Михаил Ахманов - Путь на Юг

• Название: Путь на Юг
• Автор: Михаил Ахманов
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 5-9717-0435-4

Георгий Одинцов, полковник российской армии, в результате фантастического эксперимента попадает По Ту Сторону Неба — в другую реальность, в средневековый мир Айдена. Здесь сражаются армии могучих империй, плывут по морям торговые и боевые корабли, встают города с дворцами и храмами, уходят в дальние экспедиции воинские отряды. Этот мир полон опасностей и тайн, в нем еще остались неведомые земли, неоткрытые острова, никем не виданные животные и народы, и потому он подходит Одинцову, искателю приключений и авантюристу.

Подходит и по той причине, что в этом мире Одинцов снова молод, силен и любим. Секреты Айдена влекут его, и он отправляется в поход к загадочному Южному материку.

---

Дверь в «лазарет» — так он назвал про себя жилище Артока — была массивной, прочной, окованной полосами темного железа. Одинцов постучал.

— Рахи, ты? Входи! — донесся приглушенный голос целителя.

Толкнув тяжелую створку, Одинцов переступил порог. Обширный покой освещали две масляные лампы; вдоль одной стены громоздился высокий, от пола до потолка, шкаф со множеством выдвижных ящиков — видимо, местная аптека. Посередине каюты темнел большой круглый стол, заваленный рукописями, за ним приютилось покрытое чистой тканью ложе. В углу — маленький очаг; в нем играло пламя, дым уходил в коленчатую трубу, выведенную наружу под самым потолком. Рядом с очагом, на стене, висел блестящий, как зеркало, щит.

Бар Занкор расположился за столом в покойном кресле. Кивнув Одинцову на табурет, он поднес к пламени лампы шандал с тремя тонкими свечками, зажег их и поставил рядом с гостем. Потом начал внимательно разглядывать его. Глаза у целителя были серыми, спокойными, хотя сейчас Одинцов заметил мелькнувшую в них тень озабоченности.

Внезапно бар Занкор сказал:

— Не понимаю… ничего не понимаю. По словам очевидцев, Рат приложил тебе пару раз… возможно, ты ударился головой о палубу… Но на затылке нет даже шишки! — Он пожевал тонкими губами. — А взгляд такой, словно на тебя свалилось бревно и вышибло остатки соображения! Что случилось, Рахи? Ты снова начал пить? Или нанюхался ксамитской травки?

Одинцов неопределенно пожал плечами. Этот человек был весьма проницательным, и чем бы ни объяснялось его внимание к ничтожному солдату Береговой Охраны, оно явно не грозило неприятностями. «До тех пор пока он думает, что перед ним Рахи, — отметил лжеоктарх. — А потому не будем лишать почтенного медика его иллюзий».

Тактика оставалась прежней: сказать поменьше, выведать побольше. Возможно, получить при этом максимум удовольствия.

— Я не пьян и травку не нюхал, — осторожно заметил он. Потом добавил: — Еще бы раз встретиться с Зией… Вчера ломило в висках, но ее лечение прекрасно помогло.

— Намекаешь, что глупый старикан отвлекает тебя от более важных дел? Ничего, вся ночь впереди. — Занкор снова уставился на Одинцова, словно видел его впервые; в некотором смысле так оно и было. — Чего-то ты недоговариваешь, молодой бар Ригон… И я хочу напомнить тебе слова покойного отца: можешь довериться человеку, который назовет твое второе имя… хайритское имя… — Он задумчиво помассировал бритый подбородок. — Мы, Ведающие Истину, знаем о судьбе старого Асруда… знаем, что он не сказал того, что желали услышать… Путь на Юг для империи по-прежнему закрыт, твой родитель мертв, а ты разжалован, лишен наследства и сослан в Береговую Охрану. Хвала светлому Айдену, что вам оставили пару деревень и дом в столице! Вы могли стать нищими, Рахи, ты и малышка Лидор!

