте гостей! — сказал Голованов, прикрывая рукой улыбку. — Непрошеных. Сейчас прилетят еще четыре самолета. Распорядитесь привлечь их цветными ракетами.

Это что — Америка?

Все вокруг было разбито, разворочено, выжжено. Даже сугробы снега не могли скрыть трагических следов войны. Хозяин-генерал был в отчаянии:

— Да куда же я вас положу?!

Кинулся к телефону, чтобы позвонить в город, там должна быть гостиница для экстравагантных случаев, но Голованов властно положил руку на аппарат:

— Ни в коем случае! О нашем прилете никто не должен знать.

Странно все это, таинственно.

Ночевали на полу в чудом уцелевшей хибарке, которая была сверху донизу набита постоянными ее жильцами — тощими голодными… клопами. Кошмарная ночь!

А наутро — туман, и как назло потеплело. Самолеты покрылись корочкой льда. Обледенение. Попробуй тут улети! А лететь мы знали куда — в Баку. Только не знали зачем. А спрашивать боялись. И где же тут Америка? Где Вашингтон?

Ждали до полудня, с душевным трепетом поглядывая на хибарку. Неужели ночевать? Нет, это немыслимо! И лететь опасно. С обледенением в полете шутки плохи. Тут уж не помогут никакие качества пилота: разом превратишься в кусок льда.

А туман стоял. Иногда он редел, становился светлым. Значит, толщина его небольшая, и там солнце. А что, если пробиться вверх и пойти по курсу до Каспия? Уж возле моря-то наверняка хорошая погода.

Голованов смеется:

— Что, клопов испугались? Ладно, давайте попробуем.

Хозяин-генерал — сама готовность: нужна горячая вода — пожалуйста! Быстро вскипятили, наполнили цистерны и полили из шлангов самолеты. Тонкая корочка льда с протестующим звоном сползла на снег. Запустили моторы, прогрели и один за другим пошли на взлет, в туманную хлябь. Стекла тотчас же мазнуло кристалликами изморози, но немного. Пошли низом.

Местность явно понижалась, и мы уже шли над калмыцкими степями, пробиваясь через щель, между землей и облаками.

А через два часа полета впереди порозовело, облака ушли назад, и мы вырвались на ослепительный морской простор, с голубым пологом неба и сияющим солнцем.

Море тихое, гладкое. Справа — прямой линией тянулся песчаный берег, устье, реки с камышами и масса птиц. Прижимаю машину к самой воде. Вот сорвалась спугнутая нами стайка диких уток и пошла наперерез. Нам видно, как селезень-вожак ритмично и сильно взмахивает крыльями. Но мы догоняем. Селезень вывернул шею, чтобы посмотреть, и, потеряв высоту, бухнулся в воду — только брызги полетели.

Куликов расхохотался. Глаза его сияли, и в эту минуту он был похож на ребенка, которому показывают сказку. И действительно, все вокруг было сказочно и непривычно.

Вон впереди, на песчаном берегу, гордо выпрямив плечи, стоит возле самой воды горец в черной бурке. Подлетаем ближе. Он неожиданно расправляет полы своей бурки и, тяжело взмахивая крыльями, отрывается от земли. Орел! Вот тебе и "горец"!

Баку встречает нас сильным ветром, сухим и горячим. Мы прилетели дружно, кучкой, и садимся один за другим на аэродроме ГВФ. Крутом вышки, вышки. Сердце колотится: ведь здесь же я родился!

Зарулили, выключили моторы, ступили на землю, на которую с таким вожделением целились фашисты. К самолету подошли четверо. В штатском:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте.

Смотрят зорко, ощупывая взглядом. Распределились по одному, взяли машину в каре и замерли.

Так, ясно — специальная охрана. А чего охранять-то — пустые самолеты? Однако это не наше дело. Взяли свои чемоданы, пошли.

Поместили нас тут же, в гостинице. Шикарно! Через час пригласили к обеду. Большой зал, длинный стол, обильно уставленный закусками и выпивкой: коньяк, шампанское, водка.

— Ого! — воскликнул Белоус. — Это что — Америка? — и смачно щелкнул пальцами. — Вкусим!

Вкусили. Без Голованова. Он уехал в город. А жаль. Я хотел отпроситься, походить по Баку, попробовать разыскать приют, куда меня подкинули тридцать лет тому назад, найти дом, в котором я жил в чужой семье на правах приемного сына. Меня тревожило волнение. Тридцать лет!

Глушарев сказал:

— Здесь живет мой брат. Пойдем, позвоним ему, а потом вместе и отпросимся.

Поднялись наверх. На стене телефон. Подходим. Со стула поднимается человек. В штатском.

— Вы хотите звонить?

— Да, а что?

— Лучше воздержаться.

Глушарев удивленно округляет свои щелочки-глаза:

— Но у меня здесь брат!

— Все равно.

Мы переглядываемся. Так, понятно — раз нельзя, значит, нельзя. Пожимаем плечами, выходим. Настроение мое падает. Если нельзя звонить, значит, нельзя и в город! Ясно.