Уильям Годвин - Калеб Уильямс

• Название: Калеб Уильямс
• Автор: Уильям Годвин
• Жанр: Европейская старинная литература

Восемнадцатилетний Калеб Уильямc, не по годам смышленый и начитанный, после смерти родителей, бедных крестьян, живших во владениях богатого сквайра Фердинанда Фокленда, становится его секретарем.

Странное поведение Фокленда, который ведет замкнутый образ жизни и часто впадает в мрачную задумчивость, сменяющуюся вспышками гнева, наводит юношу на мысль о том, что его хозяина мучает какая-то тайна.

---

Неделя за неделей проходили без помех и тревог. Положение, в которое я был теперь поставлен, напоминало мне мои ранние годы, с тем преимуществом, что я был теперь окружен более привлекательным обществом и сам судил обо всем более зрело. Я начал оглядываться назад, на промежуточный период моей жизни, как на нездоровый и мучительный сон, или, пожалуй, скорее мои чувства напоминали чувства человека, очнувшегося после многочасового кошмарного бреда, полного картин ужаса, смятения, бегства, преследований, смертных мук и отчаяния. Когда я вспоминал обо всем, что мне пришлось испытать, я делал это не без удовольствия, как вспоминаешь о событии, которое уже отошло в прошлое. Каждый день усиливал мою надежду, что эти страшные беды никогда не повторятся. Я надеялся, что страшные угрозы мистера Фокленда были результатом его гневного настроения, а не окончательным выводом из хладнокровно продуманного и принятого плана. Каким счастливым – выше меры человеческой – чувствовал бы я себя теперь, если бы после пережитых ужасов оказался неожиданно восстановленным во всех человеческих правах.

Пока я таким образом успокаивал себя приятными мечтами, случилось, что несколько каменщиков со своими подручными пришли из места, находившегося в пяти или шести милях, для работы над пристройкой к одному из лучших домов в городе, перешедшему к новому владельцу. Не могло быть ничего проще этого события, если бы не странное совпадение между этим обстоятельством и переменой, происшедшей в моем положении. Это сказалось прежде всего в некоторой сдержанности, которую стали проявлять в обращении со мной один за другим мой недавние знакомые. Они уклонялись от разговоров, а на мои вопросы отвечали с принужденным и смущенным видом. Когда они видели меня на улице, в поле, их лица омрачались и они старались избежать встречи. Ученики покинули меня один за другим. И у меня не было больше работы по части механики. Можно было подумать, что я страдаю какой-нибудь заразной болезнью, от которой все бегут в испуге, предоставляя мне погибать беспомощным и одиноким. Я просил то одного, то другого объяснить мне, что значит эта перемена, но каждый уклонялся от объяснений или давал ответы двусмысленные и неопределенные. Иногда я начинал думать, что все это обман воображения, но повторные признаки слишком мучительно подтверждали основательность моих опасений. Мало что способно нанести такой сильный удар нашему нравственному состоянию, как изменение в поведении наших ближних, чрезвычайно важное для нас, но которому мы не в состоянии найти никакого вразумительного объяснения. По временам я был склонен допустить, что происходит не перемена в отношении ко мне других людей, а какое-то искажение моего собственного сознания, которое порождает зловещую картину. Я пробовал проснуться от страшного сна и вернуться к прежнему радостному и счастливому состоянию, но тщетно. Не ведая источника зла, наблюдая его неуклонное нарастание и находя, что оно, насколько я мог понять, по природе своей основано на чистом произволе, я не мог установить его пределы и силу, с которой оно может в конце концов обрушиться на меня.

Однако при всей необычайности и видимой необъяснимости событий была одна мысль, которая возникла у меня мгновенно и которую я потом уже никак не мог изгнать из своего сознания. Это – Фокленд! Тщетно восставал я против кажущейся неправдоподобности этого предположения. Тщетно говорил я себе: «Мистер Фокленд, как бы он ни был мудр и богат на выдумки, действует все-таки при помощи человеческих, а не сверхъестественных сил. Он может захватить меня врасплох способом, которого я не мог предвидеть, но он не может произвести большого и важного действия, не прибегая к каким-нибудь явным посредникам, как бы ни было трудно обнаружить связь между этими посредниками и их вдохновителем. Не может же он, подобно тем невидимым существам, которые якобы вмешиваются время от времени в судьбы людей, переноситься вместе с ураганом, укрываться в облаках и в непроницаемом мраке и сеять на землю гибель из своего тайного убежища». Так убаюкивал я свое воображение и старался убедить себя, что настоящее мое несчастье проистекает из другого источника. Все беды казались мне заурядными по сравнению с пережитыми злоключениями и возможностью их возобновления на вечные времена. Ум мой мутился; с одной стороны, я не знал, как объяснить свое теперешнее положение, если отвергнуть мысль о кознях мистера Фокленда, а с другой – мной овладевал ужас при одной мысли о возможности опять столкнуться с его враждой. Перерыв в несколько недель, который мне хотелось считать окончательным, представлялся вечностью для человека в том бедственном положении, в котором я так долго находился. Однако, несмотря на все усилия, я не мог отогнать от себя страшную мысль. У меня создалось такое представление о гениальности и настойчивости мистера Фокленда, что я затруднялся представить себе, что для него было что-нибудь невозможное. Я не знал, как примирить с этим мои собственные взгляды относительно материальных причин и способностей человеческого ума, которые ставят предел возможному. Мистер Фокленд всегда был для меня предметом удивления, а в том, что возбуждает наше удивление, мы никогда не способны разобраться.

