Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

Ну, вот, посидела там 20 минут, а затем пошла помолиться и поставить за тебя свечки, мое сокровище, мой солнечный свет. “Говорят”, что ты вернешься 4-го — на совещание министров. Снова аэропланы с шумом кружатся над головой.

Бэби написал свое письмо совершенно самостоятельно. Он только справлялся у Петра Васильевича относительно правописания, когда оно его затрудняло.

Жена Гр. поспешно уехала, в надежде еще застать сына — она теперь так опасается за жизнь Гр. — Прощай, мой ангел. Бог да благословит и защитит тебя, и да дарует он тебе свою помощь во всех твоих делах!

Нежнейшие поцелуи, родной мой Ники, шлет тебе твоя старая

Солнышко.

Как хорошо, что ты виделся с Келлером! Для него, несомненно, это было большой радостью!

Могилев 31 августа 1915 г

Моя бесценная душка-женушка,

Как я благодарен тебе за твои милые письма! В моем одиночестве они являются единственным моим утешением, и я с нетерпением жду их прибытия, но никогда не знаю, когда они могут прийти.

В дни поста я каждый день бывал в церкви — либо утром, либо вечером, а кроме того был занят с Алексеевым, так что у меня мало оставалось времени для писем, и я, разумеется, запускал и свои обычные бумаги.

Здесь я выхожу только раз в послеобеденное время, хотя тут есть крохотный сад, прилегающий к губернаторскому дому, залитый солнцем и живописно расположенный.

Что говорят дети о том, что я живу в доме губернатора? Он превосходный, умный и энергичный человек. Фамилия у него некрасивая — Пильц, вот почему тут кругом масса грибов[364]. Мы ежедневно едим их, и они начинают нравиться иностранцам, особенно японскому генералу.

Сандро провел здесь два дня. Он явился с докладом, а потом у нас был долгий и интересный разговор. Он очень доволен переменой, сказал мне то же самое, что тебе писал Николай М.[365], и изумлялся тому, что я так долго терпел это фальшивое положение.

Теперь он уехал в Смоленск. Вчера сюда прибыл Кирилл. Я очень рад был повидать славного Келлера, который явился неожиданно и в тот же вечер уехал к своему кавалерийскому корпусу. К сожалению, я не мог дольше побеседовать с ним, так как в то же утро прибыл старик Горем. — день был воскресный — я принимал старика после завтрака, — но, по крайней мере, разговаривал с К. через стол, и все слушали интересные вещи, которые он рассказывал.

Он просил передать тебе свое глубочайшее уважение и признательность. Я рад, что и Алексеев о нем высокого мнения. — Как вижу, ты находишь, что Могилев чересчур далеко от дома; если помнишь, я тоже так думал до приезда сюда; но теперь он мне кажется самым подходящим местом. Он расположен в центре за всем нашим фронтом, в стороне от большого движения войск и т.п. От Царского Села он стоит не дальше, чем Вильна, и когда железные дороги опять начнут работать нормально, это вовсе не покажется далеко.

Теперь несколько слов о военном положении — оно представляется угрожающим в направлении Двинска и Вильны, серьезным в середине, к Барановичам, и хорошим на юге (ген. Иванов), где наши успехи продолжаются. Серьезность заключается в страшно слабом состоянии наших полков, насчитывающих менее четверти своего состава; раньше месяца их нельзя пополнить, потому что новобранцы не будут подготовлены, да и винтовок очень мало. А бои продолжаются, и вместе с ними потери.

Тем не менее, прилагаются большие старания к тому, чтобы подвести какие возможно резервы из других мест к Двинску. чтобы отбить неприятеля от этого места. Но опять-таки, на наши износившиеся железные дороги уже нельзя полагаться так, как раньше. Только к 10 или 12 сентября будет закончено это сосредоточение, если, Боже упаси, неприятель не явится туда раньше.

По этой же причине я не могу решиться приехать домой раньше указанных чисел. Прошу, любовь моя, не сообщай этих деталей никому, я написал их только тебе.

Как раз в эту минуту Катов[366] принес мне твое дорогое письмо вместе с другим письмом, для Н.П. Будь совершенно спокойна и уверена во мне, моя душка-Солнышко. Моя воля теперь тверда и ум более здрав, чем перед отъездом. Вчера мы хорошо — и до конца — договорились со старым Гор.; ты, вероятно, увидишь его в четверг, когда Думу закроют. Он может передать тебе наш разговор — но я совершенно забыл упомянуть о Хвостове. Лучше оставить эти вопросы до моего возвращения.

