Максим Кантор - Учебник рисования

• Название: Учебник рисования
• Автор: Максим Кантор
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94282-410-X,5-94282-411-8,5-94282-412-6,978-5-17-051037-5,978-5-17-051038-2

Летописи такого рода появляются в русской литературе раз в столетие. Писатель берет на себя ответственность за время и, собирая воедино то, что произошло с каждым из его современников, соединяя личный опыт с историческим, создает эпическое полотно, которое сохраняет все детали, но придает им общий смысл и внятность. Все мы ждали книгу, которая бы объяснила, что же с миром и с нами случилось, и одновременно доказала, что случившееся есть тема художественная, что хаос может оформиться в художественный образ эпохи. Теперь такая книга есть. Это роман Максима Кантора «Учебник рисования».

Эта книга содержит историческую хронику, написанную одним из персонажей. Сочинитель хроники группировал факты и давал характеристики событиям и людям, исходя из своих пристрастий — соответственно, в качестве документа данный текст рассматриваться не может.

---

Баринов пошевелил дрова в камине; ему завозили из Подмосковья, и каждый день — лето, зима ли — растапливали камин. Выросший при посольстве в Мексике, он любил тепло. Камин полыхнул, поленья затрещали в огне.

IV

Полыхал огонь в камине, горели антикварные лампы под потолком, сверкал в ночи огнями издательский дом — работал коллектив. А на другом конце города светилось окно одинокого труженика, светилось окно мастерской Олега Дутова. Художник не спал по той причине, что готовил холсты к выставке и завтра поутру должен был отсылать их за границу. Холст был пришпилен к неровной стене — Дутов не признавал подрамников и никогда не натягивал холст. Уже много лет назад он открыл удивительно удобный метод: надо холст прибивать к стене или класть на пол, как это делал американец Поллок, использовать поверхность, а уже потом решать, натягивать холст на подрамник или нет. Во-первых, данный метод радикально экономил время. (Сам подумай, объяснял Дутов Пинкисевичу, я пишу-пишу, а вдруг у меня не получилось. Обидно, а? Но я хотя бы не извел время на грунтовку, на доски эти, на всю эту хрень. А если у меня получилось — я взял подрамник, в два счета натянул холст, и порядок!) Во-вторых, этот метод позволял выбирать в холсте удачные фрагменты и именно их-то как раз и натягивать на подрамник. Мастер беспредметной живописи, поклонник Поллока, де Сталя и Полякоффа, Дутов исповедовал свободное, спонтанное движение кисти, такое движение, которое порой приводило к непредсказуемым результатам. Так, например, проработав несколько часов над холстом, Дутов видел в нем не одну композицию, но несколько. И тогда, вооружившись ножницами, мастер разрезал холст на две или три части. При этом те фрагменты композиции, что по тем или иным причинам не удались, можно было легко отсечь. В-третьих, указанный метод облегчал обращение с холстом: не надо было заводить мольберта и особого места для живописного процесса. Холст легко раскладывался как на полу, так и на кресле, а если обстоятельства принуждали к этому, то возможно было писать его частями, а остальное держать закатанным в рулон. В непредсказуемых странствиях Дутова, в безумных днях и ночах художника, этот метод не раз оказывал услугу. Не зависеть от материала, но навязать материалу свой стиль жизни, так говорил обычно Дутов, цитируя статью Шайзенштейна о своем творчестве.

Сейчас Дутов стоял перед холстом, прикрыв левый глаз, и, сделав из пальцев рамочку, прикладывал ее к правому глазу. Сквозь рамочку эту он осмотрел все части холста и сказал Эдику Пинкисевичу: думаю, здесь на три хорошие картины как минимум — вот, вот и вот.

— А вот это? — спросил Эдик Пинкисевич, тоже сделав рамочку и высмотрев сквозь нее интересный сюжет. — Тут тоже интересно: по центру зеленое пятно, а лиловые полосы — влево и вверх.

— Ты полагаешь? — спросил Дутов подозрительно.

— Определенно есть тема, есть тема.

— Я-то думаю, вот здесь надо резать, здесь и еще тут. А середину — выкинуть на хрен, не получилось в середине.

— По центру надо было какую-то геометрию запустить, — сказал Пинкисевич, мастер квадратов.

— Не надо, не надо здесь геометрии. Геометрия — это твое, Эдик. Постарайся взглянуть моими глазами.

— А если вот так, косо отмахнуть, — посоветовал Пинкисевич, склонив голову набок и стараясь глядеть глазами Дутова, — взять и по диагонали разрезать. Чик, и все дела. Тогда зеленое пятно — тут, серые разводы отвалятся, лиловые линии остаются. Сделаешь треугольный холст.

— А что, — восхитился Дутов, — смело! — Он подумал еще немного, пригляделся: — А если так: разрезать на девять частей. Вот гляди: этак вот, — и Дутов обозначил места разрезов, — маленькие, конечно, вещи получатся. Зато — девять.

— Не в величине дело, — резонно заметил Пинкисевич, — картины Малевича тоже небольшие.

— Ну вот видишь.

— Но имей в виду, — Пинкисевич был практический человек, — цены там по сантиметрам определяют. Меньше картина — и цена ей меньше.