Одинцов безмолвствовал, ошеломленный этим потоком новых сведений. Требовалось время, чтобы переварить их и осмыслить, а пока он старался только запоминать. Видимо, бар Занкор и не ждал от него ответа; целитель поднялся, энергично потер лысый череп и вскользь заметил:

— Пожалуй, ты прав, мой доблестный октарх. Молчание реже пакостит человеку, чем излишняя болтливость. Твой отец, конечно, не в счет, он молчал в силу печальных обстоятельств… — Целитель с грохотом выдвинул один из ящиков в необъятном шкафу и наклонился над ним, что-то разыскивая. — Итак, тебя здорово трахнули и отшибли память, свидетельством чего является твой странный вид, неуверенные движения и затуманенные глаза… хотя они слегка оживились, когда ты вспомнил о Зие… — Не прекращая говорить, Арток вытащил связку бурых сухих листьев, бросил их в медную чашу и пристроил сосуд на очаге. — Ну, раз болезнь установлена, перейдем к ее лечению. — Он кивнул на чашу, над которой завивался сизый дымок. — Я дам тебе прекрасное средство… прочищает мозги, как наждак — затупившийся меч. Ну-ка, вдохни!

Одинцов, имевший опыт с афганской продукцией, которую тоннами жгли на кострах, потянул носом — на него пахнуло кислым и едким. Не гашиш, не опиум, однако сомнительное зелье… Вероятно, какой-нибудь местный наркотик… Он поглядел на бар Занкора. Целитель, широко распахнув дверь, подставил лицо свежему бризу.

— Смелее, октарх! Покончим с этим делом, и отправляйся в объятия Зии!

Дьявольщина! А вдруг поможет? Он поднялся, шагнул к очагу, невольно сдерживая дыхание. Сизый дым накрывал чашу плотным колпаком, напоминавшим шапку миниатюрного атомного взрыва; бурые листья сухо потрескивали, обращаясь в пепел. Бар Занкор запрокинул голову, свет серебристой и золотой лун играл в его глазах; кажется, он беззвучно смеялся.

«Проклятый колдун…» — подумал Одинцов, склоняясь над грибовидным облачком.

Он глубоко вдохнул. Молния прострелила виски, разорвавшись под черепом, словно граната. Еще раз, и еще… В памяти стремительным калейдоскопом начали раскручиваться беспорядочные кадры немого фильма. Назад… назад… назад…

Хрипло застонав, Одинцов выпрямился, обезумевшими глазами уставившись в блестящий полированный щит. Там отражалось чужое лицо, молодое, совсем незнакомое, с гривой светло-каштановых волос и серыми глазами. Лицо мужчины, еще не достигшего тридцатилетия и так не похожего на экс-полковника Одинцова…

Он вскрикнул и прижал ладони к вискам.

Глава 3 Проект

Он мчался в прошлое. Нет, не мчался — падал! Стремительно падал к тем годам, когда малолетний Гоша Одинцов катался с дружками на санках, а летом плавал в широкой Оби у Октябрьского моста, когда дни казались такими длинными, жизнь — бесконечной и не было на свете города лучше и уютнее Новосибирска. Далекие, такие далекие шестидесятые… детство, которое не возвратить… отец и мать, которых он похоронил пятнадцать лет назад, вернувшись из Анголы… Или из Никарагуа?..

Жили они у Золотой горки, на самой городской окраине, рядом с крохотной речкой Каменкой. Сюда по проспекту Дзержинского ходил трамвай, и кое-какие остановки Одинцову помнились: гостиница «Северная», Дворец культуры имени Чкалова, парк с каруселью и качелями. Во дворец он бегал лет с двенадцати на секцию самбо — врал, что ему уже четырнадцать, потому что слишком юных борьбе не обучали. Но он был рослым и крепким пареньком настоящей сибирской закваски, из рода чалдонов, как говорил отец. В армии таких любили, определяя в элитные войска, в десант или морскую пехоту. И Гоше Одинцову в армии понравилось — возможно, потому, что попал он на базу под Севастополем, где готовили боевых пловцов. Для этого дела кондиции у него были самые подходящие: рост метр восемьдесят семь, вес под девяносто, крепкое сердце, здоровые легкие.

