Михаил Салтыков-Щедрин - Том четвертый. [Произведения]

• Название: Том четвертый. [Произведения]
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Жанр: Русская классическая проза

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.

Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.

Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

В четвертый том вошли рассказы: «Жених», "Смерть Пазухина", «Яшенька», «Характеры», "Глупов и глуповцы" и другие.

---

Тем же самым глуповским законом руководилась и Любовь Александровна. Наскучивши сплетнями, спаньем и едою, она искала себе выхода из этого однообразия, и искала его под руками, с таким расчетом, чтоб выход был всегда готовый и не затруднительный. Притом же, она чувствовала, что здоровье ее с каждым днем упадает от этого совершенного жизненного затишья, что ей делается тяжко, что организм требует обновления.

Следующий вариант рукописи интересен колебаниями Салтыкова в определении процессов, происходящих в Глупове, при сравнении его судьбы с судьбой Рима. Вместо: «Боже! ужели та же участь предстоит и Глупову?» (стр. 223, строки 12–13 сверху) в рукописи читаем:

То же или почти то же явление совершается на наших глазах и с Глуповым. Говорю «почти то же», потому что Глупов, собственно, не падает, а скорее выворачивается наизнанку [или, лучше сказать, разлагается].[219] Проследить историю этого выворачиванья очень любопытно.

Последний вариант, который нужно привести, относится к заключению очерка. Вместо последнего абзаца окончательного текста: «А главное… не с посрамлением» (стр. 244, строки 1–3 снизу) в рукописи было:

Достославные сограждане! не пора ли нам перестать сбиваться в кучу для более удобного шарахания, не пора ли сказать себе, что для каждого из нас наступило время своего собственного личного труда.

Это напоминание дворянам-помещикам о «личном труде» Салтыков вычеркнул, очевидно, по тем же мотивам идейно-творческого порядка, которые заставили его убрать рассуждения об «утопиях» и «примере французов» (см. об этом ниже).

«Глуповское распутство» поступило в цензуру вместе с очерком «Каплуны» — в гранках набора — около 20 апреля 1862 г. (см. прим. к очеркам «Глупов и глуповцы» и «Каплуны»). Перед сдачей в набор текст «Глуповского распутства» был значительно переработан (характеристику этой переработки см. в комментарии В. В. Гиппиуса к т. 4 изд. 1933–1941 гг., стр. 498). Ознакомившись с содержанием очерков, цензор Ф. П. Еленев отметил в тексте красными чернилами места, которые предполагал исключить, а красным карандашом — «места сомнительные». Однако окончательное решение вопроса о привлекших его внимание местах текста Еленев предоставил на усмотрение председателя Петербургского цензурного комитета В. А. Цеэ.

В свою очередь, Цеэ обратился за советом к министру народного просвещения А. В. Головнину. Министр прочитал посланные ему цензорские гранки и 24 апреля дал Цеэ следующее указание: «Статьи г. Щедрина: «Глуповское распутство» и «Каплуны» следует непременно пропу-. стить, но из первой должно исключить все, что говорится о Зубатове». Однако вокруг статей Щедрина в Цензурном комитете возникли споры, в связи с чем Цеэ не дал хода разрешению Головнина, а запросил у него новых указаний. Встревоженный министр послал гранки салтыковскнх очерков влиятельному придворному, воспитателю наследника и члену Государственного совета графу С. Г. Строганову, сопроводив их письмом, из которого явствует, что Головнин не понял истинного смысла салтыковской сатиры. Он усмотрел «основную мысль» «Глуповского распутства» в призыве автора к помещикам «держать себя с достоинством» во взаимоотношениях с бывшими крепостными. Салтыков же обнажал в своем очерке непримиримость классового антагонизма между помещиками и крестьянами и осмеивал как «глуповское распутство» попытки пореформенных Сидорычей и Трифонычей привлечь к себе внимание Иванушек.

Граф Строганов оказался проницательнее Головнина и категорически запретил публикацию очерков: «Глуповское распутство господ дворян вызывает нас на генерала Зубатова, — писал он Головнину, — при Иване Васильевиче Грозном это было бы и смело и извинительно — теперь это безнравственно и несвоевременно!» Получив ответ Строганова, датированный 27 апреля, Головнин запретил печатание обоих очерков.[220]

В 1864 г. Салтыков предпринял новую попытку напечатать «Глуповское распутство» под измененным названием «Впереди» в «Современнике» № 11–12. Корректура этой сокращенной редакции очерка свидетельствует, что автор, перерабатывая очерк, приспосабливал его к цензурным условиям. Самое большое число сокращений было сделано за счет характеристики Зубатова в его отношениях с Сидорычами. Изъяты были и пророчества о надвигающейся гибели «старого Глупова». Но и в таком виде очерк был запрещен Петербургским цензурным комитетом 30 декабря 1864 г..[221]

Спустя год, уже находясь в Пензе, писатель еще раз, последний, вернулся к «Глуповскому распутству». Он положил в основу предпринятой переработки текст «Впереди». Однако начатая работа осталась незавершенной. Сохранившееся же начало рукописи показывает, что пензенская редакция 1865 г. отличается от текста «Впереди» только именем барыни, названной Анной Павловной, и очень небольшими стилистическими исправлениями (опубликовано в т. 4 изд. 1933–1941 гг., стр 499–502).