— Так ведь — девять холстов!

— Это верно. Ты на количестве свое возьмешь. Опять-таки маленький холст быстрее уходит. Закон рынка. Маленькой картине всегда место найдется — есть куда приткнуть: хоть между полок, хоть в коридоре. А большую орясину — куда повесить?

— Это аргумент. И потом, я надеюсь, размер холста на масштаб высказывания не влияет?

V

Пока художники кроили холст, Баринов постарался представить, как раскроить десятимиллионный бюджет.

— Где это видано уложиться в полмиллиона на кольца? — сказал Баринов. — Я девочке одной колечко за две штуки купил, так, на память от Васи Баринова, пусть знает, кому дала. А назавтра гляжу — у нее газета в руках, моя газета! — а там в спортивной хронике фото: футболист Бекхэм покупает жене кольцо за два миллиона. Просто. А он — не глава издательского дома, он мяч гоняет. Вот она и смотрит: на газету и на меня. И в глазах у нее, Миша, вопрос. А Нью-Йорк ты в своем плане посчитал? Дорогой город, между прочим. Или Лондон. У тебя, случайно, квартирки в Лондоне нет?

— У меня и в Париже нет, Вася. Мне — зачем?

— Да я знаю, что у тебя квартиры нет, я так только сказал, — Баринов действительно знал, что у Дупеля нет квартиры в Париже, и в Лондоне нет тоже. В Лондоне Дупель купил улицу из восьми огромных домов недалеко от Итонсквер. Это ведь он про себя рассказывал, думал Баринов, когда английские гектары описывал. Скупил пол-Лондона, а в гости его не зовут. Натолкал имущества, как хомяк за щеку, а прока нет — все равно он британцам неинтересен. Он себе отходы готовит, думает там осесть, только кому он там нужен. Ишь, как он Шприца ругает. Верный признак, что сам чемодан пакует.

— Деньги, — внушительно сказал Дупель, — они как солдаты. Вот чего ты понять не хочешь и чего Шприц не догонял. Деньги не просто работать — они служить должны. Работает знаешь кто? Инженер работает — от девяти до пяти с перерывом на обед, а солдат, он родине служит, днем и ночью. Тебе же не понравится, если деньги на тебя будут работать с девяти до пяти? Ты хочешь, чтобы они днем и ночью вкалывали — как солдаты? Правда? Чтобы они тебе не изменяли, верно? Они и есть солдаты. А солдаты — они без армии и без генерала не бывают. Хочешь быть миллиардером — тогда надо быть миллиардером в какой- то системе, — а не на своей делянке на Каймановых островах.

— Разве? — спросил Баринов. — А я думал: деньги делают свободным. Хочешь — служишь, а хочешь — на пляже лежишь. Для того и работаем.

— Это три рубля свободным делают. А миллиарды делают военнообязанным. Солдат без армии, знаешь, кто получается? Бандит. Его и ловить станут как бандита. Хочешь быть солдатом, так решай, под какой флаг пойдешь — к белым или красным. А наши орлы офшоров пооткрывали, золотых цепей на брюхо понавешали, мы, дескать, сами по себе, без командира. Ну их и ловят понемножку — регулярные части ловят, и наши и чужие. И давят их по одному, как бандитов.

— И в какую ты армию пошел?

— В какую призвали, Вася. В нашу, в русскую, — сказал Михаил Зиновьевич Дупель.

— Нравится?

— Служу, Вася. И тебя призываю. Время такое, что надо послужить.

— И как же мне служить? — спросил Баринов. Впрочем, цель разговора стала ему понятна. — Штатский я человек, Миша. Не армейский. Знаю, что выборы на носу. Понимаю, демократов надо двигать, чтобы концессии западные подписать. Понимаю и по мере сил помогаю.

— Демократы, — сказал Дупель презрительно, — разные бывают. Как вино лакать — все демократы. Воровать — все либералы. Меня интересуют те демократы, которые будут работать и не красть. Тогда и без кредитов обойдемся. Кредиты президентским нянькам нужны — на летние коттеджи.

— Крепкой власти захотел? Агитацию вести не стану.

— А я просить тебя пришел.

— Ты купи у меня газету, выкупи все акции — и делай что хочешь. А пока она моя, газета. И делать я буду то, что считаю нужным.

— Правду будешь говорить? — улыбнулся Дупель. — Правду — про бутики и презентации?

— И зажигать искры истины, — вернул улыбку Баринов.

— Что есть истина? — поинтересовался Дупель, не ведая о хрестоматийности этого вопроса.

— Истина, — не задержался с ответом владелец «Бизнесмена», — в том, что жизнь одна, и нужна мне самому. Не стану служить под флагом. И мой читатель служить не пойдет! Дай читателю самому выбрать: что существенно, а что нет. Я понимаю, что именно тебя не устраивает. Ты хочешь фильтровать новости — на важные и неважные. У тебя (по старой советской привычке) на первом месте политика, на втором — экономика, на третьем — наука. А я новости уравнял. Девиз нашей газеты: новости не выбирают! Я их по ранжиру не ставлю, тенденции мне не нужны — этим я психологию читателя изменил. И читателя я приучил, что открытие ресторана на бульваре так же важно, как смена министра финансов.