Элис Сиболд - Почти луна

• Название: Почти луна
• Автор: Элис Сиболд
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-34542-7

Отношения между Хелен Найтли и ее матерью многие годы напоминали жестокую схватку двух беспощадных противников. И вот Хелен переступает черту, за которую раньше боялась даже заглядывать. После убийства матери ее жизнь стремительно меняется. Женщина, которая потратила столько душевных сил на то, чтобы завоевать любовь матери, неспособной кого-то любить, внезапно обретает свободу, и эта свобода оказывается зыбкой и пугающей.

---

«Мне больше нравится здесь, с мертвыми».

После его самоубийства эти слова приобрели новый смысл. Как и все остальное. Я вспоминала, как особенно нежно он поцеловал головки Эмили и Сары за несколько дней до смерти. Поражалась, как все его костюмы по-прежнему висят в шкафу в идеальном порядке, включая тот, который Джейк недавно подарил, только что из химчистки и готовый к употреблению. И я отправилась в его мастерскую за фотографией, которую нашла там, когда была ребенком.

Она по-прежнему лежала в ящике для инструментов. Я взглянула на мальчика, который станет моим отцом и в конце концов убьет себя. Как давно это началось?

Держа снимок, я набирала номер Джейка в Висконсине. Его работы только начинали привлекать внимание. Он собирал бумаги, чтобы подать на стипендию Гуггенхайма и отправиться за границу. Он совсем недавно покинул наше временное факультетское жилье и начал снимать домик под Мэдисоном — бывший каретный сарай особняка на озере.

— Расскажи мне все, — попросил он.

— Не могу.

Я сумела выпалить несколько слов, но пока еще была не в силах использовать более точное — «самоубийство». Поэтому Джейк стал описывать озерную гладь. Как задняя дверь его домика выходит на короткую бетонную лесенку, ведущую прямо к воде; как, в зависимости от времени года, вода порой стоит всего в нескольких дюймах от его двери.

— Где девочки? — спросил он.

— С Натали. Я на кухне. Мама наверху.

Я вцепилась в телефонный шнур так крепко, что мои ногти побелели.

— Скажи что-нибудь, — попросил Джейк. — Только не молчи.

Я подошла к окну, из которого была видна отцовская мастерская и задний двор Левертонов.

— Внук миссис Левертон был на улице, выпалывал траву между плитками, — сказала я. — Это миссис Левертон вызывала полицию.

Комок подступил к горлу, но я удержала рыдание. Во мне бурлили слепящая злость и смятение. Я ненавидела всех на свете.

— Я думала о нем сегодня утром. Один раз, даже полраза, если честно. Я везла девочек в Ассоциацию молодых христианок. Эмили вчера получила значок «Летучая рыба», а я услышала музыку из машины за нами, когда остановилась на светофоре. Это был Вивальди, что-то ужасно мелодраматичное, отец повеселился бы. Мистер Форрест должен знать название пьесы.

Отодвинув красный высокий стул от стены, я поставила его посередине кухни. Так можно было сидеть и смотреть через столовую вдаль на улицу.

— Он взял старый дедушкин пистолет, — продолжала я.

В трубке иногда улавливались короткие потрескивания на линии и шорох дыхания Джейка, — помехи расстояния между нами. Я рассказала ему все, что знала: как выглядел мой отец, когда я вошла в дверь; как мать казалась почти стертой, оттого что мне было трудно сфокусироваться на ней; какими порядочными, какими добрыми были полицейские и соседи, но все, чего мне хотелось, — это сорвать с них лица и швырнуть их, влажные и мясистые, на пол, где лежал мой отец.

Наконец, когда прошло уже много времени, заговорил Джейк.

— Я знаю, он любил тебя.

У меня отвисла челюсть. Захотелось водки, что хранилась у меня дома в морозилке. Я задумалась, какие лекарства — успокоительные и болеутоляющие — могут таиться наверху, в шкафчиках ванной и ящиках комода.

— Как это доказывает любовь? — спросила я.

У Джейка не нашлось ответа.

Я подумала о католическом священнике. Отец рассказал, что священник так и не выучил его имени. Он называл отца Дэвид, а не Дэниел, когда видел, как тот пасет овец.

— Хелен?

Это был Таннер. Он стоял рядом со мной.

В задней части класса я услышала волнение. Преодолевая боль, выпрямилась из своей согбенной позы на стуле.

— Вот. — Он накинул на меня тонкий больничный халат. — Наденьте.

— Вас пришли повидать люди, — сообщил он.

— Люди?

— Полицейские, Хелен.

Через плечо Таннера я заглянула в глубь комнаты. В дверях стояли и старательно отводили глаза от изображений моего обнаженного тела, казалось бывших повсюду, двое мужчин в форме. Рядом с ними, прямой как штык, но одетый в спортивную куртку и слаксы, стоял еще один мужчина. У него были густые белые волосы и усы. Он один раз оглядел комнату, и глаза его остановились на мне.

