Малькольм Брэдбери - Профессор Криминале

• Название: Профессор Криминале
• Автор: Малькольм Брэдбери
• Издательство: "Иностранная литература", Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-93636-007-5; 5-93384-015-0

«Профессор Криминале» — остроумный, изящный, увлекательный роман, своеобразная панорама политической и литературной жизни конца XX века. Это блестящий образец нового европейского романа, герой которого — хамелеон, прагматик, философ, обуреваемый земными страстями, — предстает архетипом человека 90-х годов минувшего столетия.

Посвящается Доминику, типичному девятидесятнику.

И еще — посвящается Мэтью.

---

Как так вышло? Я был славный современный либеральный гуманист — если это не слишком пышное определение той хаотичной мешанины из терпимости, вседозволенности, прагматизма, моральной неустойчивости, общей взвинченности и (вы помните) деконструктивного скептицизма, которые в конечном счете стали управлять моей скромной жизнью. Я жил (я знал это прекрасно, так как мне твердили это все специалисты) в эпоху безысторийной истории, во время после времени, когда были сотворены великие метаповествования. Точно какой-нибудь американец, слишком долго пробывший на западном побережье, я воспринимал недавнее прошлое Европы как удобное подспорье для теперешнего бытия: как давно покинутую родину, как унавоженную почву для застарелых политических обид, как заповедник тем для постоянной ностальгии, как источник импорта дизайнерских идей. Иначе говоря, я пользовался с удовольствием плодами с евродрева, срывая с него ровно то, что требовалось мне как украшение, как среда, как интеллектуальный фон, идейная подкормка и подпитка. Срывая плод, я не давал себе труда взглянуть внимательно на древо.

Далее, от избытка профессиональной любознательности, я, нахальный карьерист, желавший доискаться до истории, стал все-таки присматриваться к суковатому стволу внимательней и обнаружил, что мне не по нраву то, на что я натолкнулся. Знакомое, чтоб не сказать дружелюбное прошлое оборотилось отвратительными спутанными зарослями, тут и там я натыкался на обман, неясности, измены. История, обрушенная на меня в пампасах Гертлой, была, конечно, старой-престарой, фактически тридцатипятилетней сказкой, начавшейся еще до моего рождения, во времена, к которым отношения я не имел. Но то была история Криминале, которого я встретил (после долгих поисков) и, встретив, полюбил. Все в нем пришлось по нраву мне. Он оказался человечным и благожелательным, великодушным и серьезным. Он мне не сделал ничего дурного, а, напротив, лишь хорошее. Его идеи доставили мне удовольствие, его мыслям свойственна была оригинальность. Он мне доверил свой секрет, он одарил меня в каком-то смысле мимолетной дружбой, и даже — на Женевском озере — он угостил меня сигарами. Мне вовсе не хотелось, чтобы честь его была замарана.

Мне это было и не нужно. Программа «Эльдорадо» приказала долго жить, что было констатировано всеми прежде заинтересованными сторонами. С Роз я совсем утратил связь. Лавиния больше не стояла у меня над душой, требуя сенсаций и разоблачений, преступлений и романов, поездок, путешествий и билетов в оперу. Если бы материал давала нынешняя моя газета, он пошел бы на последней полосе, после гораздо более привычных скандалов в королевском семействе, которые владеют душами британцев. Мне не нужно было сводить счеты, одерживать над кем-то верх. Я не знал простого способа проверить, правду ли сказала Гертла. Даже если правду, я припомнил и другое, сказанное ею: если б Криминале принял сторону Ирини, он, возможно, угодил бы, как она, в тюрьму и стал никем. И мы бы не имели Басло Криминале. Плод дерева был безупречен, так зачем пытаться показать, что он подгнил?

Поэтому я сделал то, что, вероятно, сделала бы в этом положении большая часть славных современных либеральных гуманистов, то есть ничего. Загвоздка в том, что люди любопытны, иначе говоря, снедаемы потребностью вести расследование. Если дал ты любопытству пищу, оно будет жить в тебе. Вот почему в последующие недели вы имели (при желании) возможность нередко меня видеть сидящим в одиночку в каком-нибудь из айлингтонских кабаков с большущей кружкой легкого пивка в одной руке и маленьким немецким словариком в другой, читающим — то есть, конечно, перечитывающим — Кодичилово жизнеописание Криминале. А перечитывать — совсем не то же, что читать, вы видите уже иное. Теперь я знал, что Кодичилову книженцию почти наверняка писал совсем не Кодичил, а кто-то из людей, которых я узнал в последние несколько месяцев. И если автор был сомнителен, таков же был, бесспорно, и предмет. Книжный Криминале был ненастоящий и, разумеется, не мой — мой же, в свою очередь, бесспорно, не был настоящим Криминале. И если изменились автор и предмет, то изменился и читатель. После происшедшего за время моих странствий я был, конечно, не совсем тем человеком, который излагал так весело свои дурацкие суждения в букеровской телепередаче.