В пловцах, однако, он не задержался, слишком был сообразительный и перспективный, по мнению начальства. Направили его в Москву, в военное училище, затем на спецкурсы и во Вьетнам, на стажировку. Вьетнама он зацепил изрядно, восемь месяцев, до семьдесят пятого года, когда война закончилась. Был уже старшим лейтенантом и младшим военным советником, которому полагалось идти в атаку в первых рядах и уходить последним, прикрывая отступление. Имелись у него почетные награды, пуля в бедре, ожоги от напалма и привычка оборачиваться и оглядываться каждые тридцать секунд. Словом, был он подходящим кандидатом для повышения квалификации в Высшей школе разведки, куда его и отправили на пару лет. Ровно столько прожила с ним первая жена, Светлана, пока не выяснилось, что ни в Москве, ни в Подмосковье он служить не будет. В те годы закончилась дружба между Советским Союзом и Сомали, войска Мохаммеда Барре[2] вторглись в Эфиопию, И наступил на Африканском Роге Страшный суд. Одинцов, оказавшись среди советников, отправленных в помощь эфиопам, попал в окружение, был захвачен в плен и очутился в тюрьме в Могадишо, где вынес жуткие пытки. Тут бы пришел ему конец, но в гавани Могадишо вдруг появился советский крейсер и высадил десантников, намекнув тем самым Барре, что русские своих не отдают. Конечно, крейсер пришел не только ради Одинцова; пока дружили с Сомали, специалистов из Союза слали сотнями, военных и гражданских. Всех их вывезли, а вместе с ними — два десятка искалеченных пленных советников. Одинцову сильно повезло; руки и ноги он сохранил и, как человек упорный, обид не прощавший, вернулся через месяц в Эфиопию вместе с кубинской дивизией.[3] Командовал батальоном и заработал новые награды, пулю в плечо и тропическую лихорадку. Вернулся на родину капитаном, выздоровел, затосковал и женился вторично, на Ольге, молодой сероглазой врачихе из военного госпиталя. Прожили тихо-мирно год, пока Одинцов осваивал на курсах ГРУ языки, диверсионное дело и остальные премудрости, какие положено знать разведчику. Тут и подоспел Афганистан, а с ним — конец семейному счастью.

И закрутилась, завертелась жизнь Одинцова на девятнадцать следующих лет: Афганистан, Иран, снова Афганистан, Никарагуа, Ангола, где он уже командовал полком кубинцев, другие страны и чужие города, горы, пустыни и джунгли, звания с орденами, раны и болезни, смерть соратников и врагов, а в конце пути — Босния, Сербия, Косово, минное поле и неуклюжий немец-миротворец, который, похоже, не мог отличить противотанковую мину от ночного горшка. В девяносто восьмом комиссовали Одинцова подчистую, и поехал он в Новосибирск, где по месту призыва полагались квартира и пенсия. Пенсию дали, квартиру, со скрипом, тоже, хотя особой радости при возвращении ветерана никто не проявил. Купив шкаф, телевизор, тахту, стол и пару стульев (больше ничего в комнате не помещалось), Одинцов прошелся по местам юности, заглянул на кладбище к родителям, встретился раз-другой с дальними родичами, троюродными сестрами и братьями, попробовал устроиться в военкомат, но места там были круто дефицитными. Соображал он быстро — не прошло и месяца, как понял, что не нужен ровным счетом никому. Стране не нужен тоже, ибо уходил служить совсем из другого государства, а нынешнее, пережившее приватизации и дефолты, заслуг его не помнило. И даже больше: кое-какие эпизоды прежних подвигов теперь могли сойти за преступления.