— Класс, — объявил Таннер, — мы закончим пораньше и продолжим в следующий раз.

Застучали мольберты — студенты собирали альбомы для набросков и откладывали уголь. Открывались рюкзаки, включались мобильные телефоны, издавая песенки, писки и свисты, давая студентам понять, что да, они совершенно правы, нечто намного более захватывающее происходило, пока они были заперты в классе.

Я подумала о самодельном войлочном рождественском украшении, которое мать когда-то послала мне в Висконсин посередине июля. Оно было выверено до последней детали, от нашитых бусин, повторявших изгибы узора — ни пары одинаковых! — до петельки наверху, сплетенной из шелковой нити. Открытка, втиснутая в коробку, гласила: «Я это сделала. Не трать жизнь впустую».

Когда студенты постепенно разошлись, мужчина в спортивной куртке подошел к платформе.

— Хелен Найтли? — Он протянул руку. — Я Роберт Брумас, полиция Финиксвилля.

Его ладонь повисла в воздухе, и я качнулась к своим рукам, которые сжимали халат на груди.

— Да?

— Боюсь, у нас неприятные новости.

— Да?

Я думала, как подготовиться, что сказать. Предстояло сыграть удивление без удивления, и я не представляла, как себя вести.

— Соседка вашей матери нашла ее сегодня утром, — сообщил он.

Я уставилась на него, затем на Таннера.

— Не понимаю.

— Она мертва, миссис Найтли. У нас есть к вам несколько вопросов.

Мое лицо отказывалось принять какое-либо выражение. Он пристально наблюдал за мной, и я лишь смотрела на него в ответ. Встать или покинуть помост казалось трусостью, признанием вины.

Если бы я только могла намеренно потерять сознание! Немного забвения не повредило бы. Того же мне хотелось, когда я увидела отца, но вместо этого услышала голос матери.

«Она поможет мне почиститься», — сказала она полицейскому, стоявшему рядом с ней, и, не зная, что еще делать, я пошла прямо на кухню, налила воды в его старый больничный поддон для рвоты и вернулась в коридор, где увидела мать, босиком, по колено в крови отца.

— Он наконец сделал это, — констатировала она. — Я думала, он никогда не решится.

С каким удовольствием я бы ударила ее! Но за нами наблюдали полицейские, а в руках у меня была миска.

ДВЕНАДЦАТЬ

Когда мне было двенадцать, я нашла фотографию отца в маленьком металлическом ящике под его рабочим столом. На снимке он был юношей и стоял перед старым кирпичным домом. Он позировал на импозантном крыльце из залитого цемента. С обеих сторон возвышались пилястры из кирпича и известкового раствора. На отце была мятая белая рубашка и брюки со складками, подхваченные тонким коричневым ремешком. Рядом с крыльцом виднелся угол большого квадратного мусорного бака, располагавшегося на плешивом участке двора. Над краем бака торчали ножки стола и что-то вроде стула.

К двенадцати я уже начала прислушиваться к рассказам отца о месте, откуда он родом. Место называлось Ламбет и на новых картах больше не существовало, разве что как название дамбы на реке Делавэр.

Мать называла Ламбет грязным городом, потому что, после того как его закрыли, а жителей выслали — «переселили», красивое слово для сделанного, — была построена дамба, которая изменила течение реки и должна была привести к запустению города.

Однако, несмотря на тщательные расчеты инженеров и чертежников, через город с ревом пронеслась стена грязи, подхватившая комья плавучих газонокосилок и хрупкие косточки животных, похороненных на задних дворах. Через шесть месяцев она иссякла, оставив верхние районы города попросту пропитанными грязью и разрушенными водой.

Официальное наводнение случилось незадолго до того, как отец встретил мать на съемках для Джона Уонамейкера.

— Потому-то я и занялся водой, — объяснял он людям.

Наводнение совпало с развитием соседних городков, в том числе Финиксвилля.

— Это Ламбет оплатил строительство Общественного центра Святого Духа, — сообщал отец, когда мы проезжали мимо приземистого кирпичного с серебром здания.

В мой тринадцатый день рождения он решил, что я уже достаточно взрослая, чтобы отправиться с ним в затопленный город, в котором он вырос. Отец собрал корзину для пикника и легонько поцеловал мать в лоб.

— Не скучай, красавица, — сказал он.

Атмосфера в «олдсмобиле» ощутимо изменилась минут через сорок, когда мы подъехали к городку, в котором низенькие одноэтажные домики и кирпичные многоэтажки по пять в ряд по-прежнему мирно стояли кварталами, в то время как улицы ныряли под воду и вновь появлялись вдали через несколько миль.