То есть книга «Басло Криминале: жизнь и философия» (Вена, Шницер-ферлаг, 1987, 192 стр.) во всех отношениях была теперь не той, которую я — или он — читал дотоле. Мой сассекский руководитель (он — может быть, вам это будет небезынтересно — оставил посреди семестра свою должность и открыл в Хоуве французский ресторан, известный экспериментальными меню из киви), вероятно, мной гордился бы, так как я взял текст без автора, обратил внимание на исчезновение предмета и из текста вычитал не то, о чем там было сказано, а то, о чем там речи не велось. Теперь и в самом деле я деконструировал: читал, выискивая опущения и элизии, неясности, отсутствия, шпации и преломления, лингвистические и идеологические противоречия. Но я читал это фактически как вымысел, что я и должен был, конечно, прежде всего делать. Однако же теперь у меня было преимущество: знание альтернативных фактов, которые, конечно, тоже были вымышлены и которые необходимо было сопоставить с книжным вымыслом. Я должен был проверить допущения насчет альтернативных авторов, попробовать подставить на страницы книги и альтернативных Криминале. В этом тексте мне было над чем работать.

Теперь, когда я умудрен был новым знанием, мне стало совершенно ясно, что это за книга: последовательно апологетическая, благостно викторианская история о благородном человеке благородного ума, который сталкивается с противодействием, переживает разные невзгоды, но в итоге побеждает, и кончается все в меру хорошо. Иначе говоря, сплошная лакировка. Повествование соответствовало линии развития новой истории Европы, будучи ее довольно точным отражением. Начиналось оно в пору Хиросимы и Холокоста, angoisse[3] и Angst[4], крушения старых довоенных философий и потребности в возникновении новых. Оно погружало нас в чудовищный позорный хаос, царивший после сорок пятого в Европе, и показывало, как росли мечты о том, чтобы построить новую, антифашистскую Утопию. Оно позволяло проследить, как эти славные новые мечты с течением времени были извращены и прокляты, потом переносило нас в эпоху «Адидас» и «Ай-би-эм», в многообразную материалистическую посттехнологическую эру, времена экономического чуда, когда расплывчатая пролетарская мечта уступила место буржуазной революции конца XX века — «хай-тех», разбросанной, мультинациональной. Начиналось оно с жесткой идеологии, заканчивалось произвольной, неопределенной метафизикой. Ежели вы европеец, то вы скажете, что это более или менее наша общая история.

Это был, конечно, также романтический рассказ о мужчине и о его музах — басло-криминалевская версия любовниц Борхеса. Среди руин — физических, моральных, политических и философских — послевоенного разбитого Берлина двое студентов — Басло, молодой филолог из Болгарии, имевший философские наклонности, и Пиа — рьяная противница нацизма и марксистка — встретились и поженились. Они отдавали свои силы антифашизму и строительству передового, социалистического будущего. Но потом их жизни почему-то разделились. Где, как и почему — неясно, но я понял: это было связано с различием их взглядов на восстания рабочих в 1953 году в Восточной Германии (о котором я совершенно позабыл). Непросто разобраться, кто на чьей был стороне, но я предположил, что Криминале осуждал репрессии Ульбрихта. Затем Пиа из этой истории исчезла, как она исчезла и вообще из жизни (о чем узнал я из других источников). Далее я ожидал, что на любовном горизонте Криминале появится Ирини. Но она не появилась, о ней нет ни слова. Следующей значительной фигурой и в любви, и в жизни Криминале оказалась Гертла, венгерская писательница и художница, игравшая роль его музы почти до самого конца этой истории.

Они встретились и полюбили друг друга... но когда и где? Здесь с датами какая-то невнятица, период с 1954-го по 1958-й рассматривается как неделимый. Холодная война в разгаре, Криминале сделался теперь социал-демократом-реформистом. Он все время подвергается нападкам более молодых критиков сталинизма, в особенности одного (не Шандора ли Холло?). С книгами его беда: одни запрещены в марксистских странах, вероятно, по распоряжению русских, другие вышли, но затем были изъяты. И все же в силу странного «эзоповского» соглашения (они были употребительны в те времена в марксистском мире) Басло разрешили — даже подбивали — напечатать их на Западе. Это не давало мне покоя с той поры, как я прочел впервые книгу в доме Роз. Тогда я был наивен, а теперь стал понимать побольше. Это и была одна из тех договоренностей (Илдико их называла «закулисными»), которые порою допускались временем и фарисейством партии. Хотя теперь я понимал, что, вероятно, по политическим причинам Криминале специально попросили быть посредником между Востоком и Западом. Так или иначе, быть это могло, когда его влияние начало распространяться, репутация его как реформатора — расти, он стал ездить по миру и приобрел международную известность.