Твои милые цветы, которые ты дала мне в поезде, еще стоят передо мной на столе — они только чуть-чуть завяли. Трогательно, не правда ли?

Это письмо я окончу завтра. Спокойной ночи, моя любовь, моя птичка!

1 сентября.

День божественный. Все утро, от 10 ч. 30 м. до 12 ч. 30 м., я просидел в штабе у открытого окна, по обыкновению, и работал с моим ген. Алексеевым, а вначале и с ген. Пустовойтенко.

Вчера мы совершили восхитительную экскурсию, переехали через Днепр на пароме с нашими моторами, а вернулись в другом направлении.

Край и виды совсем великолепны и очень успокоительно действуют на душу. Бог да благословит тебя, моя возлюбленная, и детей! Горячо и нежно целую тебя и их. Аню тоже.

Навсегдатвой старый муженек

Ники.

Царское Село. 1 сентября 1915 г.

Мой милый, дорогой Ники,

Темно, серо, и я пишу при свете лампы. Спала плохо. — Просмотрела газеты как тяжело приходится нашим войскам, — против них стянуто столько сил, но Бог нам поможет! — Приятно видеть, насколько известия теперь лучше изложены. Это всех поражает. Теперь все гораздо легче понять. — Закрывается ли Дума? — Каждый день появляются статьи, что невозможно распускать ее теперь, когда она так нужна, и т.д. — Впрочем, ты ведь тоже читаешь газеты. — Надо было еще две недели тому назад закрыть ее.

Но они все продолжают преследовать немецкие имена. Щербатов обещал мне быть справедливым и не вредить им. Теперь же он подчиняется желаниям Думы, увольняет всех с немецкими именами, — бедного Гильхен[367] в два приема выгнали из Бессарабии, — он приходил жаловаться к старухе Орловой. В самом деле, он — безумный трус. Все честные люди, притом истинно русские, изгоняются, — почему, дружок, ты дал на это свое согласие? — Скорее смени его. Мы наживаем себе столько врагов вместо верноподданных. Ошибки, сделанные им за один день, придется исправлять годами. — А. получила прелестную телеграмму от Кусова — он был “безгранично счастлив”, когда узнал новость про тебя. — Она видела Безака[368] у Нини, он великолепно говорил, в восторге от ухода Джунковского, Орлова и Ник. Николай того же мнения, говорит об этом направо и налево и хорошо отзывался о Горемыкине. — Говорят, будет перерыв Думы до 15-го октября; жаль, что срок назначен опять так рано, но слава Богу, что сейчас-то она распущена. Только теперь надо усиленно работать, чтобы помешать им причинять вред по возвращении. — А печать надо хорошенько прибрать к рукам. Они намерены опять скоро выступить против Ани, значит, против меня и нашего Друга. Аня послала Воейкову письмо, полученное ею сегодня, и просила его настоять на том, чтобы Фролов запретил печатать всякие статьи против нашего Друга или А. У них военная сила, и им это легко. Воейков должен взять это на себя, твое имя не должно упоминаться. В. обязан охранять наши жизни и нас от всего, что может нам повредить, а эти статьи — против нас. Ничего не надо бояться, надо лишь принять очень энергичные меры. Ты уже показал им свою волю. Теперь ни в коем случае не надо ослабевать — раз уж начато, легко продолжать.

Операция прошла благополучно, после нее я сделала несколько перевязок.

Было очень интересно повидать молодого Ивана Орлова, — он имеет 3 георгиевских креста и Станислава с мечами и представлен к офицерскому кресту. — Он был легко контужен, двое из его людей убиты, и в аэроплан его были брошены бомбы, когда он был на земле. — Он приехал за новым. Он сбрасывает бомбы, стрелы и воззвания с предупреждением об обстреле. — Княжевич приезжал на несколько дней, вид у него хороший. Затем мы ездили кататься, — погода была хорошая и солнечная. В Павловском саду мы встретили Бэби, — он с другими мальчиками катался в своем большом автомобиле.

Как хорошо, что Кирилл тоже в ставке — ты можешь с ним поговорить по душе. Повлияй на него, чтобы он отделался от Николая Васильевича.

Завтра я со старшими девочками поеду в город, чтобы повидать наших раненых, вернувшихся из Германии, затем к чаю на Елагин, и надеюсь поставить за тебя свечку у Спасителя.