Легко представить себе, что одним из первых лиц, к которым я решил обратиться за объяснением, была несравненная Лаура. Тут огорчение ранило меня в самое сердце. К этому я не был подготовлен. Я вспоминал ее чистосердечие, искренность ее обхождения, лестное расположение, которым она удостоила меня. Обиженный холодностью, суровостью и безжалостным непониманием, с которыми местные жители отвечали на мои вопросы, я тем безудержнее стремился найти исцеление от своих горестей у предмета моего восхищения. «С Лаурой я в безопасности от этих невежественных предубеждений, – говорил я себе. – Я полагаюсь на ее справедливость. Я уверен, что она не оттолкнет меня, не выслушав, не рассмотрев внимательно со всех сторон дело, которое затрагивает все, что может быть дорого человеку, которого она когда-то уважала».

Ободряя себя таким образом, я направился к ней. Дорогой я собрал все свои воспоминания, призвал все свои силы. «Меня могут сделать несчастным, – говорил я себе, – но это произойдет не потому, чтобы я со своей стороны упустил какой-нибудь шаг, который обещает привести к счастью. Я буду ясен, спокоен, прост в повествовании, чистосердечен в своих сообщениях. Я не умолчу ни о чем, что может понадобиться по ходу дела. Я не стану по собственной инициативе касаться предметов, затрагивающих мои прежние отношения с мистером Фоклендом. Но если я увижу, что моя теперешняя беда связана с этими отношениями, я не побоюсь устранить ее честным объяснением».

Я постучал в дверь. Вышел слуга и сказал, что его хозяйка надеется, что я извиню ее: она очень просит избавить ее от моего посещения.

Я был поражен как громом. Я был пригвожден к месту. Я старательно приготовился ко всему, что, как мне казалось, могло случиться, но это происшествие не входило в мои расчеты. Немного собравшись с духом, я ушел, не проронив ни слова.

Я отошел недалеко, когда увидел, что за мной идет один из слуг; он вложил мне в руку записку. Содержание ее было таково:

Мистер Уильямс!

Не приходите к нам больше. Я вправе ожидать, что Вы подчинитесь по крайней мере этому требованию. На таком условии я прощаю великую непристойность и преступность, с какими Вы вели себя по отношению ко мне и моей семье.

Лаура Денисон.

Чувства, с которыми я читал эти короткие строки, неописуемы. Я получил в них страшное подтверждение несчастья, надвигающегося на меня со всех сторон. Но что я ощущал сильнее всего – это бесстрастную холодность, с которой они, по-видимому, были написаны. Такая холодность со стороны Лауры, моего утешителя, моего друга, моей матери! Устранить, прогнать меня навсегда без малейшего сожаления!

Однако я решил, вопреки ее требованию и холодности, добиться у нее объяснения. Я не отчаивался в возможности преодолеть неприязнь, которая у нее возникла. Я не сомневался, что сумею поднять ее выше грубого и недостойного обыкновения осуждать человека, не проверив обвинений, которые против него выдвигаются, и не выслушав его объяснений.

Хотя я не сомневался, что при помощи настойчивости сумею проникнуть к ней, я все-таки предпочитал захватить ее неподготовленной и непредубежденной против меня. В соответствии с этим на следующее утро, во время ее обычной получасовой прогулки на свежем воздухе, я поспешил к ней в сад. Перепрыгнув через изгородь, я спрятался в беседке. Скоро я увидал из своего тайника, как младшие члены семьи прошли через сад и отправились в поле. В мои расчеты не входило, чтобы они видели меня. И, проводив их взглядом, я с глубоким вздохом невольно задал себе вопрос; «Неужели я вижу их в последний раз?»

Не успели они уйти в поле, как показалась их мать. Выражение лица у нее было, как всегда, ясное и доброе. Я слышал, как стучит мое сердце. Я дрожал всем телом. Я выскользнул из беседки и по мере приближения к ней зашагал быстрее.