«Глуповское распутство» — одно из тех произведений Салтыкова, в которых непосредственно отразились острота и напряжение классовой борьбы в стране периода революционной ситуации конца 50-х — начала 60-х годов. Главный предмет сатиры определен в ее заглавии. «Глуповским распутством» Салтыков называет политику «заигрывания» дворян-помещиков с крестьянством, едва выходящим из крепостной неволи, классово-своекорыстные и потому лицемерные поиски «общности интересов» между ними, циничные восхваления «заслуг» помещиков перед крестьянами. В качестве исторических realia к одному из объектов салтыковской сатиры в «Глуповском распутстве» можно сослаться, например, на одно из выступлений М. П. Погодина по поводу крестьянской реформы, в котором этот идеолог официальной или, по выражению Н. Г. Чернышевского, казенной народности писал: «Крестьяне потянутся длинной вереницей к своим помещикам, поднесут им хлеб-соль и, низко кланяясь, скажут: спасибо вашей чести на том добре, что мы, наши отцы и наши деды от вас пользовались, не оставьте нас и напредки вашей милостью, а мы ваши слуги и работники».[222] В разных формах те же мысли варьировались на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», «Русского вестника», «Отечественных записок», «Домашней беседы» и др. «Вся эта невеликодушная болтовня, оскорбительная для народа и для здравого смысла<…>, — негодовал Герцен, обозревая журналы 1861 г., — скрывает свое внутрь взошедшее плантаторство под либеральной патокой и прогрессивным суслом».[223]

«Глуповское распутство» — одна из самых эзоповских сатир Салтыкова. Острейшее политическое содержание и глубокий социально-философский смысл замаскированы здесь внешне нейтральными бытовыми эпизодами. Попытки исторически умирающего дворянско-помещичьего мира поправить свое положение путем политики «сближения сословий» персонифицируются Салтыковым в истории неудачного сожительства стареющей барыни Любови Александровны и молодого крестьянского парня Петрушки.[224]

От рассказа о Любови Александровне, не устоявшей перед соблазном увлечения Петрушкой и бессильной обуздать претензии своего фаворита, Салтыков переходит к истории Глупова, поясняя смысл этого сближения аналогией с историей Древнего Рима, павшего от рук «Пастуховых детей». Варианты рукописи свидетельствуют, что при сравнении Глупова с Римом писатель старался найти наиболее точный образ для выражения своей концепции гибели старого мира. Рим пал, но Глупов, «собственно, не падает, а скорее выворачивается наизнанку». После этого зачеркнуто: «или, лучше сказать, разлагается». В окончательном тексте Салтыков устранил эту фразу, но мысль о «разложении» «издыхающего» Глупова стала одним из главных идейных мотивов очерка.

Параллель между Глуповым и Римом, перешедшая потом в «Историю одного города», возможно, была навеяна полемикой «Современника» с «Колоколом» 1861–1862 гг. об исторических судьбах России и Европы (см. статью Чернышевского «О причинах падения Рима» и ответ Герцена «Repetitio est mater studiorum»). Автор «Глуповского распутства» воспользовался историей падения Рима в целях сатирического обличения самодержавно-помещичьего строя и доказательства неизбежного его краха под действием двух причин: натиска Иванушек и «ветхости» собственных устоев.

По сравнению с очерком «Глупов и глуповцы», Салтыков углубил и художественно конкретизировал характеристику отношений между правительством («генералом Зубатовым») и дворянством («Сидорычами и Трифонычами»). Одним из поводов, обративших писателя к этим вопросам, были попытки консервативной и либеральной журналистики противопоставить дворянство как «земскую», «народную» силу чиновничеству, централизованной «бюрократии». В начале 1862 г. о «независимой» позиции дворянства неоднократно писал «Русский вестник» и, маскируя помещичье содержание реформы, обличал «излишества централизации административной».[225] Выступление такого рода Салтыков иронически обыграл в дебатах Сидорычей, взявших в обычай «подсмеиваться над Зубатовым и отрекаться от родства с ним». С другой стороны, Салтыков показал несостоятельность попыток самодержавия отмежеваться от реакционного дворянства. Салтыков писал о Зубатове-реформаторе: «Как ни рядись, как ни кумись с Иванушками, все-таки от него будет нести сидоровщиной да трифоновщиной — и ничем больше». В этом смысле «Глуповское распутство» является сатирическим комментарием к первому пореформенному году, перекликаясь во многом с критикой правительственных «мероприятий» в «Письмах без адреса» Чернышевского.